мои глаза наполняются слезами.
А так все хорошо начиналось, думаю я. Я закончила третий курс Универа, который был самым интересным за все годы обучения, сдала сессию только с одной четверкой по политэкономии, и честно заработала повышенную стипендию. А в довершение всего еще и удачно выступила на соревнованиях по скалолазанию и получила путевку в альплагерь «Шхельда». Да и в лагере все так хорошо начиналось, у нас прекрасный инструктор, Миша, которому всего 25 лет и он сам питерский, потому в моем отделении еще двое ребят Ира и Коля, студенты из Питера, а Володя, тоже студент, но из Минска.
За размазыванием соплей по лицу меня застают наши питерские инструктора. Шурик, с которым мы едва знакомы, подходит и смотрит на меня удивленно:
– Что случилось?
Не прекращая плакать, я и говорю про четверку.
– Ну, ты даешь! Нашла тоже, о чем горевать. Это что, твоя самая большая проблема в жизни?
– Нет, конечно, просто мне обидно.
– Иди лучше, не светись с заплаканными глазами перед начальством, плакс в горах не любят, будешь часто плакать, спишут. А доктор, он просто ЧМО – и Шурик рассказывает истории про лагерного врача, от которых становится еще противнее. Выбора нет, я готовлю ребят к экзамену, они тоже получают свои четверки, и начинается наша счастливая пора.
Как же хорошо в горах с приятной компанией, когда нет грубости, окриков, когда вечером гитара и песни у костра, когда хорошая погода и красивые виды. Чтобы счастье было полным и вечным, нас увозят в соседнее ущелье, где под чутким Мишиным руководством, приправляемым словами «банзайте» и «голубчики» мы покоряем первые наши тройки – прекрасные и величественные пики МНР.
Двадцать дней смены – это так мало, когда вокруг тебя чудесные люди. Пролетает неделя, другая и уже смена подходит к концу, мы возвращается в лагерь. Несколько дней мы ходим неприкаянные и ждем, выпустят нас еще или не выпустят. О чудо! Нас выпускаю на тройку Чегет-Кара-Баши. Эта неприметная вершина, затерявшаяся среди прекрасных гор центрального Кавказа, не могла даже себе представить, какую роль сыграет в моей жизни, поделив ее красной чертой, на до и после.
Вечер до восхождения, был совершенно обычным, время пролетало незаметно за распитием чаев, сборами и песнями под гитару. Мы шумели, веселились и ни о чем не горевали. Немного испортил нам настроение Миша, сказав, что мы берем на пятерых семь веревок. Рюкзаки получились тяжелые, даже у нас с Ириной, хотя нам досталось только по одной веревке.
Вышли мы рано, и шли быстро, восхождение не показалось сложным, на вершину поднялись около 10 утра. Только погода нас не очень порадовала. Небо затянуло облаками, и полюбоваться красотами гор мы не смогли. Зато спели пару песен, перекусили и вдоволь нашутились и насмеялись. Нужно было спускаться. Миша закрепил дюльферную веревку, и, сказав нам с Володей спускаться последними, как самая техничная связка, быстро усвистал вниз. За ним спустилась Ирина, затем Коля, затем настала моя очередь. Я не стала никого задерживать, спустилась на веревку вниз, пристегнула самостраховку, отстегнула страховочную веревку, скрепила ее с дюльферной, и крикнула Володе:
– Дюльфер свободен.
Минута, две, три, тогда я не думала о времени, все было хорошо и шло по плану, не было никаких причин, чтобы что-то этот план могло нарушить.
Сверху раздался грохот падающих камней. Я вжалась, нет, я просто вросла в стену, потому что мимо меня с грохотом полетели камни.
– Камни, – крикнула я настолько громко, насколько хватило силы моих легких.
И наступила тишина.
– Володя, ты жив?
Тишина.
– Вова, – я кричу, разрывая свои легкие
– ова-ова –ова – отвечают мне горы и тишина. Пока я пребываю в растерянности и соображаю, что мне делать раздается Вовкин голос:
– Мне ногу оторвало.
Я отстегиваю самостраховку и лезу вверх. Нет, я не лезу, я бегу вверх по скалам. И даже не бегу, я лечу. Мои ноги догоняют руки, а глаза не успевают разглядеть быстро меняющийся рельеф. Вовка лежит в углублении скалы. Нет, нога на месте, просто все, что ниже колена, это штанина, заполненная месивом из осколков костей, связок, мяса и крови.
– Инвалид на всю жизнь.
Вовка смотрит на меня, в глазах и боль, и мольба, и вопрос одновременно.
Шок. Может полсекунды, может четверть. Я набираю воздух и кричу:
– Миша.
– иша-иша – отзываются горы.
«Господи, кто-нибудь помогите!» – стучит в висках. Секунда две три, – для меня проходит целая вечность, пока я стою и не могу пошевелиться, но эмоций так много и они настолько сильные, что внутри происходит взрыв, и я теряю способность что-то чувствовать вообще. Я снова превращаюсь в девочку, которая любит читать учебники и хорошо учится. Жгут. Мне нужно наложить жгут. Но жгута нет, у меня вообще ничего нет, ни аптечки, ни рации, ни каких либо медикаментов. Репшнур! Я отвязываю от себя репшнур и пытаюсь им затянуть ногу, чтобы остановить кровотечение. На склоне горы, под углом около 60 градусов, одной рукой и коленом придерживаясь за скалу, это нереально. Мысль приходит неожиданно быстро – закрутить. Туго завязать узел в таких условиях не получится, но веревку можно просто закрутить. Я вставляю в петлю карабин и закручиваю веревку. Все жгут есть. Нужно засечь время наложения. Аптечки нет. Значит только шина. У нас есть ледорубы, я прикручиваю сначала один, затем второй.
Вовка не плачет и даже не стонет, он лежит на спине отрешенно и смотрит вдаль. От потери крови его начинает знобить. У меня под пуховкой только тоненькая футболка, но выбора все равно нет, я снимаю ее и накрываю ею Вовку. Он смотрит на меня пустым взглядом и молчит.
– Вовка, держись, – я беру его за руку и сжимаю ее, но он отрицательно мотает головой и убирает руку.
– Не надо.
Я оглядываюсь вокруг. Не слышно ни голосов, ни шагов, ни даже ударов от падающих камней. Я осознаю весь ужас от собственной беспомощности. Передо мной лежит человек и истекает кровью, а я ничего, ничего не могу сделать. Все мои горести и страдания просто меркнут перед этим чувством полнейшей неспособности что-либо изменить или исправить. Я начинаю думать о том, что, возможно, камнями убило ребят, и я буду здесь сидеть до тех пор, пока Вовка не умрет. От холода, безвыходности и обреченности, я впадаю в состояние транса.
– Нина, что у вас случилось? – я поворачиваю голову, потому что слышу Мишкин голос.
Миша и Коля поднимаются к нам. «Господи, они живы». Я не отвечаю на Мишин вопрос, потому
