— Вот видишь, сам врешь, а от меня правды хочешь, — хозяйка укоризненно покачала головой и сразу стала похожа на птичку.
Я, прищурившись, посмотрел на Федора. Какого черта я вообще поперся с ним? Стукнул бы пару раз по почкам, он и сам бы запел соловьем. А сейчас я сижу тут на диване, которому давно пора на заслуженный отдых, и играю в гляделки с женщиной, которая не торопится мне что-то важное рассказывать. А хватать ее, выкручивать руки и угрожать переломать пальцы, мне как-то не хочется. Несмотря даже на то, что жизненный опыт в полный рост мне показывал, насколько опасными противниками могут быть бабушки-божьи одуванчики. Кажется, что она уже глухая, как пень, едва на ногах держится, ну какую угрозу она может представлять? И как-то не задумываешься о том, что у каждой такой вот бабули за плечами здоровенный жизненный опыт. И она далеко не всю жизнь пирожки пекла. И пока ты об этом не думаешь, она достает из кармана фартука наган и шмаляет в тебя. И вот тут-то ты и радуешься, что она слепая почти. Видела бы она получше, башку бы прострелила, а так — только в руку попала.
Но все равно не могу. Ни ударить, ни выстрелить, ни допрашивать с пристрастием. Воспитан так, что никаким жизненным опытом из меня эти установки уже не выбить.
— Милая хозяюшка, — сахарным тоном проговорил я. — Можно мне к вам так обращаться, имени-то своего вы мне не назвали... Так вот, я в гости ни к кому не напрашивался, вы меня, я так понимаю, тоже не особенно ждали. Давайте как-то на берегу решим, сложится у нас разговор или нет, а? Если вы собираетесь тут непонятки разводить до утра, то давайте полюбовно распрощаемся, и забудем о нашей встрече.
Я даже поднялся. Такой себе жест, конечно. Окажись я сам на месте хозяйки, я бы в такой же ситуации точно не стал гостя уговаривать остаться. «Уходить собрался? Вали!»
Но у нее, все-таки, ситуация была другая.
— Нет уж! — резко сказала она и встала. Подошла ко мне и одним движением надела мне что-то на шею. — Раз ты пришел, значит так и должно быть.
Я опустил глаза, чтобы посмотреть, что она там повесила мне на шею. Камешек. Простой округлый кусочек гранита, оплетенный кожаным шнурком. Но объяснять, что это такое, она не стала, а перешла совсем к другому рассказу.
— Давно началось все, больше, чем сто лет назад, — сказала она, усевшись обратно в свое кресло. — Ваши ученые взялись выпытывать у нойда всякое, и в тетрадочки записывать. Колдунов среди нас искали, — она хихикнула. — Хотя говорили другое. Мол, сказки собирают. Потом вроде отстали. Не до нас всем стало. И снова вернулись только лет двадцать назад. Но уже другие ученые, со своими аппаратами и приборами. И принялись эксперименты ставить, чтобы сейды разгадать.
Я незаметно вздохнул. Опять эта шаманская мистика. Священные камни, бубны, жужжалки их эти... Сайво-Аймо, страна мертвых... Я все это слышал, меня друзья просвещали. И вот сейчас сидит передо мной немолодая маленькая женщина и в совсем даже нешманаской обстановке рассказывает, что безответственные ученые влезли туда, куда не следовало, священные камни разозлились и поменяли местами мир живых и мир мертвых. И вот в этот момент ученым бы одуматься и остановиться, но они только удила закусили и принялись из «тридцать второй» таскать всякое разное, исследовать свойства, да еще и применять как-то через пень-колоду. И для людей в целом это может очень плохо закончиться. Ученым уже не раз говорили, что прекратить это все надо, но кто будет слушать необразованных деревенщин?
В общем, пришлось им как-то самим выкручиваться. Искать среди своих родных добровольцев, которые разберутся, что там к чему, найдут, где эта «адская машина» работает, и найдут способ ее выключить.
— То есть, вы считаете, что «границу тридцать два» кто-то намеренно держит? — спросил я. Вроде бы, я слышал другую версию. Что проводили какой-то эксперимент, что-то пошло не так, и появилась эта аномальная зона. И существует теперь сама по себе, а не потому что где-то работает «генератор мистического».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хотя после того, как я увидел убитых на рабочем месте ученых, я уже не был уверен, что эта версия событий действительно верная. Мне явно рассказали далеко не все, без подробностей. Но подробности теперь надежно укрыты жутковатыми аномалиями «тридцать второй», которая, по версии бабушки Федора, которая так и не соизволила мне назвать свое имя, была вылезшим в нашу реальность куском мира мертвых, Сайво-Аймо. Или Ядо-Аймо, я не очень хорошо разбирался в этих их хитросплетениях посмертия.
— А голос тут при чем? — спросил я, вспомнив, с чего наш разговор начался.
— А при том, — огрызнулась хозяйка. — Если бы заговорили с тобой сейды, то я бы уже не стала. Потому что они бы тебя забрали с потрохами. И снаружи ты был бы живой, а изнутри мертвый.
— Очень интересно, но ничего непонятно, — сказал я. — Хорошо, допустим, я во все это поверил...
— Верить от тебя никто и не требует, — сказала хозяйка. — Как есть, так и рассказываю. И если ты головой своей подумаешь, то поможешь прекратить это все. Найти и отключить тот аппарат...
— А с чего вы взяли, что есть какой-то аппарат? — спросил я.
— Так что это еще может быть-то? — она всплеснула руками.
— Ну да, действительно... — пробурчал я и снова опустил глаза к камешку, который висел у меня на груди. Что это? Амулет какой-то? Будет меня от голосов в голове защищать? Хотя зачем я сам думаю, можно же спросить! Она повесила, пусть она и объясняет.
— Зачем эта штука? — я покрутил камешек в пальцах. — Что мне с ней теперь делать?
Глава 25
Разве жалость — не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей?
Но моя жалость не есть распятие.
Фридрих Вильгельм Ницше «Так говорил Заратустра»
Дурацкий камень. Засунешь его под одежду, будет выпирать. И царапаться. И если что-то тяжелое в грудак прилетит, то будет только хуже. Такой себе амулет. Могли бы взять плоский камешек, а не круглый...
Я уже почти бежал. Оказывается, в гостях в безымянной бабушки Федора я провел около часа. За это время мои коллеги вполне могли собраться и рвануть обратно.
Вряд ли, конечно, но всякое может быть.
Не то, чтобы меня это как-то особенно напугало, конечно. Ну, допустим, бросят меня в Соловце. Подойду к любому милиционеру, объясню ситуацию, попрошу, чтобы мне помогли найти адрес Романа...
На самом деле, я даже был как-то слегка разочарован всем этим. Когда имеешь дело с заговором, хочется представлять себе что-то такое грандиозное. Секретное место встречи, дверь в которое открывается через книжный шкаф, и только в том случае, если переставить подсвечник на столе, нажать на правильную комбинацию гвоздей и сказать «Сим-сим, откройся!» Ну или хотя бы надо спускаться по лестнице в мрачный подвал. А там на полу нарисованы тайные знаки, а на всех заговорщиках — маски, скрывающие лица. Но тут... Убогонький домик с обоями в цветочек, бабушка с вязанием. Федор этот... Разнорабочий в ресторане. В этой обстановке как-то сложно поверить во все эти древние силы, которые привели в движение мир мертвых, и... Я фыркнул и помотал головой. Сорвал с шеи дурацкий камень и сунул его в карман. Саамская бабушка ничего не сказала насчет того, что он обязательно должен быть на шее. Можно и в кармане носить. Или вообще выкинуть?
Я поднялся на крыльцо «Емели», услышал изнутри взрыв хохота. Ага, никуда еще не уехали. Можно выдохнуть.
Остановился. Оперся на перила. Посмотрел на теплые огни уличных фонарей, пунктиром уходящие вдаль.
Надо бы собрать в кучу полученные сведения.
Итак, случился в институте эксперимент. Который, по версии Романа, пошел совсем не так, как хотелось бы, и «тридцать вторая» появилась как результат катастрофы. По версии бабушки Федора — именно так все и замышлялось, но признаваться в этом публично ученые не стали, потому что жертв оказалось очень много. Кто прав? Фиг знает, возможно, тут вообще нечто среднее...
