Я сбросила со стола ноги с такой поспешностью, что смела на пол письменный прибор с ручками, карандашами и прочей канцелярской лабудой. Это хозяйство с грохотом покатилось по кабинету под насмешливым взглядом Андрея Ивановича.
— Извините, что без стука, — с искренним раскаянием произнес он и, наклонившись, начал собирать ручки.
Я смотрела на его широкие плечи, обтянутые белым льном, и молчала, потому что — не скрою — мне нравилось, что он ползает передо мной на коленях. Под столом я нащупала туфли и втиснула в них уставшие ноги.
Черт принес… эту проигравшую сторону. Что ему теперь — предлагать кофе? Или обосновывать свое решение?
В любом случае я не собираюсь Троицкому ничего объяснять.
Он наконец разогнулся, поставил на стол пластиковый стакан и с тихим стуком сгрузил в него карандаши и ручки.
— Браво. Это было блестяще, — сказал Троицкий без тени иронии.
Меня пот прошиб, так как я в первую секунду решила, что это «браво» относится к моей ковбойской позе, в которой он меня застал. Но лицо Троицкого было настолько серьезным, что вывод напрашивался один — его слова относятся к моему приговору.
Не в его пользу.
— Иронизируете? — с усмешкой поинтересовалась я.
— Ничуть. — Он сел напротив — расслабленный, как всегда, и, очевидно, уверенный в своей мужской неотразимости.
— Ваше право обжаловать приговор в Мосгорсуде.
Андрей Иванович пожал плечами, словно давая понять, что приговор для него — дело второе.
— Я не хочу говорить о работе, — подтвердил он мою догадку.
Я вдруг смутилась, вспомнив, что так и не проконсультировалась у Натки, как вести себя в случае настойчивых мужских ухаживаний.
— Думаю, мой приговор не стал для вас неожиданностью, — стараясь не смотреть на Андрея Ивановича, я перевела разговор в деловое русло. — Если честно, я очень рада, что имею возможность трактовать закон, не нарушая общечеловеческих…
— Лен, — он накрыл мою руку теплой и мягкой ладонью. — Ну его, этот закон… Поехали посидим где-нибудь… Отпразднуем торжество этих… общечеловеческих норм морали и прочих сантиментов. И принципов.
— Вы серьезно?
Мне стало вдруг весело.
— Разве с таким лицом шутят?
— Господи… — Я не сдержалась и, стиснув виски пальцами, захохотала.
Троицкий кисло улыбнулся, как бы поддерживая мое веселье.
— Ой, извините… — Чтобы унять приступ смеха, я плеснула в чашку горячей воды из вскипевшего чайника и сделала маленький глоток. — Простите… Просто… я никогда еще не праздновала с проигравшей стороной в ресторане…
— Надо же когда-нибудь начинать, — перебил меня Троицкий.
— Вы меня что, клеите? — глядя на него в упор, напрямую спросила я.
— Клею, — кивнул он. — Кадрю и всячески обрабатываю.
— Зачем?! Я ведь уже вам не нужна. Как судья, я имею в виду.
Он встал и, лихо засунув руки в карманы брюк, прошелся по кабинету разухабистой походкой отъявленного хулигана. Вентиляторные потоки теребили его короткие волосы.
— Вот хоть убей, Лен, не вижу я в тебе судью. И никогда не видел… Только красивую женщину.
— Да ладно. Я никогда не была красавицей.
Он резко остановился и, облокотившись о стол, навис надо мной — приятной, симпатичной и хорошо пахнущей глыбой.
— Ты себе цены не знаешь, — мелодраматичным тоном произнес он, снова вызывая у меня желание захохотать.
Если бы не уроки Кирилла, я наверняка поверила бы этому «ты себе цены не знаешь».
Но я теперь тертый калач. Поэтому сказала:
— Вы зря теряете время.
— Почему?
— Потому что все это у меня уже было — греческий профиль, Шнитке, рестораны, Париж и «ты самая красивая».
— Что, обожглась?
— Еще как. У вашего брата — с деньгами и внешностью — как-то не очень с теми самыми моральными принципами. Нет их!
— Ты рассуждаешь как старорежимная барышня.
— Я такая и есть.
— Тогда выходи за меня замуж.
Он сказал это совершенно серьезно, без тени иронии.
Я уставилась на него в полной растерянности, чувствуя, как вспотела спина.
— Если ты не можешь со мной поужинать просто так, то выходи за меня замуж, — повторил Андрей Иванович.
— Ничего, что мы видимся в третий раз? — уточнила я.
— Нормально. Тем удивительнее будут открытия…
Сказать, что он был неприятен мне, я не могла…
Я вообще ничего не могла сказать себе, кроме того, что мне отчаянно не хотелось ни за кого замуж.
На данный момент, во всяком случае.
Ипотеку брать не придется, хихикнул кто-то внутри меня, — у него денег на три квартиры хватит…
— Ну? Что ты молчишь?
— Прикидываю. Мне квартира нужна, машина хорошая…
— Договорились.
— А еще я собираюсь пару-тройку детишек усыновить… А если серьезно, Андрей Иванович, мне кажется, я люблю другого человека.
— Того, с тюльпанами, что ли?
Я встала, давая понять, что этот цирк мне надоел.
До смерти…
Он достал из кармана ключи от машины, поиграл ими с задумчивым видом.
— Значит, у меня никаких шансов?
— Слушайте, да идите вы… — вырвалось у меня, оттого что надоело выкручиваться и уходить от ставшего вдруг неприятным разговора.
— Я все понимаю… Тебе надо подумать. Я подожду. — Он поцеловал мне руку, едва коснувшись ее прохладными губами, еще раз многозначительно повторил: — Я подожду… — и ушел, мягко прикрыв за собой дверь.
Я опять вскипятила чайник и сделала себе кофе. Тройной крепости.
Осталось горькое ощущение, что я обидела хорошего человека. Во всяком случае — неглупого. И нежадного.
— Ну и ладно, — пробурчала я вслух. — Я его вижу всего-то в третий раз!
До зуда в руках захотелось позвонить Говорову. Я даже телефон достала, но в последний момент передумала.
Старорежимные барышни никогда не звонят первыми.
Мобильник вдруг завибрировал у меня в ладони в беззвучном режиме.
— Кит, — улыбаясь, сказала я, — я только что отказала одному банкиру…
— Елена Владимировна, — громыхнул бас Таганцева, — я с нарядом мчусь к вам домой.
— С каким нарядом, душа моя? Со свадебным?
— С Наткой беда, — отрезал Константин Сергеевич и отключился.
После третьего удара шкаф начал медленно крениться на нее.
Она подперла его спиной, понимая, что выдержит еще от силы минуту-две, а потом убийца — ее Владик, ее принц и мечта — ворвется в квартиру и разрядит обойму в нее и Сеньку.
Соседи не помогут — они почти все на работе.
И Таганцев вряд ли успеет…
Господи, если бы она знала, что смазливое личико, хорошая фигура, легкий нрав и стремление к счастью могут иметь такие последствия…
Глухие удары в дверь становились все сильнее, шкаф больно ударял в спину…
То, что Тишко проделывал все это молча, без уговоров и угроз, было особенно страшно и не оставляло никаких шансов на спасение.
Он пришел убивать свидетелей. Его ничто не остановит. Он сделает свое дело и успеет скрыться до того, как нагрянет полиция.
Так всегда бывает в кино.
Сенька убежал на кухню, и его не было уже пару минут.
— Сенька! — хрипло крикнула Натка. — Открой окно и кричи: «Помогите!» Слышишь?! А лучше — «Пожар!» А еще лучше — устрой его, этот пожар, ты сумеешь!
Последний удар оказался особенно сильным — видимо, Тишко вложил в него всю свою злость.
Шкаф сдвинулся на несколько сантиметров, образовав между косяком и дверью жуткий зазор.
— Помогите! — простонала Натка.
Из кухни прибежал Сенька и, прячась за шкафом, стрельнул из игрушечного ружья в щель какой-то темно-коричневой жидкостью.
Тишко вскрикнул и выматерился.
Остро запахло уксусом.
— Жалко, эссенции нет, — шепнул Сенька, — только фигня бальзамическая… Все равно глаза щипать будет.
В ответ прозвучал выстрел. Один, второй, третий…
Зеркало, висевшее напротив злополучной щели, разлетелось вдребезги.
Почти одновременно послышался топот на лестнице и жуткие крики:
— Оружие на пол! Руки за голову! Не двигаться!
— Ну, вот и полиция приехала, — деловито произнес Сенька, по-киношному дунув в ствол своего ружья. — Не прошло и полгода…
Натку приводили в чувство всем скопом и всеми возможными методами — нашатырем, коньяком, валокордином, уговорами, холодными компрессами и даже пощечинами.
Вообще-то она давно пришла в себя, но боялась это показать.
Как она посмотрит Лене в глаза?
А Таганцеву?!
А Сеньке?!
— Лучше бы я умерла… — прошептала она после очередного Лениного похлопывания по щеке.
— Без тебя будет скучно жить, — ответила Лена и сунула сестре под нос не ватку, а целый пузырек с нашатырем.
Натка задохнулась, закашлялась, открыла глаза и села.
Сеньки в комнате не было — только Лена, Таганцев и тот парень — «не супермен», который утром встречал у подъезда сестру.
