больше этого выносить и не задаю вопрос, который крутится у меня в голове уже несколько часов.
— Что ты думаешь о реинкарнации?
Он моргает.
— Вопрос задан случайно?
— Не совсем. Я подумала, может быть, ты мог бы включить это в свой сценарий.
Раньше я не была такой хорошей лгуньей. Мама всегда знала, когда я лгу, потому что мои уши краснели, глаза начинали бегать, а мои слова выходили совершенно сбивчивыми. Но каким-то образом за последние четыре года, когда доктор Роби постоянно задавал все эти вопросы, а папа всегда наблюдал за мной, как ястреб, я научилась скрывать свои эмоции за ложью, которая слишком походила на правду.
Макс морщит лицо.
— Я никогда по-настоящему не думал об этом.
Моя ложка царапает дно миски.
— Но ты думаешь, это возможно?
— Первое правило рассказывания историй, — говорит он с блеском в глазах. — Всё возможно.
ГЛАВА 39
ЛИЯ
СЛЕДУЮЩАЯ НЕДЕЛЯ — САМАЯ ДЛИННАЯ В МОЕЙ ЖИЗНИ.
Я посвящаю себя планированию свадьбы и встречам в бридж-клубе, общению с новыми друзьями матери и семьями деловых партнёров Лона, веду себя, как подобает дочери и невесте. Я так хорошо справляюсь с этим, отталкивая боль всякий раз, когда она возникает, что если бы не железные оковы, всё туже и туже сжимающие моё сердце, заставляющие меня чувствовать головокружение и одышку в самые неподходящие моменты, я бы даже не заметила тот факт, что я потеряла половину своей души.
Я улыбаюсь, пока мама обсуждает наших приглашенных гостей и подходящие места для рассадки. Я скромно смеюсь, когда одна из её новых подруг спрашивает о моём приданом. Я не могу сдержать слёз, наворачивающихся на глаза во время первой примерки платья, но мама и мои помощницы ошибочно предполагают, что это из любви к Лону, и я их не поправляю.
По ночам я лежу без сна и пытаюсь обмануть себя, думая, что брак станет величайшим приключением в моей жизни и что я, возможно, даже полюблю Лона или, по крайней мере, буду заботиться о нём каким-то образом. Я делаю всё, что в моих силах, чтобы забыть Алека Петрова, но каждое слово, каждое прикосновение, каждый поцелуй, который мы разделили, преследуют меня. Фрагменты жизни, которую я могла бы иметь, если бы только родилась кем-то другим.
Любовь сделала меня одержимой женщиной.
Не помогает и то, что я сталкиваюсь с Алеком минимум раз в день. Он работает посыльным, лакеем, садовником, клерком. Его присутствие течёт по артериям отеля, как кровь, и его невозможно игнорировать. Но я знаю. Всякий раз, когда наши взгляды встречаются, всякий раз, когда моё сердце жаждет сократить расстояние между нами и умолять его передумать, провести каждый последний момент, который у нас есть вместе, прежде чем узы брака навсегда закроют меня от его мира, я поворачиваюсь на каблуках и ухожу.
В самые слабые моменты я задаюсь вопросом, действительно ли он когда-нибудь волновался обо мне так, как я волновалась о нём, или это были просто слова, которые легко произнести под звёздами, но невозможно удержать при свете дня. Если я так сильно хотела верить в настоящую любовь, что просто воображала, что он влюбляется в меня так же быстро, как я влюбляюсь в него. Единственный ответ, который я могу придумать на это:
Я глупая девчонка.
Потому что очевидно, что он не мог заботиться обо мне так глубоко, как я забочусь о нём, иначе он никогда бы не смог уйти. Я глупая девочка, потому что, понимая это, как я могла подумать, что смогу попрощаться с Алеком в конце лета? Как я могла подумать, что моя душа не разлетится на миллион осколков в тот момент, когда я поклялась быть верной Лону и покину остров Уинслоу с его обручальным кольцом на пальце? Это было ошибкой, всё это, с самого начала. Алек был прав.
Я никогда не была его, а он никогда не был моим.
* * *
— Поторопись, Аурелия, — зовёт мама в дверях. — Мы не хотим заставлять вон Ойршотов ждать.
— Иду, мама, — отвечаю я, закрепляя волосы на место.
По приказу матери я надела изумрудное вечернее платье с накладкой из чёрного кружева, хотя я отчаянно пыталась спрятать его в глубине своего сундука после того, как в последний раз надевала его, когда Лон сказал мне, что это платье создано для разрывания.
— Спускайтесь без меня.
— Мы, конечно же, этого не сделаем, — отзывается мамин голос.
Я закатываю глаза, пока ищу подходящие к платью туфли, которые тоже были засунуты куда-то, где, как я надеялась, они будут забыты, и чьё местонахождение я никак не могу вспомнить.
Я хорошо поработала.
Я говорю единственное, что, как я знаю, порадует отца, который уже двадцать минут расхаживает по прихожей.
— Я встречу вас у лифта.
Сегодняшний вечер станет самым важным ужином, который мы проводили за столом вон Ойршотов, поскольку на нём будет присутствовать группа инвесторов, которые намекнули на возможную деловую сделку с отцом. Это не снимет с нас долг — и даже близко к тому не подводит, — но это ступенька, которая в сочетании с моим браком с Лоном почти гарантирует моей семье возможность продолжать наслаждаться тем образом жизни, к которому они привыкли. Не говоря уже о том, чтобы вернуть имя Сарджент в центр внимания.
Моя ставка сработала. Отец звучит почти весело при мысли о том, что я наконец-то преодолела свой «страх» перед лифтом.
— Очень хорошо. Пойдём, Маргарет, — говорит он маме.
Дверь закрывается за ними, они уходят.
Я нахожу туфли в чемодане Бенни и надеваю их, а затем выбегаю за дверь. Я отстаю от родителей всего на минуту, но моя шаги длиннее, чем у мамы, и я ожидаю, что догоню их за следующим углом.
Внезапно чья-то рука хватает меня за руку и тащит в короткий коридор. Я ахаю.
Другая рука прикрывает мне рот.
— Это я.
Алек.
Мои глаза расширяются, когда он разворачивает меня в своих объятиях.
— Что ты делаешь?
— Мне нужно с тобой поговорить.
Я бросаю взгляд на два сьюта в конце коридора, затем позади себя, на оживлённый коридор второго этажа.
— Ты понимаешь, насколько это опасно?
— Встретимся вечером, — говорит он. — У бельевого шкафа.
— Я должна идти…
— Лия, пожалуйста.
И вот оно. Моё имя на его губах ломает мою решимость, как будто она сделана из зубочисток.
— Я не знаю, смогу ли я уйти.
— Я буду ждать всю ночь, если придётся, — отвечает он.
Я смотрю в его глаза ещё мгновение.
— Я посмотрю, что
