Каждый участник прошлой Большой войны соприкоснулся с ней той частью тела, коя на то время у него была наиболее боеспособна. Рядовые граждане отечества участвовали в войне грудью, руками и ногами, генералы — головой. Какова была "производительность труда" упомянутых частей тела у тех и у других — об этом не всё сказано. Это не бесовская мысль и не моя, об этом говорило телевиденье.
Злые языки утверждают, что были и такие граждане, кои участвовали в войне другими частями тела, но какими — по младости лет не дано было понимать.
На сегодня герои далёкой войны о ней сказали всё.
И о героях далёкой войны сказано столько.
Не пора ли дать слово тем, кто к прошлой войне прислонился боком? Не полной грудью, как настоящие герои, а чем-то иным, да и то чуть-чуть, самую малость? Как я, например?
Основное, чем война отличается от других человеческих "забав" — это "линия фронта". Линия фронта чем-то похожа на медаль, у которой, как известно — "две стороны". В итоге двое награждённых одинаковыми медалями вправе носить их той стороной, коя кажется им наиболее приятной. Но такое не дозволяется. Это вот к чему:
позволительно "открывать рот" тем, кто не бывал в окопах, не ходил в атаки, не терял друзей в боях? Не был ранен ни слабо, ни жестоко? Можно ли говорить тем, кто имеет своё мнение о войне отличное от "основного"? Тем, кто победу в прошлой войне и до сего времени, делая это в тайне и пугаясь от собственных мыслей, считает "пирровой"? Если дать таким "писателям" слово, то не появится опасность, что "гнусными измышлениями своими" о войне, в общую, давно и всеми принятую "большую бочку мёда", они вольют "ложку субъективного дёгтя"? Подобные деяния нами всегда назывались мало понятным словом "кощунственными". Определять качество помыслов основной массы граждан могли только особые люди, и эти люди всегда знали "о векторе выхода кощунов".
Но времена изменились, со "знатоками" перестали и отодвинули в сторону.
Наступило удивительное время и даже потомкам коллаборационистов разрешено открыть рот без опасения, что им могут сломать вставную челюсть. По этой причине следует спешить, пока открыто "окно".
Но есть опасения, что "кощуны", "святотатство", "глумление" попрут в мир широким, могучим, а местами — и неудержимым потоком!
Наступили времена "понимания и примирения". Граждане "страны советов", обиженные врагами в прошлом, поняли, что обижаться до бесконечности на отсутствующих ныне врагов — глупо. Чем может быть опасен сегодня побеждённый в древности враг? Ничем. Вторично побеждать его нет нужды, а вот врага, которого предстоит побеждать — это серьёзно! И совсем неясно, какими потерями может окончиться предстоящее борение.
— Лукавый, скажи, для чего ты вносишь в сознание "кощуны"? Для чего тебе это нужно? Какая прибыль? Мало смущать разум, так ты ещё моими руками хочешь всякие непотребства сделать видимыми!?
— Не забывай о моей сути: я всё же "лукавый"! Во все времена ни чем другим, как только вашим смущением, мы, "лукавые", не занимались! Но опять-таки: смущение смущению — рознь, "сорт" у смущений разный бывает. Вспомни недавних, видимых бесов и чем они вас смущали?
— Меж собой мы давно решили, что это вы нас к "пьяной погибели" приводите!
— Разве только к "пьяной"? И без неё прекрасно гинете. Запой — всего лишь бесполезная попытка, хотя бы на время, избавиться от "кощунственных" мыслей. Представь некую личность, долгое время перегруженную ужасными мыслями о бардаке, устроенным его предками и в котором он родился, вырос, якобы жил, и в котором скоро умрёт? Представил?
— Такое для меня нетрудно.
— Представь ту же личность, коя с дуру начинает искать причины гнусного жития своего и для этого осматривает округ? И не только оглядывается, но и понимает беспросветность такого жития? Как у вас принято говорить: "безнадёга". Главное, чего нельзя делать у вас — так это вдумчиво осматриваться вокруг. Но куда худшие последствия от наблюдений — это задумываться об увиденном.
— Сделал.
— Сколько можно прожить таким "перегруженным" и не свихнуться? Или удариться в запой? Варианты — на выбор.
— Если я скотина, — то долго буду в "перегруженных" пребывать, века, но по твоему раскладу получается, что в запой уходят умные люди? Это раз. Второе: не пей — свихнёшься, пить — то же самое настигнет. Когда быстрее результат наступит?
— Какая вам разница, когда!? Интересное было когда-то время: существование "лукавых" вы считали заблуждением, яростно их отрицали, все свои нехорошие мысли приписывали нам, а всё прекрасное, что рождалось в ваших черепных коробках — это вы сами! Ох, уж эти ваши "двойные подходы"!
В случае со мной есть объяснение: когда происходили главные события истории с названием "война", то я был чист от смущений со стороны беса, и если бы что-то соображал и "знал грамоту", то в меру своих соображений и писал бы "по горячим следам", проклиная врагов через каждую вторую строку. С возрастом представления о жизни изменились "в силу объективных причин", и старые события "рассматриваются в свете нынешнего дня", да простят нас с бесом редакторы! Удивительную окраску приобретают старые дела, непонятную и "противоречащую общепринятым нормам".
— Не прибегай к любимому занятию вашему: не ври! "Нормы" и "рамки" для основной массы всегда устанавливали единицы из вас.
У нас двоих есть плюсы: мы пишем о войне через шестьдесят лет. И такому даём коллективное объяснение:
— Войне, чтобы в воспоминаниях очевидцев она выглядела не такой страшной, какой была, то нужно, как и вину, дать выдержку.
И ещё: если во время такой "выдержки" в "военном вине" появятся "вредные ферменты", то можно отделаться оправданием:
— Запамятовали! Дело-то когда было!? — с бесярой можем уйти и на "попятный", "изменить показания", "вильнуть хвостом", "сделать реверанс", или хотя бы лёгкий книксен.
А каково тем, кто написал о войне "по горячим следам"? Они сегодня в "бронзе", и в прошлых показаниях о войне изменить хотя бы букву единую не могут. "Нет ходу назад! Позади…" — что позади? Много чего было… Поэтому им, как и прежде, нужно "стоять до последнего!" какие бы неприятные открытия не делали "гнусные историки из отщепенцев!". Как бы не плевали в глаза "товарищам", всё едино:
— "Нет у нас путей к отступлению! Вперёд, товарищи"! — им и посочувствовать нужно: "вино войны" они испили "невыдержанным". — Бес, в этом месте пример нужен.
— Пиши: "у известного на весь мир полководца руки были в крови убитых крестьян Тамбовской губернии. Но в войну об этом вас не оповещали".
— А-а-а, понял: "маршала победы" помянул!
— "Машине победы" но не о "маршале". Откуда начал путь военного? От "царя-батюшки", ему присягал… Потом служил "стране советов". Если по "причине исторических событий" попал бы к кому-то ещё — и там бы воевал. Безразлично было, кого побеждать, важен факт победы. Кого громить — не важно, но громить! Или предпочёл бы смерть", но не "измену присяге"?
Повторяю: к мешанине из предложений с названием "Прогулки с бесом", в немалой степени приложил, чуть не написал "руку", квартирант-бес, но похвалу он не получит: хватит того, что проживает во мне "на полном обеспечений". Своих не балуем!
Иногда в писаниях смотрю на себя глазами прошлых врагов, и такое делаю потому, что "всё познаётся в сравнении".
Как я изменился за время в шестьдесят лет, каким стал с той поры, о чём думаю? И каким стал не состоявшийся мой поработитель? Как и о чём думает сегодня? Как тревожит память о прошлом? И может ли он думать? Ведь старые мы сегодня…
Глава 10.
Признания и покаяния.
Основной "комплекс неполноценности" отечественных пенсионеров — это их пенсии. Но живут и не жалуются: однажды, раз и навсегда отучили жаловаться., да и многолетняя привычка "жить скромно" не выработала фантазий на тему: "что делать с большой пенсией, на что её тратить"!?
Вторая причина страданий граждан "пенсионного возраста":
— Мать нашу (вашу), работали-работали — и "заработали"! — "идейный" комплекс.
Сведения позаимствованы из телевизионных передач настоящего времени, но собственным носом разницы комплексов не улавливаю. Но употребляю.
Семья наша была на оккупированной территории, что в совсем недавние времена вменялось в грех. В первые мгновения после окончания "Большой драки", грех пребывания на оккупированной территории был "угнетающим, максимально позорным, ярким и осудительным фактом" и мешал жить "по-человечески".
Пример: сестра, поступая в столичный, престижный вуз, умолчала о пребывании на оккупированной врагом территории:
— Душа замирала… — признание в "Анкете" о годичном пребывания в лагере на польской земле в сорок третьем году, могли бы её убить быстрее, чем в тогда в лагере. Что творилось с ней, когда в "Анкете" была "чистой" — трудно представить.
