Затем, взглянув на чуть не подскочившего от возбуждения Бориса, сказал:
– Ну давай.
«Как в городе Сесилия, так с двигателем всегда неполадки», – в отчаянии думала Китти.
– Сюда, Раннальдини. Мы приготовили для вас местечко, – позвала Гермиона вибрирующим голосом.
На самом деле места не было. И это означало, что Элен Кемпбелл-Блэк должна перейти вперед и сесть рядом со своим бывшим мужем, который в прошлом имел еще больше беспорядочных связей и тоже опаздывал на назначенные встречи, но теперь смотрел на маэстро с холодным неодобрением исправившегося распутника.
– Казанова, – пробормотал он Тагги. – Даже не могу представить его ребенком. Должно быть, в школе проводил все время в лаборатории, расчленяя живых крыс.
Двинувшись к Гермионе, Раннальдини вдруг заметил раболепствующую Китти.
– Вообще-то пятница рабочий день, – сказал он ей. – Надо полагать, дома все в порядке, раз ты позволяешь себе бездельничать.
– Я ждала вас завтра, – заикнулась Китти, – думая, что Наташе будет без нас одиноко.
– Тише, – прикрикнула Гермиона. – Борис хочет начать.
У Бориса на голубом пиджаке зияла дыра, пуговицы белой рубашки с оборками были расстегнуты, брюки держались на ворсистых помочах, а из-под темного банта выбивались непокорные черные волосы. Поднявшись на рострум, он наклонился для поцелуя партитуры «Академической увертюры» Брамса, поднял палочку и сразу же начал. Если Раннальдини олицетворял собой холодный расчет, то Борис был исполнен огня и романтического энтузиазма. Оркестр играл очень слаженно. Боб Гарфилд, никогда не прекращавший поиск талантов и сейчас стоявший у стены, достал свой блокнот.
Раннальдини, закрыв глаза, нарочито морщился от каждой фальшивой ноты. Руперт Кемпбелл-Блэк, не придумав ничего лучше, пристроил золотоволосую голову на плече теперешней жены и легонько захрапел в контрапункт с музыкой, пока бывшая жена не разбудила его послушать Маркуса, исполнявшего заключительную часть «А-бемольного концерта для фортепьяно» Моцарта. Маркус делал это так изысканно и выглядел так совершенно со своим лицом фавна, большими карими глазами и блестящими темно-рыжими волосами, что публика, кроме сохранявшего невозмутимость Раннальди-ни, вызвала его на бис.
Вытерев лоб, счастливый Борис занял рострум:
– А сейчас прозвучит мое сочинение в исполнении Маркуса. Я надеюсь, вы все его поддержите.
Ничего не понимавшая в подобной музыке публика в смущении стала поглядывать на часы.
– Звучит так, словно в пианино стая кошек. Ужасная фальшь, – пробормотал Руперт.
– Я думаю, определенный смысл есть, ведь это модерн, – прошептала Тегги.
– Тихо ты, – яростно сказал Руперт. Раннальдини, систематически отказывающийся включать в программы сочинения Бориса, чувствовал себя на высоте и, ухмыляясь, приготовился уснуть. Почти прикрыв глаза, он рассматривал трясущуюся, как бланманже, Китти. Жестоко было бы сравнивать ее с другими, более юными женами, находящимися в зале, но Раннальдини сделал это. Поглядев на Тегги Кемпбелл-Блэк, он решил, что та вызывает желание, особенно в этом кашемировом платке, подчеркивающем румянец на щеках. А какая грудь и ноги под замшевой мини-юбкой! Ее упругие бедра в два раза длиннее и тоньше, чем у Китти. У Тегги была репутация превосходного кулинара, и все дети Руперта ее обожали, чего никак нельзя было сказать о его жене. Раннальдини думал, что было бы неплохо ее увести. Он любил выбирать цель заранее. Словно отвечая его желанию, Тегги обернулась и улыбнулась только потому, что он показался ей знакомым. Потом, вспомнив, что их друг другу не представляли, она отвернулась, а Раннальдини вдруг поймал такой убийственный взгляд мужа, что торопливо уставился на Элен. Она тоже была ошеломительна. Руперт действительно знал толк в женщинах. Раннальдини даже пожалел, что не пригласил Сесилию для антуража, но она так истощилась в «Савойе», что ей невмоготу было даже подняться с постели.
И тут настала очередь Наташи спеть «Послушай, послушай, как здорово». Голос ее звучал не лучшим образом, да и репетировала она не слишком прилежно. Аккомпанировал Маркус, по доброте души проскакивавший трудные места. Публике оставалось посмотреть в программки, узнать, что это Раннальдини, и разразиться громкими аплодисментами, инициатором которых стала Гермиона.
Мысли Раннальдини перекинулись на маленькую блондиночку-флейтистку, которую на репетиции он довел до слез. Завтра надо быть с ней суровым, затем очаровать комплиментами, попросить посетить его квартиру у Гайд-парка и немного выпить. «Я вас только припугнул, дражайшая детка, потому что вы талантливы».
Ансамбль в составе Вольфи, играющего на кларнете, Наташи со скрипкой и Маркуса Кемпбелл-Блэка с трубой доигрывал «Голубя» из «Птиц» Респиги, так крепко ощипав несчастное творение, что Раннальдини уже стал подумывать о выходе. Но тут Китти зашептала, что девочка, от которой без ума Вольфи, выступит следующей.
Ансамбль, завершивший выступление «Загадочным превращением», занял свои места.
Раннальдини не мог себе представить, чтобы его флегматичный сын мог кем-нибудь увлечься, но, когда Флора вышла на сцену, сам не мог отвести от нее глаз. Если не считать нескольких прыщиков, сальных рыжих волос и зеленого лица от выпитого спиртного, она была самой сексуальной девушкой из всех им виденных. Белая школьная блузка просвечивала там, где выпирали маленькие груди, галстук висел вкривь, а на черных чулках спустились петли. Свирепо глядя в конец зала, она без аккомпанемента запела «Быстрый Бонни Боут», и зал затих. Голос был за пределами критики, мягкий, чистый, очень характерный, и пела она, не надрывая его. Заявка стать звездой была неоспоримой. Джорджия стиснула руку Гая. Глубоко тронутый, он не удержался от того, чтобы посмотреть, какой драматический эффект произвел голос его дочери на Раннальдини. Гаю не хотелось, чтобы она стала поп-звездой, он мечтал о карьере классической певицы для нее. Возможно, Флора возьмется за ум.
Но когда голос Флоры достиг силькветра и грома в небе, а потом изобразил рев морских волн, сама она позеленела еще больше. Ее стошнило прямо в трубу протестующего Маркуса.
Первым нарушил тишину Руперт Кемпбелл-Блэк, не удержавший смех.
«Ах, Вольфи, – думал Раннальдини, взволнованный соблазном, – я должен иметь эту девочку».
Родители настолько огорчились – Гай разгневался до белого каления, – что готовы были отменить намеченную вечеринку. У мисс Боттомли, весь семестр искавшей предлога, чтобы избавиться от Флоры, теперь появилась надежда, но подошедший Раннальдини ее успокоил.
Положив свою прекрасную загорелую руку на плечо сопротивляющейся мисс Боттомли, он заверил ее, что все прирожденные артисты всегда боятся сцены.
