Они у него уже давно. С тех пор, как он был в подростковом возрасте. И, возможно, именно они привлекли меня в нем в первую очередь.
Прогоняя это неприятное озарение, я иду на звук звенящей посуды, доносящейся из кухни.
Она просторная, со встроенной мраморной стойкой и стальным оборудованием, подходящим для кухни шеф-повара.
Спина Кингсли, кажется, утратила прежнее напряжение, когда он стоит над плитой.
Но я не испытываю облегчения, потому что если я что-то и узнала об этом человеке, так это то, что он имеет докторскую степень по скрытию эмоций.
То, что он показывает, почти никогда не является тем, что он скрывает.
Я пробираюсь к нему и на мгновение сосредотачиваюсь на всех ингредиентах и готовящихся блюдах.
Чечевичный суп, я полагаю. Грибной соус и что-то с бараниной.
Когда он вообще успел купить продукты? Более того, почему он выглядит так, словно находится в своей стихии, нарезая овощи на мелкие, идеально симметричные кусочки?
— Не знала, что ты умеешь готовить.
— Ты многого обо мне не знаешь, — говорит он, не глядя на меня.
— Когда ты научился?
— В раннем детстве. Мой дед говорил, что секретный рецепт могущественного лидера заключается в том, чтобы знать, когда, как и как долго нужно перемешивать людей, находящихся в его распоряжении. Приготовление еды то же самое. У каждого ингредиента есть своя схема и цель — приготовить идеальное блюдо.
— Ты только что сравнил людей с блюдами?
— Ингредиентами. Блюдо это результат, то есть деньги, которые они приносят на стол, работая или предаваясь потребительской культуре.
— Ты капиталистическая свинья с макиавеллистским складом ума.
— Подай в суд на мой банковский счет.
— То, что ты богат и привлекателен, не дает тебе права эксплуатировать людей или обращаться с ними как со скотом.
— Я слышал только богатую и привлекательную часть.
Он делает паузу, когда наконец поднимает голову и фокусирует взгляд на мне.
От бури, подобной огню, которая разгорается в его глазах, у меня перехватывает дыхание. Он смотрит на меня так, словно я его любимое блюдо. А не просто ингредиент.
Мне требуется все силы, чтобы не скривиться и не выдать, о чем я думаю.
— Ты выглядишь сексуально в моей рубашке.
Я прочищаю горло, совершенно не зная, как принимать комплименты.
— Я подумала, что это лучше, чем травмировать нас обоих, снова одалживая одежду Гвен.
— Мы кое в чем согласны.
Он достает тарелку, все еще выглядя полностью в своей стихии.
Должно быть, он все время готовил для Гвен. Нейт упоминал, что она хорошо готовит и еще лучше печет.
Два качества, которых у меня определенно нет.
Я живу на консервах, еде на вынос, а недавно у Кэлли пригорела посуда.
— Ты был близок со своим дедушкой? — спрашиваю я, затем делаю паузу из-за ноющего ощущения в голове.
Почему я хочу узнать о нем больше, когда я только что провела твердую линию наверху?
— Не очень, поскольку он умер, когда я был еще маленьким. Но я считаю этот дом его наследством, а не моего отца. Потому что отец использовал его как залог, лишился его, а потом снова купил. Так что это определенно не то, чем он дорожил.
— Потому что он отдал его Сьюзан?
— Это и тот факт, что он несколько раз выставлял его в качестве залога даже после того, как потерял его.
— Сьюзан могла манипулировать им.
— Если только Сьюзан не обладает талантами черной магии, она ни к чему его не принуждала. Он подкаблучник, но не настолько, чтобы он потерял рассудок. Тем не менее, он все равно подкаблучник.
— Именно поэтому ты из кожи вон лез, доказывая, что у него был маразм за несколько месяцев до смерти? Что-то вроде последнего «да пошел ты»?
Он усмехается.
— С табличкой о его смерти. Я даже сделал специально для этого случая табличку с надписью «нелюбимый отец и женат на пластмассовой золотоискательнице». Сьюзан уничтожила ее по понятным причинам.
— Ты ведь понимаешь, что все эти махинации со Сьюзан бесполезны? У тебя есть дом, преимущество и больше денег, чтобы раздавить ее. Не лучше ли отпустить ее и, соответственно, свою обиду?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, пока она не станет нищей на обочине улицы. Как в тот день, когда она пришла в эту семью. На самом деле, я сделаю еще один шаг вперед и заставлю ее встать на колени на могиле моей матери и просить у нее прощения. Может, тогда я отпущу ее.
Я вижу это. Ненависть, гнев и все негативные эмоции, которые не должны существовать в одном человеке.
— Боже мой. Это твой способ сделать что-то для своей матери сейчас, потому что ты не обладал силой, когда был молод?
Он молчит, но я знаю, что попала в точку.
— Это так, не так ли? Вот почему ты отказываешься забыть о Сьюзан. Ты застрял в прошлом.
— Нас двое, потому что одно упоминание о твоем отце превращает тебя в дрожащий лист.
— Мой отец жив и представляет собой очень серьезную угрозу.
— И что? Если не хочешь идти по этому пути, я предлагаю тебе не подходить к моему шкафу. Мои скелеты тебя не касаются.
Я поджимаю губы, и он воспринимает это как намек на то, что я это оставила.
Черт бы побрал этого мудака. Он говорит мне, что я упряма, но он упрям, как бык.
Когда я ничего не говорю, он показывает на стойку.
— Садись. Еда будет готова через некоторое время.
— Я не очень голодна… Хотя от выпивки я бы не отказалась.
— Ты будешь есть, и под моей крышей не пьют алкоголь.
— Почему, черт возьми, нет? У тебя винный погреб размером с Техас и с таким же количеством драгоценных спиртных напитков, как в его нефтяных скважинах.
— Не знал, что ты читаешь статьи обо мне.
— Это… известный факт.
— Более известный факт заключается в том, что ты граничишь с алкоголизмом из-за твоих ежедневных привычек пить и даже маскировать выпивку под кофе. Ты бросишь эту привычку.
— Жаль, что ты не можешь указывать мне, что делать.
— В моем доме да. Кроме того, твое пьянство во время работы достаточная причина, чтобы отнести твою задницу к доске и сообщить о тебе в бар. Возможно, ты очнешься, когда твоя лицензия окажется под угрозой.
— Так вот чем ты занимался все это время? Выяснял мои слабости, чтобы выгнать меня из У&S Ш и даже из юридической практики?
Я знала, что не должна была позволять этому ублюдку увидеть тайные части меня. Он ничем не отличается от змеи, которая ползет к своей жертве, а когда настигает ее, уже слишком поздно.
— Если бы я хотел выгнать тебя, я бы начал процесс.
— Но ты мне угрожаешь.
— Я не угрожаю тебе, а указываю на твои нездоровые привычки пить, от которых тебе необходимо избавиться. И не надо говорить мне речи жертвы. Мне плевать на твои успехи и на то, сколько клиентов у тебя за плечами. Если ты пьешь в рабочее время, это влияет на твою производительность и может стоить твоим клиентам больше, чем они рассчитывали.
— Это не значит, что я напиваюсь или что у меня нет доступа к мозгам. Я просто делаю это, заглушая нежелательные мысли, от которых я не могу избавиться в трезвом состоянии.
— Все равно нет. Найди более здоровый механизм преодоления.
— Говорит человек, который по ночам бьет деревья.
— Это не противоречит моим правилам поведения как адвоката. А вот твои пристрастия к алкоголю, да. Конец долбаной истории. А теперь садись.
Я смотрю на него.
— А если я откажусь, что, для протокола, является стопроцентной вероятностью?
— Тогда есть тысячепроцентная вероятность, что я затащу тебя к себе на колени, еще больше отшлепаю твою больную задницу и в конце концов запихну еду тебе в глотку.
Я ненавижу, когда мои бедра сжимаются от образа, который он рисует в моей голове, и требуется все мое самообладание, чтобы сохранить холодный фасад.
— Грубиян, — бормочу я.
— Никогда не утверждал обратного. Итак, мы будем делать это по-хорошему или по-грубому?
Мой взгляд это все, что ему нужно, чтобы практически перекинуть меня через плечо.
