Вопрос, как я узнаю их машину, отпал сам собой. Перед жилым корпусом стояло четыре машины. Потрепанная «буханка» завхоза, которую гоняли по разным повседневным нуждам, новенькая глазастая «жига», номер модели которой я пока не запомнил, но видел, что ездит на ней один из докторов, и «козлик» Васи, обильно задекорированный разными железками. Он говорил, что на этой машине еще его дед катался, потом тот много лет стоял в гараже, пока Вася не прибрал его к рукам и не прокачал, применив максимум фантазии и технический смекалки. Ну и четвертая, черная волга. Винтажная такая, но очень грозная на вид. Попробуй перепутай, что называется.
Я открыл дверцу и забрался на заднее сидение. За рулем сидел второй, первый был занят тем, что перебирал на коленях бумаги и фотографии из той самой папки, которую до этого держал водитель.
Машина заурчала и тронулась. Вырулила на дорогу, ведущую в Соловец.
— Вы, товарищ Вершинин, если пить захотите, то там есть такой ящичек... — проговорил первый, не оглядываясь. — Нужно нажать на кнопку, и крышка откроется.
Пить я не хотел, но чтобы чем-то занять руки, на кнопку нажал. Крышка ящика между передними сидениями действительно откинулась, пахнуло холодом. Я ухватил одну из шести бутылочек за горлышко и вытащил. «Петрозаводская целебная». Свернул крышку, сделал глоток. Горьковато-солоноватая жидкость защекотала горло. «Волга» тем временем добралась до асфальтированной дороги и прибавила ход.
Насколько я знал, отделения КГБ в Соловце не было. Ближайшее — в Петрозаводске. Но не повезут же они меня в Петрик? Сказал, не больше часа...
Волга замигала поворотником и на светофоре свернула на проспект Науки. Который вел прямиком к третьему корпусу нашего НИИ. Я там не был, но насколько знал, там квартируют физики и электронщики. И там же основная лаборатория Романа.
Водитель аккуратно припарковал волгу под ярким кустом, сплошь покрытым ярко-красными гроздьями рябины и заглушил мотор.
— Наталья Игнатовна любезно согласилась предоставить нам кабинет для беседы, — зачем-то объяснил первый. Кто такая эта Наталья Игнатовна, я понятия не имел. — Нет-нет, изнутри вы не откроете, так что позвольте за вами поухаживать, товарищ Вершинин.
Первый выскочил из машин и открыл мою дверь.
От щедрот Натальи Ивановны «глубоким бурильщикам» перепало помещение минералогического музея. Для музея он был совсем небольшим, но в представить это место комнатой допроса было, мягко говоря, затруднительно. В подсвеченных стеклянных витринах стояли всяческие камни. От простых на вид булыжников, до прозрачных хрустальных друз, даже на вид драгоценных. Особенно на вид, в ценности камней я не то, чтобы хорошо разбирался. И рядом с каждым экспонатом лежала картонка, повествующая о том, каким образом тот или иной образец оказался в этой коллекции. В другое время я бы даже заинтересовался, потому что у этого собрания минералов явно была какая-то особенная концепция, все эти камни сюда попали не просто так, но сейчас глазеть на витрины было не самое подходящее время.
Первый из «серых костюмов», пожалуй, он в этой двойке был главным, жестом указал мне на мягкий стул за вычурным письменным столом, весьма антикварным на вид. На столе стояла уютная лампа с зеленым абажуром, а под стеклом лежало несколько черно-белых фотографий примерно одного содержания: группа товарищей в штормовках и зюйдвестках позировала то на фоне толстенного поваленного дерева, то на фоне причудливых скал, то на фоне реки.
— Да вы не волнуйтесь, — сказал первый, усаживаясь на стул напротив меня. Двинул ко мне поближе тяжелую хрустальную пепельницу. — Можете закурить, если курите, Наталья Игнатовна разрешила.
— Не курю, — покачал головой я.
— Ну хорошо, тогда давайте начнем, — он раскрыл те же самую папку. Второй остался стоять, привалившись к стене в якобы расслабленной позе. Место явно выбрано не случайно — если вдруг мне в голову взбредет бежать, то он окажется у меня на пути, в каком бы направлении я не бросился — к двери из музея, или к тому окну, на котором не было решетки. — Посмотрите, пожалуйста, вот на эти фотографии. Есть ли на них кто-нибудь знакомый?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кагэбэшник двинул ко мне по столу тоненькую пачку глянцевых прямоугольников.
Я пролистал их сначала быстро, потом взялся разглядывать по очереди. Единственное, что объединяло эти карточки, так это наличие на них Романа. Его кучерявую улыбчивую физиономию не узнать было невозможно, даже если кадр был не очень четким.
Но вот остальные...
На первом фото Роман стоял вполоборота, склонившись к машине. Дверца открыта, изнутри высовывается мордатенький очкастый дядька и протягивает руку, будто для пожатия. На втором Роман стоял в центре группы людей и что-то им рассказывал. Никого из его слушателей я не знал, зато место опознал точно — это была колоннада Казанского собора в Санкт-Петербурге. Ну, то есть, в Ленинграде, конечно. Третье фото было частично перекрыто ладонью, будто снималось на бегу. Роман с напряженным лицом, а перед ним — лысый хрен в светлом летнем костюме. И опять-таки, дело происходит в Питере, на мосту через Фонтанку, видны ноги «слона».
И еще семь снимков примерно такого же толка. Роман с кем-то общается. Время года явно лето, одеты все легко и неформально. Город тоже один и тот же. Ну, во всяком случае, на тех кадрах, где его можно опознать.
Я покачал головой и вернул фотографии «серому».
— Вообще никого не узнаете? — с нажимом спросил он.
— Не узнаю, — кивнул я. — Нет, ну то есть, конечно же, Романа я знаю, он мой двоюродный брат все-таки. Но кто все эти люди — понятия не имею. Я до этого сентября жил в Нижнеудинске и с Романом почти не общался.
— А может быть все-таки посмотрите еще разок? — губы кагэбешника снова дрогнули, будто он улыбнулся. Какой-то подвох на этих фото? Я нахмурился и снова подтянул пачку к себе. Вгляделся в лица, напряг память изо всех сил. Вдруг все-таки видел кого-то... Где-то... Хотя откуда? Почти все время, которое я здесь нахожусь, с того самого момента, как бдительный Семеныч засек меня на контрольно-следовой полосе и до настоящего момента, я либо тренировался, либо ходил в миссии, либо ел. Закидывать хоть какую-то информацию себе в мозги я начал только сегодня утром, да и то меня вытащили из-за терминала и приволокли сюда.
— Увы, ничем не могу порадовать, — я развел руками и сложил фотокарточки обратно в стопку. — Этим летом меня здесь не было, так что о делах Романа я ничего не могу знать.
— С чего вы взяли, что фотографии сделаны этим летом? — снова этот намек на ироничную улыбку. Каким-то он выглядит чересчур довольным. По их данным я должен кого-то из них знать, но не опознал? — Это командировка товарища Долгоносова в Ленинград в июле две тысячи двадцатого года. Кстати, а вы ему с какой стороны двоюродным братом приходитесь? Со стороны мамы или со стороны папы?
— Июль две тысячи двадцатого? — я закатил глаза и сделал вид, что пропустил вопрос о степени нашего родства с Романом. Мы вообще обсуждали это? Или в документах записано, но они все электронные, так что я даже не представляю, что именно там написано. — Ну тогда я тем более не в курсе. В это время я вообще мало следил за перемещениями моей родни.
— Что так? — кагэбэшник приподнял бровь.
— Служил, — коротко ответил я. — В тех местах, где пожарче, чем в здесь.
— Подробностями не побалуете? — невинно поинтересовался «серый».
— Нет, — коротко ответил я. На опасную территорию я влез, сейчас прицепится с вопросами о моем боевом опыте, а я так до сих пор и не знаю, на каких таких территориях Советский Союз вел боевые действия.
— Хорошо, — неожиданно кагэбэшник не стал со мной спорить, положил обе руки на стол, и лицо его стало таким... вдохновенным. — Вот смотрите, товарищ Вершинин, какая история... Кого ни спроси, ваш брат Роман — личность совершенно непогрешимая. Ученый гениальный, человек хороший, семьянин примерный. Из пороков у него только игра в нарды, да и то не на деньги, а просто на интерес.
