Погода стояла чудесная, и Арлетт согласилась сводить его на корт. Бернар работал в этот день.
— Я заеду за вами часов в шесть.
— Мы надеемся, — Арлетт взяла за руку Тома.
Бернар подал им сумку с теннисными принадлежностями.
— Слушайся маму, Тома, — он поцеловал ребенка, подошел к Арлетт.
Арлетт похлопала его по плечу, но не ответила на его поцелуй.
— Идем, Тома.
— Не убегай от мамы, слышишь? Веди себя хорошо, — Бернар давал указания им вслед.
Немного постояв, проводив их взглядом, он направился было к машине, но знакомый голос окликнул его.
Он увидел мадам Жюво. Опираясь на свою трость, она спешила ему навстречу. Выражение лица было встревоженным и серьезным.
— Добрый день, Бернар.
— Здравствуйте, мадам. Очень рад видеть вас.
Ей было не до любезностей, и она быстро переменила тему разговора.
— Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, — сказала она, взяв его под руку и отводя в сторону, — но должна поговорить с вами о Матильде.
— О нет, мадам! — Бернар замахал руками.
Он только-только стал приходить в себя. С большим трудом удалось наладить отношения с женой. Все образовалось, а тут опять…
— Я ничего больше не хочу слышать об этой женщине.
— И тем не менее, я скажу вам, — мадам Жюво была настроена решительно и не собиралась отступать. — Я сегодня была в больнице. Ей совсем плохо.
Это было новостью для Бернара. Он ничего не знал ни о ее болезни, ни о больнице. Да, где-то с неделю ее не видно во дворе. Но он не думал, что что-то случилось. Утром он видел Филиппа, они поздоровались. Тот уезжал куда-то на машине. Но ничего особенного Бернар не заметил.
— Может быть, вы навестите Матильду? Немного успокоите ее, а? — в голосе мадам Жюво были настойчивость и холодок.
Вероятно, она несколько разочаровалась в Бернаре. Он оказался таким же, как и все мужчины. Сначала вскружил голову несчастной женщине, а потом струсил и подался в кусты.
— Послушайте, я знаю Матильду больше, чем все вы. Наверное, я единственный в мире, кто ей ничем не может помочь.
— Вы не правы. Из этой истории вы выбрались. А Матильда нет.
Где-то в глубине души мадам Жюво понимала Бернара. Как-никак он имел семью, тем более жена ждала ребенка. Оставить их было бы неслыханной жестокостью. Но и поступать так с Матильдой было не менее жестоко и подло. Эта женщина была очень симпатична мадам Жюво. Возможно, как никто другой она понимала ее чувства, потому что пережила похожую трагедию. Мадам Жюво знала, что такое любовь и какой безрассудной бывает она, поэтому глубоко сочувствовала Матильде и не могла ее не защитить.
Но Бернар не хотел ничего слышать. Он не любил, когда посторонние люди вмешивались в его жизнь. При всем уважении к мадам Жюво этот разговор ему был неприятен и раздражал его.
— Не настаивайте, хватит с меня, — отрезал он и поспешил к машине.
Мадам Жюво с неприязнью посмотрела ему вслед. Нет, он ни чем не отличался от других мужчин. Она в нем глубоко ошиблась, хотя считала, что видит людей насквозь. «Век живи, век учись», — сказала она себе.
Ни в чем и ни в ком нельзя быть уверенным абсолютно. А она всю жизнь доверяла людям.
И вместе с тем, она не винила его. Жизнь слишком сложна и порой не так просто во всем разобраться.
Мадам Жюво медленно двинулась к кортам.
* * *
Всю дорогу Бернара не оставляли тревожные мысли. Он понимал, что говорил слишком сухо с мадам Жюво. Она не заслуживала этого. Да и по отношению к Матильде… Он не прав. В конце концов в случившемся была его вина. Как ни тяжело, но он должен это признать. Ему сразу нужно было вести себя иначе, взять себя в руки, быть мужчиной, наконец, а не слюнтяем. Он чувствовал, что вся эта история не кончится добром. К тому же прекрасно знал Матильду, ее легко ранимую душу, слабые нервы.
Безусловно, его поведение теперь выглядело как предательство. Он не знал, что ему делать, как быть, только твердо был уверен в том, что так поступать нельзя.
* * *
Бернар работал в ночную смену. Беременность Арлетт предвещала новые расходы, и им требовалось больше денег. И теперь два раза в неделю он работал по ночам. Эти смены хорошо оплачивались, и физически крепкому и закаленному организму Бернара отнюдь не вредили.
— Первый причал освободить! Первый причал освободить!
Бернар вылез из танкера. В своей рабочей одежде — дутой непромокаемой куртке и таких же штанах — он казался еще более неповоротливым и огромным.
— Ты меня звал? — спросил он диспетчера.
— Тебя спрашивали.
— Кто?
В такой час посетителей обычно не бывало.
— Не знаю. Он ждет тебя вон там. — Танкер шестнадцать-десять на третий причал.
Несколько удивленный, Бернар поплелся в инструкторскую. Какое-то недоброе предчувствие появилось у него.
Его ждал Филипп. Они ни разу не разговаривали после того злополучного банкета. Его прихода Бернар никак не ожидал и чувствовал себя очень неловко. Он даже не знал, как себя вести.
Они стояли лицом к лицу, совсем близко друг от друга. Бернар заметил, что Филипп как-то внезапно осунулся, постарел. Переживания наложили свой отпечаток.
— Матильда в больнице, — сказал он после короткого замешательства.
— Я знаю. Мне говорили.
Они снова замолчали. Обманутый муж и любовник его жены… Оба чувствовали неловкость и подавленность.
Этот тяжелый для обоих разговор Бернар решил начать сам. Когда-нибудь они должны были объясниться. В конце концов, Филипп — мужчина и должен его понять.
* * *
Бернар рассказал все, ничего не скрывая и не тая, всю сложную историю его любви. Он говорил долго, страстно жестикулируя и даже иногда повышая тон. Он начал с самого начала, с самого первого дня их знакомства, откровенно рассказывая о своих переживаниях и чувствах. Ни с кем он еще не был так открыт. Но он хотел, чтобы Филипп понял его… И простил. Если это, конечно, возможно. Во всех подробностях он описал два года их связи, сам удивляясь своей памяти. Он пытался объяснить, почему у них все так сложилось с Матильдой, почему не смогли пожениться, хоть и любили безумно. Рассказал о том, что пережил, когда встретил ее вновь.
Филиппу эта исповедь не доставляла ни малейшего удовольствия. Слышать, что любимая тобой женщина никогда не любила тебя, что всегда ее сердце принадлежало другому, и при первой возможности она изменила тебе без всякого угрызения совести.
В этой истории он чувствовал себя абсолютно лишним, чужим и ненужным. И хотя Бернар говорил только о своих чувствах к Матильде, Филиппу было неприятно и больно. Она его жена, и когда о ней говорил другой мужчина…
