Комок грязи шмякнулся ему в грудь. Второй залепил щеку.
- Басурмане проклятые! - процедил он сквозь зубы. От боли, от обиды, от сознания бессилия перед этой тупой, безразличной толпой, гогочущей вслед, дышалось трудно. Гнев застилал глаза туманной пеленой. Но он шагал, сдерживая себя, не опустив головы.
Его провели через город. У крайних домишек народ отстал. Тут начинался подъем к крепости. Один мусульманин пошел вперед, ведя коня. Остальные растянулись цепочкой. Никитина погнали посередине.
"Это Хусейновых рук дело, - лихорадочно соображал Афанасий. - Хорошо, что не дрался и не бежал. Могли бы убить. Да и куда мне без коня? Пропаду... Дело, видно, серьезное. Ишь, какой срам терпеть заставляют. Ну, надо выкручиваться. Обиженным прикинуться? Пользы не будет. Да и врать лиходеям противно. Нет, не буду таиться. Будь что будет, а порадоваться унижению своему не дам. Не дам!"
Тропа, скользкая, каменистая, петляя, вела вверх. Поскользнись, оступись - ухнешь вниз, на камни. Тут ночью небось не ходят...
Возле узких арочных ворот играла в кости стража. Заметив идущих, стражники прервали игру, сгрудились, глазея на Никитина.
Он заметил - ворота в толстой стене двойные, на железных петлях.
Не глядя на стражников, шагнул под сырые, затхлые своды.
Солнечный свет ударил в глаза, осветил грязное никитинское лицо, замызганный халат.
- Стой! - приказали ему.
Он остановился. Стражник в алом тюрбане, придерживая саблю, побежал куда-то. Афанасий смотрел перед собой. Прямая, выстланная пестрым мрамором, обсаженная пальмами улица вела к трехъярусному, с затейливыми башнями, со множеством переходов, в мозаике дворцу. Перед дворцом были водометы: десять мощных струй радужной воды падали в беломраморные пруды. На окнах дворца разглядел тонкие узорчатые решетки. По пестрой мраморной улице гуляли павлины.
Воин в тюрбане выскочил, махнул своим: ведите сюда!
Афанасия повели не ко дворцу, а направо - в рощу не в рощу, в сад не в сад - по простой брусчатой дороге.
В роще оказалась площадка. Вокруг площадки водили коней, покрытых разноцветными сетками и попонами. Каждого коня держал под уздцы особый конюх. Подведя коня к разукрашенной беседке, конюх сгибался до земли и не расправлял спины, пока ему не махали:
- Ступай!
Афанасия втолкнули на площадку. Круг коней и людей застыл. Караковая кобылка под зеленой сеткой, кося на жеребца, нежно заржала. Жеребец ответил храпом, горячим зовом, ударил ногой.
Красный тюрбан, униженно кланяясь, приложив руки к груди, засеменил к беседке. Афанасий, прищурив глаз, выпрямившись, шагнул следом.
В беседке, на горе подушек, покрытых коврами, сидел, скрестив ноги в золотых туфлях, чернобородый мужик с прямыми бровями, крупным носом и припухлым ртом.
На мужике, как у всех бояр, тонкая фисташковая сорочка и синий, шитый белыми и желтыми цветами кафтан. Голова обвернута зеленой фатой, в фате рубиновое перо. В левом ухе - большая серьга с камнем. На больших короткопалых руках - запястья и кольца.
Рядом с мужиком - толстенький мальчик лет десяти, кудрявый, с огромными, обведенными синевой глазами. Мальчик смотрит с туповатым любопытством. За мужиком и мальчиком - негры-рабы с опахалами из страусовых перьев, при коротких мечах.
У ног мужика кафир-писец. Слева и справа какие-то служивые, на одном высокий колпак, будто на купце новгородском.
Никитин догадался: разодетый по-павлиньи мужик - сам Асат-хан. Про мальчика подумал - сын, а про остальных решил - вроде дьяков думных и бояр они. Красный тюрбан опустился на колени, ткнулся лбом в камни.
Мужик пошевелил рукой, приоткрыл похожий на куриную гузку рот, о чем-то распорядился.
Никитина живо подтолкнули вперед, нажали на плечи: согнись. Он стряхнул руки стражи. Но сзади его ловко шибанули под коленки, сбили наземь, заставили стоять так, глядеть на владыку Джунара снизу вверх.
Афанасий скрипнул зубами, поднял потемневшие глаза, стал смотреть прямо.
Асат-хан, столкнувшись со взглядом Афанасия, нахмурился, перекосил рот,
- Имя? Откуда пришел в город? - резким жестяным голосом спросил он. Зачем?
Афанасий, улучив миг, быстро поднялся, оттолкнул стражей, расправил плечи. Его схватили за руки. Он напрягся, швырнул воинов в стороны, шагнул, задыхаясь, вперед:
- Русский я... Вели, хан, воинам отстать. Не вора поймали.
Подоспевшая стража уже висела на нем.
- Силой говорить не заставишь, - выдираясь из цепких рук телохранителей, крикнул Никитин. - Не стану... Пусти, чертово племя! Ну!
Его опять повалили. Ворочаясь под грудой насевших воинов, Афанасий все же заметил: думные подались к Асат-хану, что-то советуют, мальчик-толстячок перепугано отодвинулся назад, а сам владыка Джунара положил на колено стиснутую в кулак руку, гневно кричит...
Груда насевших тел исчезла. Афанасий утер разбитый рот, сплюнул кровью, поднялся. На исцарапанном лице его плясала злая усмешка: "Что, взяли?"
Асат-хан дал знак:
- Подойди ближе.
Афанасий подошел. Лицо у хана было довольное, словно драка невесть какую радость ему принесла. Смотрел он по-прежнему недобро, но уже с любопытством.
- Ты не трус, - оказал хан. - И аллах не обидел тебя силой. Это хорошо. Позволяю тебе стоять... Если ты можешь стоять.
Афанасий опять сплюнул набежавшую в рот кровь. Не нашелся что сразу ответить, только кивнул.
- А теперь говори правду, - с ухмылкой оглядываясь на угодливо улыбающихся своему бесстрашному хану думных, сказал Асат-хан. - Кто ты и откуда?
- Русский. Из Твери, - скрывая издевку непонятного ответа мирным тоном, ответил Никитин. - А звать меня - Афанасий, сын Никитин.
- Не лги. Ты христианин! - оборвал его хан.
- Верно. Только доносчики твои, хан, худы. Говорят, да не все. А я все выкладываю. Христианин, из русской земли, тверской.
Хан приподнял брови. К его уху склонился седобородый думный, пошептал.
- Эта... земля - где? - спросил хан.
- Да не видать отсюда. За двумя морями. За вашим, Индийским, да за Хвалынью.
Хан оглянулся на своих людей, ему опять пошептали.
- Города свои назови.
- Города? Москва, Нижний, Ростов, Киев, Тверь, Новгород, Углич... Да разве все перечислишь? Земля-то у нас не малая.
- Таких городов нет.
- Есть, хан, такие города. Просто не ведают люди твои про них. Ну, немудрено. И у нас про ваши не слыхали. Так, сказки всякие плетут...
- Про Индию знает весь мир! - оборвал Асат-хан. - А если у вас не знают, то как же ты услыхал?
Окружавшие Асат-хана воздевали руки, заводили глаза: дивились непревзойденному уму повелителя. Афанасий покачал головой.
- Я человек бывалый, походил по свету. Но, видишь, и я всей правды не знал. Мне сказывали - торг в Индии богатый и купцов привечают. Выходит, солгали.
- Не суди раньше срока! - испытующе вглядываясь в Никитина, опять прервал его Асат-хан. - Я тебе не верю. Чем ты докажешь правоту слов своих?
Никитина осенило: "Охранная грамота!"
Сказал:
- Вели, хан, твоим воинам мою суму принести. Фирман* тебе покажу.
______________ * Фирман - здесь - охранная бумага.
Хан, казалось, был озадачен.
- Какой фирман?
- От правителей наших русских...
- Принести фирман! - сердито покосился на думных Асат-хан. - Ты что же? Послан сюда?
Никитин подумал: "Соврать? Наплести с три короба? Все равно, ведь, ни беса в русской грамоте не понимают. - Но тут же возразил себе: - Не гоже. Стоило бы обмануть чертей, да своя совесть дороже. Выйдет - испугался".
Он отрицательно мотнул головой.
- Никто не посылал меня. Сам пошел, на свой страх и риск.
- Один, так далеко? - улыбнулся с ехидцей Асат-хан.
- Зачем один? Везде товарищи находились. И в Мазендаране, и в Кашане...
- Ты шел через Персию?
- Да. До Гурмыза. Оттуда - плыл.
- Это мы знаем... Так как же твоя земля называется?
- Русь.
- Русь?.. Кто у вас султан?
- Мой край не мусульманский. На Руси не султаны - князья.
- Но они подчиняются халифу?
- Никому они не подчиняются. Своим умом живут.
- Халиф - наместник пророка!
- А князь - христов.
- Все равно! - назидательно сказал хан. - Халиф есть халиф, ему должны подчиняться все. Ведь у вас правители мусульмане?
- Зачем? - ответил Никитин. - Они у нас свои, русские. Православной, христианской веры.
Хан пожал плечами, советники его иронически улыбались.
- Это так же немыслимо, как лошадь в плуге! - засмеялся Асат-хан.
- А у нас на лошадях и пашут! - спокойно ответил Афанасий. - Это у вас на быках...
Асат-хан рассмеялся, закидывая бороду, сцепив руки на животе. Смеялись советники. Хихикал мальчик. Растянул рот до ушей писец. Оскалила зубы стража.
- Аллах свидетель... Аллах свидетель, что только это... и может... заставить меня... поверить!.. - еле выговорил Асат-хан. - Ну, а воюют... воюют... на коровах, а?
Хохотали все. Хохотали весело, смеясь над этим грязным, избитым, оборванным человеком, с таким серьезным видом говорящим явные глупости. Полоумный он или шут?
