— Лютню купить, что ли? И играть как следует научиться? — вслух спросил Гарав. — Куплю.
— Покажу, где можно купить, — собщил Фередир, входя. Лоб оруженосца был разбит, и он на ходу промокал его платком.
Гарав поднял брови:
— М?
— Я не виноват, что некоторые мужь… люди не понимают разницы между дружбой и прелюбодеянием. — Фередир шлёпнулся на кровать и стал стягивать сапоги. — Пришлось прыгать с балкона.
— Прибьют тебя, — лениво сказал Гарав. — И князь скажет, что правильно прибили. Есть же порт. Зачем тебе замужние?
— Я ценитель не шлюх, а женской красоты, а она не терпит собственников. — Фередир покосился на монеты: — Ого.
— Бери, — предложил Гарав широким жестом.
Фередир засмеялся:
— Ну, если правда… Пошли погуляем?
— С такой печатью на лбу только под кроватью прятаться… Кто хоть пострадавший-то?
— Я, — нагло ответил Фередир. — Женщина осталась довольна, а этот старый пень — всего лишь торговец рыбой. Да ещё и дунландец! — Фередир скривился.
— Спекулянт, значит, — по-русски сказал Гарав. — Сейчас ещё подведи под свое кобеляченье политическую платформу.
— А? — не понял Фередир.
— Да так, — пожал плечами Гарав и сел (монеты посыпались на постель и пол, зазвенели), обнял колени. — Вот, послушай…
Он не стал петь — он просто прочитал:
Мне приснилась старая сказка…Знаю, в жизни так не бывает.В жизни надо ходить с опаской,Жизнь оплошностей не прощает!
Лишь во сне улетишь далёко —До реальности через дрёму…О себе говорить жестоко,Только… всё было по-другому.
Моё зрение почему-тоСвет сиянием не калечил…Нужно было спешить к кому-то?Тьма не делала трудной встречу.
Знаки доброго приключеньяВозвращение обещали…Даже рок не имел значенья —И друзья на подмогу мчались…
Только в жизни-то — всё иначе.В жизни пламя не греет — губит.Снег под солнцем весной заплачет —И тепло так и не полюбит…
Ледяные от снега реки…Беспощадные ветры буден…И удача ушла — навеки.И подмоги не жди — не будет.
Не бывает чудес на свете…Но так хочется в миг бессильяНа мгновенье поверить в ветер,Что удачу несёт на крыльях!
В то, что будут пути другие,В крепость рук и в солёность пота…В то, что самые дорогиеВскачь летят из-за поворота…[36]
— Ты что, Волчонок? — тихо спросил Фередир, кладя руку на колено друга. — Ведь это всё неправда, только последний куплет правильный. Разве можно так жить? Это плохие стихи, друг.
— Да? — Гарав посмотрел на Фередира. — Ты счастливый парень… Знаешь, это всё может стать правдой. И эта правда раздавит Трёхбашенную, Федь… Сюда будут водить туристов на экскурсии. Жирных туристов с цифровиками. В тронный зал и в оружейную. Жирных и богатых… а экскурсоводом будет пра-пра-пра… далёкий потомок нашего князя… А орки влезут в сшитые на заказ модные костюмы, сделают дорогие причёски и станут требовать признать себя репрессированным народом и заплатить компенсацию за страдания от рук злодеев людей и эльфов со времён Белерианда…
— Кого, куда? О чём ты, Волчонок? — не понял Фередир и огляделся.
Гарав дотянулся до Садрона и вынул его из ножен.
— Экспонат, — сказал он непонятно, но почему-то Фередиру стало не по себе от этого слова. — Поедем и правда гулять. Только давай не в город. Давай поедем в луга?
— Давай! — обрадовался Фередир, видя, что друг вроде бы закончил говорить нелепости. — Пошли, кони ждут!..
…Они ездили долго — то галопом, то шагом. Потом налетел короткий бурный дождик, вымочил всё вокруг и унёсся на восток, поливать и дальше подножие Мглистых гор. Мальчишки от него не прятались, а наоборот — с воплями долго скакали наперегонки следом и «почти догнали», как гордо сказал Фередир.
— Почти, — согласился Гарав, на ходу гладя и целуя морду Хсана. Они уже спешились и шли по мокрой траве (а, всё равно уже мокрые насквозь) к речушке с пологими песчаными берегами. — Мы же не виноваты, что наши кони не умеют летать, а?
Фередир раскинул руки, выпустив повод. Потом взлетел с лёгким толчком на седло и точно так же выпрямился на нём.
— Я умею, — гордо сказал он. — Смотри, Волчонок, какая радуга впереди!
* * *
На обратном пути Гарав решился. Они вели коней опять в поводу по городской улице, жевали купленный и разломленный пополам огромный пирог с рыбным паштетом, никуда не спешили, и тут взгляд Гарава упал на вывеску лавки (он не без удовольствия понял, что разбирает написанное), где торговали музыкальными инструментами.
— Хочу лютню, — категорично заявил он, в знак того, что отсюда без музыки не уйдёт, перекидывая через коновязь (бывшую тут частью почти всех «торговых центров») узду Хсана.
Фередир смерил оценивающим взглядом заведение и кивнул:
— Пошли, тут хорошие вещи. Ториэ говорил про эту лавку.
Мнение княжеского барда для Гарава значило много. Они уже не раз беседовали, случайно встречаясь в крепости, на темы стихосложения и пения, и Ториэ Гарава тоже весьма высоко ценил, даже звал в ученики «без отрыва от производства». Как раз сейчас Гарав подумал, что, раз уж так, то учиться игре можно как раз у него…
…Что Гараву нравилось в здешней торговле — очень редко встречались люди, которые торговали без души, ради прибыли. С чем это было связано — воздух хороший, или просто большинство торговали тем же, что сами делали, — неизвестно, но только почти в каждой лавке, что в крупной, что в средней, что в мелкой, хозяин был не только «местом, куда складывают деньги», но и большим знатоком своего товара. Нередко даже романтиком его.
Хозяин «Звонких струн» — так называлась лавка, куда вошли оруженосцы, — исключением не являлся. Гарав понял это сразу, как только увидел сидящего на бочке с аккуратно прибитой спинкой — за вполне обычным, правда, столом — немолодого мужчину в коричнево-чёрной одежде. На столе рядом с чернильницей лежал украшенный пером берет, в обрамлении длинных седых волос ярко сияла в свете, падавшем в большое окно, лысина. Ещё у мужчины были клювовидный нос, седая бородка и короткие усики. Тоже седые. Мужчина яростно строчил по бумаге обкусанным пером.
Это было первое, что Гарав увидел. Потом он обратил внимание на увешанные различными инструментами стены, торгующегося у откинутого окна-прилавка с покупателем мальчишку и троих молодых парней, которые под руководством немолодой, но ещё очень красивой женщины за столом у дальней стены занимались изготовлением чего-то музыкального. Гарав смог определить только процесс обрезания натянутой на барабан мокрой кожи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
