«Верных» у Дварны Твердого меньше всех, потому что он требует от них безоговорочного повиновения и даже в открытую говорит: «Если ты предан мне всеми помыслами, кроме одного, ты мне не нужен». Но Дайк слыхал, что при этом Дварна - лучший воин Сатры, который сам готов драться за своих «верных», если будет нужда.
Худощавый, подвижный, с пронизанной сединой гривой волос тирес Одаса Мудрый. У него удлиненное лицо, которое чаще всего принимает скорбное и задумчивое выражение, густые брови, крупный и острый нос. Одежда его расшита узорами, а украшения необычны и вычурны, не такие, как у всех. «Верных» у Одасы горстка. Они скорбят о прошлом Сатры.
А вот Итвара Учтивый - нескладный, долговязый, с приятной улыбкой. Рыжеватые волосы копной, всегда чуть в беспорядке, бледная кожа, под глазами темные круги, лицо подвижное и нервное. Одевается Итвара наряднее всех: все одежды из крашеных тканей, вот и сейчас он в фиолетовом. Украшения на нем легкие, витые, изящные.
Итвара - знаток священных Свода и Приложений, но ему не хватает накала участвовать в общих спорах. Так же нерешительны и его сторонники.
Человеческое имя «Дайк» жителям Сатры произносить трудно. Они стали называть пришельца Дэва - Сияющий.
– Насколько мне открыта истина, - произнес Тесайя Милосердный, - Сияющий - вестник нам свыше. Его память подобна запечатанному посланию. Сам Дэва не в силах его развернуть, но мы должны понять, что ему предназначено до нас донести. Он утверждает, что в своих снах стал свидетелем преступной любви Йосенны к человеку, который был проклятьем Сатры. Насколько мне открыта истина, это и есть предназначенное нам послание.
– Я видел во сне Сатру: царевну Йосенну, героя Белгеста и благородного Дасаву, - произнес Дайк.
– Не пришел ли ты для того, чтобы объединить нас перед явлением Жертвы? - вышел к нему Сатвама Справедливый в золотом венце. - Может быть, с твоим приходом Сатра должна обрести царя?
– Не знаю, - повторил Дайк. - Откуда мне знать? Но я небожитель. Я, может быть, что-то должен Сатре…
– Почему ты зовешь Белгеста героем? - сурово спросил Дварна.
Но его перебил шум на краю площади. Оттуда с гулом надвигалась толпа. Приблизившись, она слегка раздалась, и в окружении небожителей Дайк увидел Гвендис. Она шла к нему с таким непринужденным и спокойным выражением лица, словно все вокруг ей было давно знакомо. Громадный Тьор в меховой куртке, с секирой за плечами, озирался, по-детски приоткрыв рот: великаны - строители из камня, и руины мраморных зданий притягивали его удивленный взгляд. Сполох с палицей у пояса бросал зоркие взгляды вокруг, при случае готовый к любому подвоху.
– Мы небожители, а это - наш тирес, - произнесла Гвендис на языке Сатры, показывая на Дайка рукой. - Пожалуйста, примите нас с миром.
Часть 4
Итвара уныло правил лезвие бритвы. У небожителя лицо должно быть гладкое, а не заросшее шерстью. Раб принес миску с горячей водой.
– Поставь на стол, - произнес Итвара.
На стене перед его лицом висел отшлифованный золотой поднос. Глядясь в него, небожитель занялся уничтожением «шерсти» на лице. Кожа у Итвары была очень нежной и белой, а волосы почти рыжими. От бритья кожа сразу покраснела и начала гореть. Небожитель прижал к лицу мокрое полотенце.
«Вся Сатра встала на голову из-за этого пришельца, - попытался развлечь себя мыслями Итвара. - А у него, кстати, шерсть на лице тоже растет! Но вместе с тем он сияет… Когда-то это могло бы перевернуть вверх дном все наши знания о мире и о собственном предназначении. А теперь наоборот… у нас столько книг, столько толкований и толкований к толкованиям толкований, что никакой опыт не заставит нас пересмотреть наши законы. С помощью писания мы способны объяснить все. Действительности совершенно нечем нас обескуражить. Жизнь больше не в силах задать нам вопрос, который выстоял бы против готовых заранее наивернейших ответов…»
Итвара отнял от лица полотенце, повесил на спинку кресла и, сутулясь, волоча ноги, как старик, поплелся в книгохранилище.
Законы Сатры определяли священные книги. Но их мало кто знал, особенно потому что недостаточно было знать само писание, или же Свод, а надо было всерьез изучить то, что Итвара называл «толкованиями к толкованиям толкований» - иначе говоря, Приложение. Любой, понимающий Свод в прямом смысле - как в нем написано - впадал в заблуждение: на самом деле каждое слово Свода имело особый и подчас иной, чуть ли не противоположный смысл, что и разъяснялось в Приложении.
Отец Итвары посвятил всю свою жизнь тому, чтобы выучить Приложение и Свод. Он собрал полное хранилище источников и приобрел в Сатре огромный вес, потому что в любом споре мог показать свиток или книгу с подтверждающим его правоту стихом. Итвара тоже выучил порядочно, но он еще слишком мало жил на свете, чтобы знать все.
Одной из главных задач Приложения было толкование Светоча. Толкователи объясняли: дочь царя Бисмы полюбила человека, и с той поры началась погибель всех Сатр. Дасавасатра так и не была воздвигнута. Живущие в шатрах людские вожди разрушили Бисмасатру. Сама Сатра сохранилась, но понесла урон - утратила сияние и лежит в руинах. Таково было наказание свыше за отступничество Йосенны, которая вдобавок ввела во грех собственного отца: она коварством заставила царя Бисму поклясться, что он не уничтожит человека по имени Белгест.
– Можно, Итвара? - раздался в книгохранилище приветливый голос Тесайи.
«Ага, Сахарные Уста!» - ухмыльнулся Итвара, у которого для всех знакомых имелось тайное прозвище. Тесайю он называл про себя еще и «Сладострастником».
– Входи, тирес, - откликнулся он.
Тесайя, хмуря черные дуги бровей, предстал перед ним.
– Здравствуй, тирес Итвара. Последнее время ты не вступаешь ни в какие споры и избегаешь высказываться. Даже когда Сатвама или Дварна передергивают и искажают Приложения, ты молчишь. Ты роняешь себя в глазах посвященных.
Итвара болезненно поморщился.
– Ты же знаешь, Тесайя, все споры бесконечны.
– Сатвама слушает только себя, он просто безумен! Для таких существует лишь то, что они вобьют себе в голову. Но мы должны доносить истину до остальных небожителей и не позволять ее искажать.
– Угу… - совершенно без выражения уронил Итвара, и его губы снова плотно сомкнулись.
Тесайю это не смутило. Он сел поудобнее на скамью.
– Равнодушие погубит тебя, Итвара. Вспомни, как Дварна осудил роспись на стенах моего дворца. Дварна ходил и проклинал меня по всей Сатре за то, что с моих слов Орхейя изобразил подвешенный над огнем котел со священным телом Жертвы. Как будто он не знает строк Свода: «Над огнем висит мой котел, в котором варится чистая пища».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
