Семьи, если это вновь потребуется.
Я обнимаю ее, и она прячет брошюру. Дав мне возможность получить среднее образование, моя семья и так маневрирует на грани допустимого в Семье. А теперь вот Университет. Такого руководство не одобряет, считая это бесполезной тратой времени.
О маминых планах в курсе только папа и я. Для всех членов семьи это тайна.
Но это — не единственный наш секрет.
Два дня спустя мама спрашивает, не хочу ли я поехать с ней в Гонконг. Она не говорит для чего, но я хватаюсь за эту возможность покинуть Ферму и побывать в большом городе.
На пароме из Макао она рассказывает мне, что отложила немного денег на непредвиденные обстоятельства и на оплату расходов, связанных с получением диплома о высшем образовании. По дороге к банку она шепчет: «Помни, никому об этом ни слова, даже твоему отцу».
«Обещаю», — заверяю я.
Вместо того чтобы просто продолжать получать небольшие ежеквартальные дивиденды, мама продала свою долю в здании «Дакота» двоюродному брату за 25 000 долларов. Это, конечно, гораздо дешевле, чем она стоит на самом деле, но для нас это огромные деньги.
«Я собираюсь купить несколько золотых монет, чтобы у нас была какая‑то подушка безопасности, когда вся экономическая система рухнет. Я хочу, чтобы ты знала, где они хранятся, на случай, если со мной что‑нибудь случится. Дедушка всегда проповедовал, что великий экономический крах Америки и всего мира может произойти со дня на день. Я не могу снова оказаться такой же беспомощной, какой была в США, не имея возможности поддержать вас».
Я с содроганием вспоминаю о том, как попрошайничала на парковке и выбирала в магазине продукты подешевле.
В этом вопросе мы заодно. Ничего уже не будет как прежде после того, как нас выкинули из Семьи и мы обнаружили, что не способны выживать самостоятельно. Я тоже больше никогда не хочу быть настолько уязвимой.
Глава 19
Нарушая правила
Теперь, когда Ферма пуста, у меня нет друзей из Семьи, с которыми я могла бы поделиться сокровенным и найти поддержку. Я пытаюсь подружиться с некоторыми португальскими подростками из тех, кто приезжает к нам заниматься верховой ездой, но безрезультатно. Как я поняла в Америке, дружба основана на общем опыте, а их со мной совершенно ничего не объединяет.
Словно угадав мои мысли, однажды утром мама входит в классную комнату, пока я читаю о Гражданской войне в США. «У меня новости! — взволнованно объявляет она. — К нам переезжают еще несколько девочек твоего возраста! Мы получили известие от пастырей, что они хотят прислать нам двух подростков, которые испытывают трудности в своих Семейных Домах в Индии».
Здорово! Наконец‑то я буду здесь не одинока!
Оказывается, что эти девочки хотят уйти из Семьи, но они еще слишком молоды. «Их родители и пастыри в тупике. Они надеются, что более спокойная обстановка на Ферме с животными сможет изменить их решение. Но если девочки здесь не приживутся, их отправят в свободный полет, — делится со мной мама. — Тебе нужно постараться служить для них хорошим примером и не позволять им сбить тебя с пути».
«Да, конечно», — отвечаю я. Я в высшей степени здравомыслящий и ответственный член своей семьи.
И вот у нас появляются пятнадцатилетняя Эмили и шестнадцатилетняя Джен. В Эм все безупречно: короткие пепельно-каштановые волосы с челкой, высокая худощавая фигура, худое лицо. Ее тело полностью лишено округлостей. Она очень мало говорит. Я не могу себе представить, что она набирается достаточно смелости, чтобы сказать «фу», не говоря уже о том, чтобы выразить желание уйти из Семьи.
Джен, мисс Мятежница, наоборот — круглая и громкая. В спальне она бросается на одну из кроватей и объявляет: «Эта будет моя». Она вся состоит из изгибов: вьющиеся русые волосы, круглое лицо и миндалевидные глаза. Джен с вызовом смотрит на нас двоих, демонстрируя, что она здесь королева.
Мы с Эм сразу ладим, а вот Джен мне сразу не понравилась. Мне кажется, что она чокнутая. И подлая. Время от времени я даю ей отпор; в конце концов, это моя Ферма. Но в основном я просто позволяю ей командовать. Она просто не может без этого жить. Если не добивается своего, то плачет и кричит. Несмотря на то что мисс Мятежница властная и шумная, я понимаю, что у нее не больше уверенности в себе, чем у меня. Она поднимает ногу и говорит: «У меня такие толстые бедра. Только взгляните на это; и посмотрите, какие вы худые. Эм, ты могла бы работать манекенщицей. А я ненавижу свое тело. Мне нужно похудеть».
«Ты прекрасна», — говорит Эм.
«Да», — соглашаюсь я. Она немного полновата, но у нее хотя бы есть грудь.
Эм тоже недовольна своей фигурой. Свою худобу она ненавидит, но говорит об этом шутя: «Я похожа на насекомое».
«По крайней мере, ты высокая. — Я пытаюсь ее успокоить. — Посмотри на меня: коротышка с маленькой грудью и большой задницей, — заключаю я после долгого осмотра себя в зеркале, — без единой привлекательной черты лица. Я — простушка».
«Вовсе нет!»
«И у меня странные ступни. Буквально на днях один из португальцев, приехавших покататься верхом, сказал мне: “Знаешь, первое, что я увидел, когда мы встретились, это то, что твой второй палец на ноге длиннее большого”».
«Он просто придурок. Ты красивая».
«Ты тоже».
Мы лжем друг другу, желая утешить, но про себя считаем, что наша самооценка верна.
Джен любит открыто флиртовать и начинает тайно встречаться с парнем Системы, который работает в Жокейском клубе. Она давит на нас с Эм, чтобы и мы завели парней, но я все еще сопротивляюсь. Меня не интересуют работники Жокейского клуба.
Каждый год в июле город проводит на пляже Хак Са фестиваль Сан-Хуан с парадом, едой, игровыми павильонами, огромным костром и танцами. В этом году, как и всегда, мы едем на лошадях во главе парада, одетые в традиционную португальскую национальную одежду красного и зеленого цветов, в узких черных штанах и сапогах.
После парада я стою, прислонившись к сосне, и смотрю, как моя лошадь ест, ко мне с широкой улыбкой подходит парень. «Эй, ты меня помнишь? Я — Нуну».
Да разве его можно забыть! Я не видела его с одиннадцати лет, но он такой же красивый, каким я его запомнила. Он — Системит и приходил на Ферму изучать Библию, но я была слишком маленькая, чтобы он меня заметил. Сейчас ему двадцать с небольшим, а мне
