Дейла, в бой смертельный иду,
Благослови меня, матерь богиня!
Свет твоих глаз освещает мне путь,
Шаг последний, к тебе ведущий…
Он не почувствовал боли, лишь темнота и небытие опустились на него. Как и его солдаты, он ушел к Дейле с мечом в руках.
— Старый глупец, — главный над лучниками Хотанг, расставив ноги, разглядывал труп Сарена. Присев на корточки, изменник попытался вытащить меч из рук старого командира, но тщетно.
— Мародерствуешь, солнечник?
Хотанг резко обернулся и, потеряв равновесие, упал на спину. Заворчав, поднялся и исподлобья уставился на говорившего. Вокруг сновали вооруженные люди с арбалетами за спинами. Они грабили мертвых, с громким смехом вытаскивали купцов из-под телег, рылись в мешках и весело переговаривались.
— Молчал бы со своим элигерским акцентом! — пробурчал Хотанг, поправляя одежду.
— Ну, извини, — засмеялся его собеседник. — Итак?
Хотанг некоторое время смотрел, как арбалетчики сгоняют в кучу уцелевших купцов, силой усаживая их на землю.
— Один лучник ушел, мы пропустили его, как ты и сказал, Элан.
— Отлично, Хотанг, отлично, — Элан закутался в плащ, передернул плечами. — Однако ж, прохладно уже по ночам, скажу я тебе!
— Что делать с купцами?
— Отпустить, предварительно облегчив содержимое их кошельков и повозок! Не забывай, Хотанг, мы ведь разбойники с большого тракта!
— Как скажешь.
Предатель еще раз взглянул на труп Сарена, ухмыльнулся и отправился к дрожащим от страха купцам. Элан презрительно посмотрел ему вслед, затем опустился на колено рядом с телом командира наемников. Бережно закрыл глаза солнечника. Тяжело вздохнул. Какой-то купец тихо поскуливал от страха.
Когда осеннее солнце только показало краешек своего диска над слегка волнующимися водами Темного моря, в Южные Ворота славного города Цум кто-то сильно и настойчиво постучал.
— Открывайте! — раздалось из-за ворот на солнечном языке. — Так душевники встречают гостей?!
Наконец, охрана зашевелилась. Два заспанных солдата с нашивками Душевного Отряда, недовольно ворча, взобрались на стены и уставились на трех незнакомых всадников.
— Ну, чего надо? — грубо спросил один из солдат на языке душевников. — До открытия ворот еще нескоро, вот петухи пропоют и…Так что, нечего здесь шуметь, а не то, клянусь священным дубом, мы вас попотчуем болтом!
— И еще, — мрачно сплюнул второй солдат. — Тут вас не Мзум и не Горда, а Цум!
— Мы это знаем! — вежливо ответил уже на душевном один из путников — высоченный и толстый монах в рясе Храма Дейлы.
— То-то же, — проворчал солдат, рассматривая спутников монаха: тщедушного долговязого юношу и небритого дворянина с заплетенными в косичку черными волосами. — Умеете, когда нужно, уважать наш язык.
— Взгляни вот сюда, о, храбрый воин! — небритый рыцарь высоко поднял руку со сжатым в ней свитком. — Видишь?
— Ну?
— Печать ее величества Ламиры, королевы Мзума! Мы из столицы с миссией к светлейшему гамгеону славного Душевного тевадства.
Душевник скривился, словно увидел змею. Несколько мгновений рассматривал дворянина с косичкой. Его напарник как бы невзначай положил на согнутую руку заряженный арбалет. Глаза небритого с косичкой сузились. Монах и тщедушный юноша переглянулись.
— Добрые люди! — вмешался монах, кладя руку на плечо небритого рыцаря. — Мы вовсе не мошенники или разбойники, можете сами взглянуть на печать, дабы удостовериться в подлинности наших полномочий.
Солдат скривился еще сильнее. Арбалетчик как-то странно ухмыльнулся.
— Сказано вам — ждите открытия ворот! И готовьте пошлину за вход, — еще раз подозрительно оглядев всех троих, душевники спустились со стены, о чем-то тихо переговариваясь.
— Отличное произношение, — сказал небритый с косичкой, слезая с упитанного рыжего жеребца. — Хорошее, я смотрю, дают образование в храмах, отче! Может и мне стать монахом, а, брат Кондрат?
— Тебя не возьмут, Зезва, — покачал головой монах, ослабляя подпругу своей лошади и что-то ища в седельной сумке.
— Почему, отче?
— Потому что ты грешник и богохульник.
Зезва Ныряльщик усмехнулся, привязал коня к вековому дубу и уселся прямо на желтую траву, опершись о могучий ствол исполинского дерева. Дуб возвышался неподалеку от пологого берега, на который медленно накатывались невысокие волны Темного моря. Справа от расположившихся путников высились башни Цума и темнели негостеприимные ворота. Слева, почти до самого горизонта тянулся пляж, покрытый мелкой галькой. Сверкали брызги над длинными дамбами, а вдалеке чернела башня маяка, что возвышался у входа в Цумскую бухту. Кричали чайки. Дул свежий морской ветерок.
Третий всадник, худощавый нескладный юноша, все это время хранил молчание, лишь пару раз улыбнулся, прислушиваясь к незлобливой перепалке спутников. Он принялся гладить свою кобылу, посматривая в сторону городских ворот.
— Каспер, а ты говоришь на языке душевников? — спросил Зезва, зевая.
— Я?
— Нет, мой конь Толстик!
Брат Кондрат стал неодобрительно качать головой, а Каспер смущенно потупился. Услышавший свое имя Толстик недоуменно заржал, покосившись на хозяина.
— Немного. У нас в деревне жило несколько семей душевников, и, когда я был маленький, то часто играл с их детьми. Они меня и обучили языку.
— Где же теперь эти душевники? — поинтересовался отец Кондрат, прикладываясь к пузатой бутыли, извлеченной, наконец, и сумки. — Хорошее винцо, клянусь Дейлой… По-прежнему живут в твоей деревне, сынок? Ну и хвала Ормазу, я всегда говорил, что…
— Не живут, отче, — прервал его Каспер. — Несколько лет назад их дома сожгли и сравняли с землей. Хозяева бежали, кто в Цум, кто в Элигершдад. Больше мы не видели душевников в наших землях.
— О, Дейла, — пробормотал отец Кондрат, передавая бутыль Зезве.
— Большой Погром, — мрачно кивнул Зезва, делая глоток. — В Цуме тогда чуть до войны дело не дошло, но войскам удалось подавить мятеж. С обеих сторон были жертвы.
Некоторое время они молчали, каждый думая о своем. Зезва и отец Кондрат отдали должное вину. Каспер от вина отказался, предпочтя воду из собственной фляги.
— Среди тех душевников, что бежали, мои родичи, — вдруг сказал Каспер. Монах и Зезва уставились на него.
— Так ты тоже душевник? — усмехнулся Зезва. — Хорошо маскируешься!
— Нет, — поморщился Каспер. — Просто тетя вышла замуж за нашего соседа-душевника. Тетя Зара. У нее сын, мы с ним часто играли в детстве. Еще до смерти отца. Когда случился Погром, мужа Зары убили и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
