Еще ты познакомишься с Эммой. Она считается лучшей подругой Дейзи. Вот уж чего-чего, а эту дружбу я в толк взять не могу. Ведь ничего общего. В то время как Дейзи – душа любой вечеринки, Эмма вечно куксится в углу или бегает с жалобами на людей, случайно положивших окурок в цветочный горшок.
Ах ты, дрянь! Это как раз я свободно общаюсь на вечеринках, пока Линна только и делает, что липнет к Дейзи с Ал, шагу без них не ступит… Ну хорошо же; я проглатываю обиду и читаю дальше.
Эмма слабачка, ей вечно нужна опора, потому как своего хребта у нее нет. Сама ничего решить не может, не спросив совета у Дейзи. И еще. В то время как Дейзи сумела преодолеть трагическое прошлое, Эмма носит свое «горе» напоказ, будто гвардейский значок. Постоянно глотает некие «антиневрозные» таблетки против «панических атак», которые ее преследуют с пятнадцати лет, потому что еще школьницей она умудрилась залететь на аборт. Удивительно: таблетки перестают срабатывать всякий раз, когда ей хочется всеобщего внимания. Я уже потеряла счет тем случаям, когда Дейзи была вынуждена отложить нашу с ней вечеринку лишь потому, что «Эмме плохо, кому-то с ней надо посидеть». А ты знаешь, как это выглядит? Дейзи гладит ее по спине, пока Эмма делает вид, будто ей не хватает воздуха! Ох, как меня тянет посмотреть, что получится, если кто-то возьмет да выкинет ее гребаные таблетки. Вот пусть она тогда…
Здесь текст обрывается. Я переворачиваю листок – нет ли чего на обратной стороне? Там пусто. Наверное, продолжение распечатано на какой-то другой бумажке, которая валяется у Айзека на полу… Я на цыпочках перебегаю столовую, затем коридор, проскальзываю обратно в кабинет. Возле книжного стеллажа замечаю сиротливый лист.
Милый Айзек!
Жду не дождусь присоединиться к тебе в «Эканта-ятре». Здесь мне делать уже нечего; нет ни единой причины, даже повода оставаться в Лондоне, если не считать Ал и Дейзи. Я уверена, им тоже захочется жить в твоей общине, едва они туда попадут. «Эканта-ятра» кажется мне той самой семьей, которую я искала все эти годы. Да-да, именно о такой жизни мы все мечтали…
Подбираю с пола очередной лист, потом следующий, затем еще и еще. Куча писем от Линны, разные даты; в одном, к примеру, рассказ о ее жизни, мечтаниях и амбициях. В другом речь идет про мать-алкоголичку и так далее… Выходит, она писала ему на протяжении целого полугода, по меньшей мере по три электронных письма в неделю. Ответов, правда, нет. Должно быть, Айзек каждую неделю, а может, и пару раз в месяц спускался в Покхару, заходил в какое-нибудь интернет-кафе и скопом распечатывал новые сообщения. Еще с полдесятка листков я вижу в другом конце кабинета; они лежат среди разбросанных книг и журналов неподалеку от окна. Но добраться до них означает перешагнуть через распахнутый люк… Я бросаю взгляд в коридор – там темным-темно, даже свеча не помогает, – и отчаянно прыгаю вперед. Сгребаю распечатки, по два-три листа за раз, и вдруг слышу раскатистый кашель, слишком отчетливый, чтобы доноситься издалека. Айзек! Швыряю бумаги, чтобы они вновь разлетелись по полу, а сама прячусь за оконными гардинами, вжимаясь спиной в подоконник. Все ближе и ближе звучит шлеп-шлеп-шлеп по деревянным половицам коридора, доносясь до меня эхом.
Только бы не Айзек. Господи боже, только бы не Айзек!
– Это что за твою мать?!..
Голос мужской. Сам он стоит в дверях кабинета, загораживая выход. Но это не Айзек. Это Йоханн.
* * *
Я бесшумно соскальзываю из раскрытого окна на землю и вжимаюсь спиной в стену. В груди бешено колотится сердце, а над головой поскрипывают доски. Делаю крошечный, осторожный шажок влево: ведь стоит кому-то высунуться из окна, и я буду как на ладони. В районе хижин, что стоят возле реки, покачивается небольшое светящееся пятно, едва проглядывая сквозь листву. Я делаю шаг в том направлении и замираю. А вдруг это Фрэнк? Вдруг он действительно убежал и я вижу свет его факела? Со стороны сада доносится порыв ветра, а вместе с ним неразборчивый гул мужских голосов, да еще на повышенных тонах. Один из них мне знаком: это Айзек. Тут над макушкой кто-то кашляет, и тело принимает решение за меня.
Я несусь что есть сил через дворик, бросаюсь вниз по склону, что ведет к саду. Между деревьями приходится притормозить, чтобы не споткнуться об узловатые корни и острые камни; затем, увидев группу мужчин на речном берегу, ныряю за плотную кустарниковую поросль. Их четверо; Айзек, Кейн и Гейб стоят ко мне спиной, причем у Гейба в руке факел, которым он светит на четвертого человека – Фрэнка, – который стоит перед ними на коленях. Руки у него заведены за спину и, судя по всему, связаны.
– Вы все спятили! – доносится до меня его крик. – Нельзя держать людей в подвале! Это… это похищение! Это запрещено!
– Так же, как и изнасилование.
– Какое, к черту, изнасилование! У вас тут вообще бордель! Она сама хотела!
Я слышу глухой и сочный звук, будто кто-то ударяет по мячу, и Фрэнк валится на левый бок. С минуту лежит неподвижно, уткнувшись щекой в жидкую грязь, затем, извиваясь и покачиваясь, возвращается в прежнюю позу.
– Да пошел ты!
Бац! Айзек бьет его вновь. На этот раз, когда Фрэнк поднимается, у него с виска течет струйка крови.
– Ну-ка повтори, – говорит Айзек, поигрывая топором в правой руке. В свете факела от лезвия бегут блики.
Фрэнк отрицательно мотает головой.
Бац! Очередной удар ногой в голову.
– Давай-давай, высказывайся. Поделись, что за мысли бродят в твоей гнилой башке.
Сейчас Фрэнк уже не пытается подняться. Напротив, он заваливается на спину, сплевывает в сторону реки и смотрит на Айзека. Я замечаю, что по мостику в их сторону несется какая-то темная фигура. Когда Кейн приподнимает свой факел, я узнаю Йоханна.
Тот встает ровнехонько между Айзеком и Фрэнком, вскидывая обе руки.
– Я только что был в твоем кабинете. Уж не знаю, что ты затеял, но умоляю: остановись!
Айзек обходит его кругом, не удостаивая ответом.
– Ну, Фрэнк? Если ты такой спец по нашим делам, расскажи, что тут у нас такое и как оно работает. Или ты только бахвалиться умеешь?
Фрэнк с трудом садится и кивает Йоханну, будто благодарит за вмешательство.
– Ладно. Скажу, раз ты настаиваешь. У вас тут никакой не пансионат и не приют для обкуренных любителей природы. А натуральная секта… С чего вдруг, Айзек? У тебя что, член маленький? Тебе поэтому хочется, чтобы его все сосали? Ты думаешь, я не знаю, чего вы тут с девками устраиваете? Думаешь, я не заметил, какие следы у Паулы на запястьях? И ты еще имеешь наглость вешать на меня изнасилование?
Айзек бросается вперед, но тут вмешивается Йоханн и перехватывает его за пояс.
– Да отпусти ты, козел шведский! – Айзек разворачивается и ударяет Йоханна в висок, вынуждая того разжать хватку.
– Ты не думай, я ведь журналистам все расскажу, – не успокаивается Фрэнк. – Дай только добраться до Англии, а там увидишь. Я во все издания пойду стучаться, а потом в МИ-пять… или Скотланд-Ярд, или кто там занимается такой сволочью, как ты. Вот приедут они, скрутят тебя и сунут под замок, членовредитель вонючий! Подлая тварь, козявка…
Гейб отводит факел в сторону, давая свету упасть на Айзека. Сейчас тот стоит боком ко всем, с улыбкой от уха до уха.
– А с чего ты решил, что вернешься в Англию?
– Можно подумать, я здесь останусь! Уроды… – Фрэнк все же перекатывается на колени, и свет факела попадает ему на лицо. Сейчас крови на голове гораздо больше, правый глаз совсем заплыл.
– Странно. Я бы не советовал тебе ехать.
– Айзек. – Йоханн кидает ему предостерегающий взгляд, затем делает пару шагов к Фрэнку. Садится перед ним на корточки и, упершись локтями в колени, опускает подбородок на переплетенные пальцы. – Фрэнк, ты ведь никому ничего не расскажешь? Не станешь поднимать волну?
Фрэнк таращится на Йоханна единственным зрячим глазом. Проходит секунда, другая. Наконец он откашливается, прочищая глотку.
– Да пошел ты! – плюет он Йоханну в лицо. – Чтоб вы все сдохли, до единого!
– Отвали, – говорит Айзек. Йоханн поворачивает лицо в его сторону, но вставать не собирается. – Я тебе сказал: отвали!
– Нет. – Йоханн поднимается и делает шаг к Айзеку. Сейчас они стоят лицом к лицу, их разделяет едва ли пара сантиметров.
– Йоханн, если мне для этого придется убрать тебя с дороги, даже не сомневайся…
Гейб и Кейн не говорят ни слова. Рука у Гейба вытянута, факел бросает яркий свет на обоих отцов-основателей «Эканта-ятры», обволакивая их силуэты сияющим нимбом.
– Или ты меня отпустишь, – кричит Фрэнк с земли, – или я заодно отымею эту воблу, твою костлявую сестрицу!
За движениями Айзека невозможно уследить, он превращается в расплывчатое пятно. В одну секунду Йоханн стоит перед ним, а в следующую валяется на спине, сбитый с ног толчком в грудь. Айзек прыгает вперед, замахнувшись топором. Кричит Фрэнк.
