к ненависти.
– Все помню.
И Андрей спокойно, логично и вероятно повторно, судя по реакции ребят, излагает свою версию произошедшего. Которая сводится к рассказу о том, как я еле шла, спотыкалась, падала, подолгу отдыхала, а он все время ждал. Когда дошли до тропы, так замерз, что взял рюкзаки и перестал останавливаться.
– А что у тебя с лицом, Андрей, – спрашиваю я, желая уличить во вранье.
Андрей трогает лицо руками, а доктор светит фонариком. Лицо все в кровоподтеках, которые уже припухли и хорошо заметны. Доктор протягивает Андрею зеркало, тот рассматривает себя и недоуменно жмет плечами. Воспользовавшись наступившей паузой, я рассказываю свою версию. Андрей не верит и мотает головой. Но объяснить, откуда у него ссадины на лице он не может. Четыре пары глаз с немым вопросом устремляются в сторону доктора.
Тот тянет тягучее вступительное «ну», дирижирует руками и произносит, словно магическое заклятие, которое все нам должно объяснить:
– Гипоксия!
Страх
Крупные капли дождя громко стучат по крыше серебрянки, пробивая перкалевое покрытие и поливая нас ледяными брызгами. Нужно накрыть палатку пленкой, но никому не хочется вылезать из теплого спальника под дождь.
– Инструкторская погода, – говорит Сашка, всматриваясь туда, где должны белеть снежные шапки еще не покоренных нами вершин.
– Почему? – спрашиваю я, тоже пытаясь разглядеть сквозь низкую облачность хоть какой-то просвет.
– Потому, что в такую погоду никто никуда не ходит и у них спокойная, беззаботная жизнь.
Про «никто никуда не ходит» Сашка подметил верно. Из-за плохой погоды район закрыт и на пятерки никого не пускают. Поэтому мы лежим вторую неделю в спальниках в ожидании чуда в виде хотя бы пары солнечных дней. Но пока просвета не видно, и нас медленно засасывает полу-животное состояние. Мы, как львы в зоопарке, смотрим на мир вокруг сытыми тоскливыми глазами: и вроде бы вот они горы, а залезть на них нельзя.
В районе кухни начинается оживление, и накрытые перкалевыми плащами пуховые куртки суетливо подтягиваются за едой.
Я наваливаю в миску гречку с тушенкой и лениво мешаю ложкой.
– Не надоело еще пузо растить? – слышу я за спиной голос начспаса и удивленно поворачиваю голову в его сторону. «Кому-это он?» – недоумеваю я.
Начспас смотрит на меня и, ехидно улыбаясь, повторяет:
– На Чапдару не хочешь прогуляться?
Я улыбаюсь, потому что уверена, что это шутка.
– А что район открыли? – тоже саркастически, спрашиваю я.
– Ну, район не открыли, а Чапдару по Сфинксу открыли, – спокойно сообщает он.
Я смотрю туда, где должна виднеться Чапдора. На ее месте белая беспросветная пелена.
Видя мое явное нежелание куда-то идти в дождь и, видимо, желая прибавить мне оптимизма, он добавляет:
– К вечеру дождь закончится, на завтра обещают хорошую погоду, можете идти выпускаться.
Я смотрю на Сашку, он смотрит на меня, и через 10 минут заполненный маршрутный лист лежит у начспаса на коленях.
– Только вдвоем я вас не пущу, ребят еще захватите, – добавляет он и вписывает нам четыре фамилии.
Я недовольно морщусь, всматриваясь в фамилии тех, кого нам «пристегивают паровозом».
– Не хочешь? – ловя мой взгляд, спрашивает начспас.
Я молчу, потому что «не хочешь», означает – «не пойдешь». С нами идет еще одна девушка, которую я знаю по отрицательным отзывам ребят из секции и троица, прозванная кем-то «менты». Я точно не знаю: правда работают они в милиции или прозвище приклеилось за общую недалекость или непригодность для альпинизма, но сути это не меняет. Технически и физически они очень слабые, и брать их с собой на пятерку, да еще в такую погоду – чистое безумие. Видя, что я сильно сомневаюсь, начспас давит на честолюбие:
– Пройдешь первой, я тебе рекомендацию в школу инструкторов дам.
Пока я раздумываю, дождь действительно заканчивается, облачность частично рассеивается, и припудренная свежим снегом Чапдара смотрит на меня манящим взглядом, розовея в лучах заходящего солнца.
– Хорошо.
Мы выходим рано, осторожно ступая по мокрой траве, быстро двигаемся круто вверх и через два часа подходим под маршрут. «Паровоз», тяжело дыша, еще пыхтит на подходе, когда я под внимательной Сашкиной страховкой, начинаю лезть вверх по крутым заснеженным скалам. Погода на удивленье хорошая. Под нещадно палящим утренним солнцем, со скал множественными ручейками стекает тающий снег. Сначала мы ребят не ждем, оставляя перильные веревки. Наша основная задача успеть пройти ключ – голову сфинкса, пока снова не пошел снег. Веревки кончаются, а ребят все еще нет. Мы сидим на заснеженной полке, поливаемые холодными струями стекающей отовсюду воды, ожидая пока, пыхтящие от натуги «менты», не поднимутся по перилам. Саша ругается, но это не помогает. Небо потихоньку затягивает облаками. Некоторые облака пролетают мимо, обдавая брызгами. Погода откровенно портится. С набором высоты дождь переходит в снег. Я подхожу под голову сфинкса и залезаю в небольшую пещерку, где можно укрыться от снега и холодного ветра. Ждать придется долго, ребята идут медленно, сильно растянувшись по маршруту. Я вытаскиваю из рюкзака спальник, расстилаю коврик и спокойно укладываюсь спать. Сашка тоже залезает в пещеру и устраивается рядом со мной. Первая приходит Ира. Места в пещере уже нет, и она присаживается под скальный навес. Подошедшие «менты», смотрят на нас с плохо скрываемой неприязнью. Я предлагаю поставить палатку и заночевать. Это не вызывает энтузиазма. Мне больше никуда не хочется лезть. Я смотрю на Сашку. «Ты что, действительно хочешь здесь заночевать», – говорит его взгляд. Нет, не хочу. И пускать его первым тоже не хочу. Он высокий и тяжелый. Весит, наверное, больше восьмидесяти килограмм. Если сорвется, я не удержу. Наступая на горло собственной лени, я вылезаю из теплого спальника. Один из «ментов» тут же занимает освободившееся в пещере место.
Я внимательно осматриваю маршрут. Участок скалы достаточно крутой и снега на нем немного, но рельеф не виден и это усложняет задачу. Я поднимаюсь на пару метров и вижу хорошую горизонтальную щель. Не задумываясь вбиваю крюк и, осторожно расчищая снег с выступающих участков скалы, выбирая, за что можно ухватиться руками, двигаюсь вверх. Облачность вокруг густеет, видимость падает, скала кажется абсолютно гладкой. Я двигаюсь все медленнее и осторожнее и, наконец, останавливаюсь, лихорадочно пытаясь нащупать хоть что-то. От напряжения глаза слезятся, но все-таки замечают небольшой выступ, и я хватаюсь рукой и, ничего не понимая, лечу и повисаю на веревке. Я успеваю заметить Сашкин испуганный взгляд и недоумение «ментов», бьюсь о скалу и, немного покачавшись на веревке и успокоившись от пережитого шока, поднимаюсь в исходную точку.
«Ты как?» – спрашивает Сашка скорее глазами.
– Пошла, –
