я поверю, что ты просто случайно оказался здесь в три тридцать утра.
— Ты же была.
— Дело не в этом.
Его ухмылка слишком самодовольна для рассвета.
— Хорошо, я сдаюсь.
Я пересекаю комнату и встаю перед ним, скрестив руки на груди.
— Что ты здесь делал в три тридцать утра?
— Я не мог уснуть.
Я выгибаю бровь.
— Это твой ответ на всё?
— Бессонница — это хорошо документированное явление. Часто вызывается беспокойством или, как в моём случае, ночными кошмарами, — он наклоняет голову. — Ты случайно ничего об этом не знаешь, не так ли, Нелл?
Я игнорирую его вопрос и задаю ему один из своих.
— Даже если это правда, зачем тебе приходить сюда? У тебя есть целый отель, по которому ты мог бы побродить.
— Я пришёл сюда, потому что кое-кто занял моё обычное пристанище с её утренними балетными занятиями.
Я нахмурила лоб.
— Бальный зал?
Он кивнул.
Я помню тот первый сеанс — мужчина в белой рубашке проскользнул в дверь.
— Это был ты тем утром, наблюдал за мной в бальном зале. Не так ли?
Он закатывает глаза.
— Ты говоришь обо мне как о преследователе, но я повторю: я был там первым.
Алек. Парящий на краю моего мира, прежде чем я даже осознала это. Я знаю, что должна извиниться — за вторжение в его личное пространство или за то, что фактически назвала его подонком, — но моё упрямство не позволяет мне.
— Я не собираюсь извиняться. Тем более что ты мог бы вернуться в бальный зал после того, как я начала тренироваться здесь.
Он закусывает губы, как будто пытается не рассмеяться, но блеск в его глазах выдаёт его.
— Я бы и не подумал, просить тебя извиниться. Особенно потому, что я не хотел возвращаться в бальный зал после того, как понял, что у тебя начались видения. Я хотел присмотреть за тобой.
— О, да, совсем не по-сталкерски, — бормочу я.
Он изучает меня.
— У тебя есть минутка?
Мои мышцы сжимаются. В последний раз, когда я уделила Алеку минутку, он размотал мой мозг, как катушку ниток, и, возможно, несправедливо винить его в том, насколько потерянной и растерянной я себя чувствую, но, возможно, так оно и есть.
— Для чего?
Я всё же спрашиваю, хотя каждая клеточка моего тела кричит об оборонительной позиции — отойди сейчас же, если ты знаешь, что для тебя хорошо.
Либо Алек не понимает намёка, либо ему всё равно.
— Я бы хотел тебе кое-что показать.
И хотя я знаю, что должна, я не могу сказать ему «нет».
ГЛАВА 43
ЛИЯ
СЛЕДУЮЩИЕ ТРИ НЕДЕЛИ, когда я не с Алеком, я придумываю способы быть с ним, провожу моменты, украденные в пустых коридорах и залитых лунным светом садах. Когда я с ним, я придумываю способы остаться хотя бы на минуту, на полминуты, на секунду дольше, чем должна. Я провожу каждую ночь в его объятиях, пробираясь обратно в свою комнату только с рассветом. Иногда по ночам мы разговариваем до рассвета, пытаясь втиснуть в наши сочтённые часы все разговоры, которые у нас были бы за десятилетия совместной жизни.
Иногда по ночам мы вообще не разговариваем.
Лон ничего не замечает. Он слишком занят, присматривая за потенциальными клиентами, чтобы следить за мной, а в тех редких случаях, когда мы вместе, он слишком поглощен собой, чтобы заметить, что я его не слушаю и вообще о нём не думаю. На самом деле, я признаю его только тогда, когда он пытается остаться со мной наедине, и тогда я делаю всё, что в моих силах, чтобы этого не произошло, потому что когда это происходит, когда мы с Лоном одни, он обращается со мной как с предметом — игрушкой, которую он ещё не может иметь. И с парнем, который вырос в мире, где ничто никогда не было запрещено, это очень опасно для меня.
Алек не раз ловит, как Лон прикасается ко мне. Он видит, как тот прижимается своим телом к моему, когда думает, что никто не видит. Доминирует надо мной. Контролирует меня. Обладает мной.
Я знаю, Алеку требуется вся сила воли, чтобы не оторвать от меня Лона, особенно когда я говорю «Нет», «Прекрати» и «Ты должен быть нежен со мной, любимый». Никогда я не видела, чтобы чьи-то костяшки пальцев так белели на фоне кожи, как у Алека, когда он наблюдает за нами издалека, и этим утром, после завтрака, когда Лон повёл меня в сад и откинул мои волосы назад, чтобы я открыла ему рот, вызвав крик боли, который он заглушил своим языком. Я думала, Алек собирается убить его.
Я даже не уверена, где был Алек, когда он это увидел, но следующее, что я помню, как он шагает к нам, ярость искажает его черты, выдавая всё.
Я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы остановить его.
Я вырвалась из поцелуя Лона и рявкнула на Алека:
— На что ты уставился, мальчик?
Это был ужасный голос, голос, который моя мать использует всякий раз, когда командует прислугой. Это был голос, который говорил о превосходстве, деньгах и осуждении.
Это остановило Алека на полпути.
Лон повернулся. Когда Алек не сразу ответил мне, Лон сказал:
— Моя невеста задала тебе вопрос.
Алек моргнул и покачал головой, как будто он больше не был уверен, кто он вообще такой.
Как будто он не был уверен, кто я такая.
Он прочистил горло.
— Простите меня. Ваша мать ищет вас, мисс Сарджент.
Я выгнула бровь.
— Скажи ей, что я скоро приду.
Алек кивнул.
— Хорошо.
— Как ты думаешь, он скажет что-нибудь твоей матери? — спросил Лон, наблюдая, как Алек уходит.
В его голосе вообще не было беспокойства, только лёгкая задумчивость, как будто он задавался вопросом, будет ли сегодня дождь.
— Я мог бы его уволить.
Паника пронзила меня.
— Не нужно, — сказала я, беря его под руку и направляясь к вестибюлю. — Я позабочусь об этом.
Теперь мы с Алеком лежим на его кровати, моя щека прижимается к твёрдому изгибу его груди. Иногда мы погружаемся в уютное молчание, когда нам вообще не нужно ничего говорить, чтобы оценить время, проведённое вместе, но сегодня наше молчание — это монстр, который растёт с каждой секундой, вдыхая весь кислород в комнате, пока, наконец, Алек не говорит:
— Мне не нравится то, как он прикасается к тебе.
Мне нечего на это сказать. Всё, что приходит на ум — мне тоже это не нравится. Всё будет
