ее Алексу.
– Еще у нас есть бассейн. Ты умеешь плавать?
Алекс посмотрел на Изабелл, которая ободряюще кивнула.
– Я учусь. Я умею плавать с нарукавниками!
– Ты их положил?
Изабелл кивнула.
– Тогда сегодня днем мы поплаваем. Будет очень весело, Алекс, – сказала Шона.
Она протянула руку – он взялся за нее, а потом повернулся и попрощался с Изабелл.
– Увидимся через пару дней, pequeño[15], – сказала она, и Алекс махнул ей, когда они выходили из дома.
– Пока с трудом, но мы не торопимся. Ему до сих пор снятся кошмары, и по ночам он зовет Фрэнки. Я так рада, что они с Изабелл очень близки. Алекс все больше времени проводит со мной, а через Изабелл у него сохраняется связь с матерью.
– Как Изабелл?
– У нее все еще ремиссия, слава богу, но она очень страдает из-за Фрэнки.
Последний месяц напоминал американские горки, но Шона не пожалела времени на то, чтобы выстроить отношения с Алексом.
Она добилась судебного запрета на любое освещение своей жизни желтой прессой, и этот опыт стал для нее настоящим откровением. Алекс был невероятно любознателен и засыпал ее вопросами обо всем на свете:
– Почему сверчки громко стрекочут? Почему кузнечики зеленые? Почему солнце встает каждое утро?
Он любил панкейки с кленовым сиропом, «Барни и Друзей», делился с ней радостью жизни, и она с каждым днем любила его все больше. Она разгрузила свой рабочий график на ближайшее будущее и всерьез размышляла об отпуске. Но, может, не стоило ворошить прошлое?
В тот день Шона уложила Алекса спать в новой комнате. В ней были новые обои с ламами, игрушки-трансформеры и всякая мелочовка, которую они покупали во время дневных вылазок. Алекс любил аттракционы, а Шона бывала в парках развлечений в далеком детстве, поэтому оба получали море удовольствия, и Шона снова чувствовала себя ребенком. Она ужасно радовалась, что Алекс настолько счастлив, но старалась его не баловать, поскольку знала, что Изабелл этого не одобрит, но Алекс не был избалован, и потому они веселились на полную катушку.
– Мы катались на аттракционе «Назад в будущее», Tía![16]
Это Алекс сообщил по телефону Изабелл, когда они вернулись домой. Он звал ее Tía, что по-испански означает «тетушка». Шона воспринимала это спокойно, она не стремилась изгнать Фрэнки из сердца малыша, ей хотелось занять в нем свое место.
Пока он спал, Шона закинула ноги на большой диван в гостиной, окна которого выходили на роскошный сад и бассейн, и поговорила по телефону с Айзеком.
Он звонил из нью-йоркского офиса на Пятой авеню.
– Как развлекается мальчишка? – спросил он.
– Так, что спит без задних ног! – рассмеялась она. – Не верится, что мы знакомы всего несколько месяцев. И как только я жила без него!
– Шона, я тут столкнулся с дилеммой. На твое имя доставили пакет, и я не знал, как поступить. Поэтому я отправил его с курьером, вечером тебе доставят.
В этом не было ничего странного – как агент, Айзек получал уйму корреспонденции для своих клиентов, как правило, это были фанатские письма или сценарии от начинающих писателей, надеющихся на удачу. Бывало, присылали откровенную дичь, типа любовных посланий, написанных кровью, а порой попадались милые просьбы подписать фотографию, которые Шона охотно выполняла.
– А что в нем?
– Книга стихов и письмо. В сопроводительной записке сказано, что это тебе лично от старого друга.
Поговорив с Айзеком, Шона призадумалась: кому пришло в голову послать ей стихи? Возможно, это связано с ролью в фильме, но Айзек знал бы об этом… Заинтригованная, она ломала голову: может, это кто-то из университетских приятелей или однокашников из Ирландии?
Немного погодя в дверь постучали, и Шона приняла пакет, вручив курьеру десять долларов чаевых.
Потом она уселась у окна на удобный кожаный «честерфилд» и принялась вертеть пакет в руках. Он был обычный, из желтой бумаги, но когда она, посмотрев на почтовый штемпель, поняла, что он из Греции, ее сердце отчаянно забилось. Ей захотелось тотчас отправить пакет в мусорное ведро, не интересуясь его содержимым, но какая-то ее частичка, прежняя Шона О’Брайен, которая два десятилетия назад оставила в той прекрасной стране часть своей души, изнывала от желания узнать, что было внутри.
Она медленно открыла пакет и достала книгу. При ней была сопроводительная записка, которая гласила:
Много лет назад мне выпала честь познакомиться с Шоной Джексон, в ту пору известной как Шона О’Брайен, и я был бы признателен, если бы вы передали ей это на добрую память.
С уважением,
Деметриос Теодосис
Шона почувствовала, как краска ударила в лицо. Даже теперь, столько лет спустя, ему удалось ее разволновать. Она прочитала название – «Лирика Сапфо». Издание было очень старое, в переплете из красной кожи. Одна страница была заложена запечатанным письмом. Она открыла страницу – это был сонет «Лилии».
О, любимая, кожа твоя бела,
Чистейший алебастр.
Нежна ты, как белоснежная лилия,
Раскрывающая свои лепестки только ночью.
Отклик был мгновенным. Шона вернулась в тот день, когда они с Деметриосом занимались любовью на «Святой Елене» и провели там свою первую ночь.
Она вскрыла письмо.
Дорогая Шона,
Много лет я вспоминаю тебя и то лето, которое мы провели вместе. Судьба уготовила нам серьезное испытание. В одном письме невозможно высказать все то, что есть на сердце, но я постараюсь. Я уже не тот мужчина, которого ты когда-то знала, но одно осталось неизменным, и это мое отношение к тебе.
Я никогда не забуду те драгоценные недели, которые мы провели вместе, и каждый день корю себя за то, что не приложил больше усилий, разыскивая тебя. Если ты когда-нибудь захочешь еще раз посетить наш волшебный остров, я буду счастлив снова увидеться с тобой. Я так много хотел бы тебе рассказать.
Неизменно твой,
Деметриос
Шона вгляделась в подпись с росчерком, узнав ее по прошествии двух десятилетий: вместо прописной – строчная «д» с характерной изогнутой петелькой.
В письме было что-то такое, сейчас представлявшееся ей неизбежным. Она так отчаянно старалась забыть, стереть все следы пережитого чувства. Любовь Дэна во многом смягчила ее обиду и печаль, но, как сказала Рокси, чувство по-прежнему было там, заперто в тайничке, скрытом от всех, даже от Дэна. Иначе почему она никогда не рассказывала ему об этом?
Появление Алекса в ее жизни подтверждало, что тайное всегда становится явным. Рокси была права, пришло время ей встретиться
