вдыхает мой запах. Я знаю, что должна остановить его, напомнить ему, почему мы этого не делаем, или напомнить ему, что любой может выйти и найти нас, но его запах окутывает меня, и все причины, по которым мы не должны быть вместе, не могут конкурировать с непреодолимой потребностью быть рядом с ним.
— Идём, — говорит он. — Я хочу тебе кое-что показать.
Он ведёт меня по коридорам пятого этажа и вверх по половине лестничного пролёта к двери. Он достаёт из кармана ключ и поворачивает его в замке.
Дверь открывается.
Алек щелкает выключателем, открывая маленькую круглую комнату с одной кроватью, одним комодом, стулом и умывальником. Повсюду громоздятся книги, сложенные вдоль изогнутых стен и разложенные веером вокруг кровати, их названия поблескивают в свете лампы. Граф Монте-Кристо. Рассуждения о неравенстве. Анатомия Грея. Здесь есть книги по химии и теологии, искусству и экономике, истории и биологии. Я пробегаю пальцами по книгам, сложенным стопкой на комоде, и выбираю одну из своих любимых.
Листья травы4.
Алек прочищает горло.
— Мистер Шеффилд всегда приносит мне книги для чтения.
— Владелец «Гранд Отеля»?
Он кивает.
— Он всегда был добр ко мне.
— Ты прочитал всё это? — спрашиваю я.
— Да.
Мои глаза расширяются.
— Ты будешь самым начитанным студентом-медиком в стране.
— Я сомневаюсь в этом. Иногда мне кажется, что я едва поспеваю за ними.
Он не говорит «такие как ты, люди» — людьми, родившимися с библиотеками, полными таких книг в их роскошных дома, и с доступом к лучшему образованию, которое можно купить за деньги, — но я всё равно слышу эти слова. Они напоминают мне о том, почему я держалась от него подальше.
«Я знала, что ты только навредишь Алеку — именно так и поступают, такие как ты, люди».
Я откладываю книгу.
— Я не должна быть здесь.
Я двигаюсь, чтобы уйти, но Алек встаёт передо мной.
— Уйди с моего пути, — говорю я ему.
— Пожалуйста, просто выслушай, что я хочу сказать.
— Это не имеет значения.
Я пытаюсь казаться сильной и контролирующей, но моё горло сжимается само по себе, а слова получаются слабыми.
— Ты уже сказал всё, что хотел мне сказать.
— Ты ошибаешься, — он тянется ко мне, рукой накрывает мою руку. — Я не говорил тебе, что не могу перестать думать о тебе. Что мне больно быть рядом с тобой. Что прощаться с тобой, пока ты всё ещё здесь, пока ты всё ещё со мной, было самой трудной и глупой вещью, которую я когда-либо совершал. Что ты преследуешь меня каждый час бодрствования и находишь меня в каждом сне. Ты повсюду, Лия. Пытаться игнорировать тебя — всё равно, что пытаться игнорировать кислород. Я задыхаюсь без тебя.
Слёзы щиплют мне глаза, горячие и непрошеные.
— Но ты был прав, — говорю я. — То, что мы здесь делаем, в этом нет никакого смысла. Наша история заканчивается разбитым сердцем, и от этого никуда не деться. Клара помогла мне увидеть это, и твоя мать…
— Ты говорила с Кларой? — спрашивает он.
— Да.
— Когда? — его брови хмурятся. — Что она сказала?
Я пытаюсь обойти его.
— Теперь это не имеет значения…
— Чёрта с два, это не так, — он хватает меня за плечи, удерживая на месте. — Что она тебе сказала, Лия?
Мои ресницы трепещут, когда я смотрю на него. Пространство между нами заполняется нашим грубым, прерывистым дыханием.
— Что, в конце концов, я только причиню тебе боль.
Моё горло сжимается ещё сильнее. Я сглатываю, но слёзы всё равно текут.
— Она права.
— Меня не волнует конец.
— Да. И меня тоже.
Он качает головой.
— Меня волнует это.
Он перемещает руки с моих плеч в волосы, пальцами сжимает кожу моей головы.
— Мы.
Я закрываю глаза, а моё тело тает от его прикосновений. Он целует мой правый глаз, а затем левый, его губы мягкие, как лепестки розы.
— Сейчас.
— Алек.
Его рот овладевает моим. Он поднимает меня, обхватывает мои ноги вокруг своих бёдер и кружит меня, пока я не прижимаюсь спиной к стене. Его тело, такое стройное, твёрдое и сильное, прижимается к моему, пока не остаётся только: он и я, и всё, чем мы являемся, всё, чем мы должны быть, когда мы вместе.
Это «здравствуй», «прощай» и вечность, слившиеся воедино. Это всё, что мы должны были бы иметь, если бы только наши судьбы уже не были решены за нас.
ГЛАВА 42
НЕЛЛ
КОГДА ПАПА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ и рассказывает мне о своём дне, мой разум — жужжащий улей; жужжащий, когда я готовлюсь ко сну, переодеваюсь в пижаму и умываюсь; жужжащий, когда я ложусь в кровать и выключаю свет.
Вспомни меня.
Вспомни.
Вспомни.
Когда я больше не могу этого выносить, я выскальзываю из кровати, беру рюкзак и направляюсь в обеденный зал. Это менее благоприятно для моих тренировок, чем бальный зал, вместе с большим количеством столов и меньшим количеством открытого пространства, но, по крайней мере, у меня там не было никаких призраков-убийц, поэтому я продолжаю возвращаться.
Сегодняшний плейлист представляет собой смесь хард-рока и хеви-метал. Идеально подходит для слишком громких мыслей и дрожащих костей. Я вложила весь свой гнев, смятение и отвращение к себе в танец. Я кружусь — быстрее, быстрее, быстрее — пока мои сомнения и страхи не улетучиваются, и я не становлюсь ничем иным, как бьющимся сердцем, извивающимися конечностями и раздувающимися лёгкими. Я — дикое существо, несущееся по полу. Опасное. Безрассудное. Одно неверное движение, одна неверная постановка ноги, и я могу упасть, сломав ногу и мечту.
Но я не могу заставить себя остановиться.
Прямо сейчас, больше всего на свете, мне нужно быть меньше, чем совокупность моих частей.
Будильник моего телефона — тот, который я установила, чтобы вернуться в комнату до того, как папа заметит моё отсутствие, — гремит в барабанных перепонках. Я вытаскиваю устройство из кармана и выключаю будильник и плейлист, затем вырываю наушники и засовываю их в рюкзак вместе с телефоном. Накидывая ремни на плечи, я поворачиваюсь к двери…
И замираю.
Алек стоит в углу комнаты, прислонившись к старому пианино.
— Ты всегда была прекрасной танцовщицей, — тихо говорит он, словно погруженный в воспоминания.
Я хватаюсь за грудь, когда чистый выброс адреналина пробегает по моим венам.
— Знаешь, тебе следует объявлять о себе, когда ты входишь в комнату.
— Как будто ты услышала бы меня за этой музыкой, — говорит он. — И я мог бы сказать то же самое о тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Я был здесь первым.
— Да, как будто
