а слова растворились в темноте.
— Саш, зачем ты звонишь?
— Хотел узнать, как ты.
— У меня всё хорошо. А ты?
— Я тоже в порядке. Как Кекс?
— Замечательно.
— А Олег? У него же аллергия.
— Мы втроём хорошо уживаемся. А твои как?
Фраза так полоснула по сердцу, что в ответ полетела бравада, как месть:
— Мои? Прекрасно. Ремонт делаем в новой квартире.
— Рада за Вас. Саш, я прошу тебя – не звони больше. Обо мне есть кому позаботиться.
Сашка понял, что она хочет прервать беседу и заговорил торопливо:
— Сонь, подожди. Только один вопрос.
— Да, я тебя слушаю.
— Скажи, ты счастлива?
Динамик замер и выдал странный ответ:
— А ты?
Эмоции захлестнули, и он хотел уже сказать, что подыхает без неё и не может дышать, потому что боль рвёт на части и жизнь перестала быть жизнью.
Но трубка повторила спокойным голосом: — Пожалуйста, не звони мне больше, — и связь прервалась.
Рука отшвырнула телефон во мрак и подушечки ладоней прижались к глазам, пытаясь заткнуть предательский поток, хлынувший из глаз.
Водка опять полилась в рот, но уже как вода – без вкуса и запаха. Потому что чувства потеряла не только душа, но и физическая оболочка.
Глава 33
Он опять лежал в снегу, а по дороге двигался расплывчатый силуэт. Но в тот момент, как палец нажал на курок, пелена спала, и незнакомая фигура превратилась в Соню. Сашка вскочил и побежал к трассе. Ноги вязли в снегу, ветер закручивал вихри и кидал в грудь, но он не останавливался, подстраивая шаг, в такт сердцу, молотившему дробь. Измученный и ничего не понимающий, мужчина застыл на краю асфальта и ошарашенно смотрел на женское тело, распластавшееся на чёрной тверди. Каштановые кудряшки колыхались на ветру, а в безжизненном сапфировом взгляде отражалось небо, разбитое на осколки.
Он не смог сдержаться, схватился за голову и в ужасе заорал так, что стая ворон за спиной взлетела и закрыла небо чёрной тучей. Птицы кружили, кричали всё сильнее и сильнее, и крик их стал похож на детский визг, от которого захотелось сдохнуть. И Сашка понял, что именно это сейчас и сделает. Не зря же он дал короткую очередь. Оставшиеся патроны принесут ему то спокойствие, о котором он мечтал.
Усмешка тронула губы и палец нажал на курок.
Но мозг, спасая сознание от разрушения, резко выдернул мужчину из сна, заставил открыть глаза и прислушаться к тому, что происходило вокруг.
За дверью визжали от страха дети, а Маша орала с такой злобой, будто не с дочкой и сыном разговаривала, а с отъявленными мерзавцами.
— Ах ты шалава малолетняя! Иди сюда! Я кому сказала! А ты стой, ублюдок и перестань хлюпать. А то ещё получишь!
Тонкий голосок всхлипнул и умоляюще запричитал:
— Мамочка, мамочка, пожалуйста, не надо!
Но хлёсткий удар ворвался в Сашкин мозг, он сорвался с матраса и рванул из комнаты сына в зал.
Маша держала худенькую дочку за чёрные волосы, собранные в хвостик, прижимала своим телом к пианино, и со всей дури лупцевала ремнём. Вика рыдала, изворачивалась, пыталась прикрыть голые ноги руками, но разъярённая женщина была сильнее.
А Димка стоял в углу, около шкафа, и плакал. Мальчишка зажимал ладошками рот и с ужасом наблюдал за тем, как неприкрытое шортиками и футболкой тело его сестрёнки, покрывалось красными полосами, которых становилось всё больше и больше.
Но в один миг картина замерла, потому что Сашка рванул Машу за жёлтые кудри и отшвырнул. Та отпустила дочку, не удержалась и упала на диван. Попыталась встать, но под гневным мужским взглядом уселась поудобнее, не понимая, что делать с руками. Пальцы так вошли в раж, что не могли лежать на одном месте. На помощь пришёл халат. Она стала теребить кончик пояса, в попытке выдернуть несуществующую ниточку и не поднимая взгляд на мужчину, который не орал, но говорил таким тоном, что её передёрнуло.
— Ты совсем что ли двинулась? Ты что творишь?
Женщина поправила растрёпанную причёску и зло стрельнула зелёным взглядом, тяжело дыша:
— Воспитываю! Они по-другому не понимают. Ты думаешь легко с такими? Это же отродье, а не дети!
Мужчина прижал к себе ревущую дочку, которая уткнулась лицом ему в живот, посмотрел на перепуганного сына и вернул хмурый взгляд на бывшую жену.
— Это, по-твоему воспитание? Они что, убили кого-то? Чего молчишь?
— Я их по-человечески заставила посуду помыть! По-человечески! А не так, как они сделали! Тарелки такие жирные, что из рук выскальзывают!
Маша нервно поднялась и отошла к окну, поправив уголок пледа, завернувшегося на кресле. Раздвинула шторы и солнце ударило Сашке в глаза. Он помассировал пальцами веки и вздохнул:
— Какая же ты дура!
Забрал Вику с Димкой и увёл их в комнату сына. Пока успокаивал детей, в голове творился полный кавардак и мысли не хотели никак собираться в кучу. Но рыдания прекратились, он опустился на пол и сел на матрас, опёршись спиной на письменный стол, а две детские головки улеглись на его колени. Руки гладили одновременно чёрную смоль волос дочки и светло русые непослушные завитки на макушке сына.
Вика открыла заплаканные тёмные глазки и прошептала:
— Пап, не уезжай пожалуйста, не бросай нас.
Димка тоже хотел что-то сказать, но губки задрожали, и он прикрыл их ладошками, а из-под опущенных светлых ресничек потекли слёзы, спустившись тонкой струйкой по виску.
— Дочь, я никогда Вас не бросал. Но мне нужно знать правду, чтобы решить, что делать дальше. Скажи, мама часто Вас бьёт?
Темные глазки вмиг переполнились влагой, Вика кивнула и зажмурились так горько, что у Сашки закололо в груди.
За неделю, что дети были дома, такое произошло впервые, но теперь было ясно, что Маша давала волю рукам всё время, пока жила у родителей.
— Викуль, Дим, я обещаю - вас больше пальцем никто не тронет. Но я должен знать всё.
И девочка решилась. Она всхлипывала и рассказывала о том, что мама начала их бить ещё в военном городке, но только тогда, когда папа был на длинных дежурствах. Приказывала молчать и зажимала им рты ладонью, чтобы не слышны были крики и плач. А после приезда к бабушке с дедушкой всё стало ещё хуже. И больше всего доставалось Димке. Однажды мама его так избила, что пришлось
