Прокурор не выдержала:
— Простите, ваша честь, но мы же не на прениях! С какой стати вы, уважаемый адвокат, нарушаете порядок судебного слушания?
— Спасибо, уважаемый обвинитель. Суд следит за порядком. А вы, Григорий Тихонович, не могли бы перейти к заявленному ходатайству? — как-то чересчур лояльно вмешался судья Таранов.
— Благодарю вас, уважаемый суд! Так вот, по сути, поскольку оружие, о котором здесь уже говорилось, господин Тишко нашел на улице совершенно случайно и собирался его сдать в полицию, к делу приобщено его заявление, в свете всего вышеизложенного я официально заявляю, что инкриминируемое моему подзащитному покушение на убийство — вовсе не покушение, а обострение тяжелого заболевания, и прошу уважаемый суд учесть это при разрешении ходатайства.
— Я не хотел убивать! — закричал Владик. — Я просто хотел вернуть Натали! Я люблю ее! Да, у меня крышу снесло, когда она ушла от меня! Я не мог потерять ее навсегда! Я сам не понимал, что делал! Я украсть ее хотел! Вместе с Семеном!
— Так вы не понимали, что делали, или украсть ее хотели? — язвительно поинтересовалась прокурор.
— Я не знаю… — Владик утер взмокший лоб дрожащей рукой.
Ольга посмотрела на него уничижительно — без яркого макияжа она выглядела гораздо старше.
— Вот видите, ваша честь, все становится на свое место, — провозгласил адвокат, внимательно наблюдая за присутствующими в зале суда. Кто-то из потерпевших уже утирал глаза и всхлипывал.
— А вы все же отвечайте, подсудимый Тишко, — произнес судья.
— Я… уже все сказал. Я люблю Нату. Хотел ее украсть, но не понимал, что делаю, когда ломился в дверь…
— Откуда у вас пистолет? — спросила жестко Кириллова.
— Нашел. Я уже говорил. На улице. Хотел сдать, но не успел.
— Где на улице?
— Возле дома.
— Какого дома? У вас нет постоянного места жительства.
Тишко стушевался, Андреев, поспешно вскинув руку вверх, выкрикнул:
— Протестую, ваша честь! Что за допрос? И что за обвинения!? Жилищный вопрос мы не обсуждаем!
— Протест отклонен. Отвечайте, — сказал Таранов.
— Я… возле своего последнего дома нашел, — промямлил Тишко.
— А заявление о том, что вы его собираетесь сдать, написано тремя месяцами раньше! Вы в это время жили совсем по другому адресу, — торжественно провозгласила Кириллова. — Вы написали его просто для подстраховки, заранее. Это типичная уловка всех, кто хранит незарегистрированное оружие.
— Я повторяю, мой клиент болен! — повысил голос Андреев. — Он не всегда отдает отчет своим поступкам, плохо ориентируется во времени и пространстве!
— Странный какой-то симптом для маниакально-депрессивного психоза, — усмехнулась Кириллова.
— Я протестую, ваша честь! — снова выкрикнул адвокат.
— Протест принимается. У обвинения еще есть вопросы? — обратился Таранов к прокурору.
— Нет. И так все понятно.
— Разрешите вызвать свидетеля? — уточнил Андреев. От его спеси не осталось и следа, он старался отвернуться от камер и не возводил больше глаза к потолку.
— Свидетель заявлен? — спросил судья.
— Да, ваша честь. Тишко Ираида Сергеевна, мать моего подзащитного.
Судья кивнул и объявил:
— Пригласите свидетеля Тишко.
В зал вошла маленькая старушка с камеей под высоким белым кружевным воротником.
— Это я во всем виновата, — глухим голосом с порога заявила она.
— Подойдите сюда, пожалуйста, — мягко попросил ее Таранов, показав на место перед трибуной.
Тишко подошла к трибуне и перекрестилась, словно перед иконой.
— Ираида Сергеевна, расскажите, почему вы считаете своих детей невиновными, — вкрадчиво попросил Андреев.
— Понимаете, ваша честь, все зависит от воспитания. А у Оли с Владюшей… его просто не было! — Старушка закашлялась, достала из ридикюля какую-то таблетку и положила ее под язык. — Я актриса драматического театра, бывшая, разумеется… Мне всегда казалось, что время заняться детьми у меня еще будет, а в данный момент нужно урывать от жизни свое, женское, — любить самой и быть любимой, знаменитой, красивой!.. Оля… она своего отца не знала. Я вообще не хотела рожать, но так получилось. А ребенок это чувствует, понимаете? Он чувствует в утробе матери, что его не хотят! — Ираида Сергеевна опять открыла ридикюль, достала белоснежный платок и приложила его к глазам. — Я пыталась избавиться… и от Олечки, и от Владика…
— Мама! — крикнула Ольга с перекошенным от злобы лицом. — Не смей! Не смей так унижаться!
Судья застучал молотком по столу.
— Сядьте, подсудимая, делаю вам замечание. Еще раз прервете показания свидетеля, и вас выведут из зала. Продолжайте, Ираида Сергеевна.
— Я пыталась, пила таблетки, но ничего не вышло… Поэтому они родились слабенькими, больными, — не глядя на Ольгу, продолжала Тишко.
Адвокат удовлетворенно кивнул, ободряя старушку и призывая говорить дальше.
— Мои дети всегда были предоставлены сами себе, и в этом моя вина, ваша честь! Я выходила замуж, разводилась, делала карьеру, опять выходила замуж, а Оленька и Владик недополучали любви, ласки, внимания и воспитания. Я не читала им книжки на ночь, не объясняла, что хорошо, а что плохо. У них сдвинулись нравственные понятия, это произошло по моей вине! И это уже не исправить.
— Спасибо. Ваши показания будут приняты во внимание при вынесении приговора, — отчеканил судья. — У вас есть вопросы к свидетелю? — обратился он к прокурору.
— Есть. Скажите, Ираида Сергеевна, когда вашему сыну поставили диагноз маниакально-депрессивный психоз? В детстве? Он наблюдался у психиатра?
Тишко стушевалась и беспомощно посмотрела на Андреева, который подал ей какой-то знак бровями, подняв их высоко, а потом грозно сведя к переносице.
— Я же говорю вам, ваша честь, я плохая мать… меня и матерью-то назвать трудно…
— То есть вы не знаете о болезни сына? — нахмурился Таранов.
— Знаю, — опустила глаза Тишко и начала нервно теребить платочек. Врать она не умела. — Теперь знаю…
Андреев пошел красными пятнами, вздохнул и закатил глаза к потолку, обозначая, какая же дура эта старуха. Была возможность выиграть дело, зацепившись за этот диагноз, и отправить Тишко не в тюрьму, а на лечение в психиатрическую больницу. Через годик бы выписался как миленький…
Заметив его недовольство, Ираида Сергеевна совсем растерялась, выронила платочек и, заморгав часто, обратилась к судье:
— Ваша честь, Владик всегда болел! Чем только он не болел — аллергией, воспалением легких, отитом, ринитом, дизентерией! Может, у него и эта была… депрессивная штука…
— Понятно, — усмехнулась обвинитель. — Значит, диагноз соорудили на скорую руку, когда Тишко уже находился под следствием!
— Я протестую! — без энтузиазма заявил Андреев. — Обвинение не имеет права озвучивать свои домыслы.
— Протест принимается, — улыбнулся Таранов. — У вас еще есть свидетели?
— Бывшие коллеги Ольги Леонидовны, — кивнул адвокат. — Если ваша честь не возражает…
Бывшие коллеги — две красивые женщины — путано объяснили суду, какая Ольга Леонидовна хорошая и какая порядочная, и как она любит свою профессию театрального гримера, и что «проступок» ее вызван исключительно бедственным материальным положением…
Но под нажимом обвинения дамы признались, что до сих пор являются клиентками Максимовой как стилиста.
— А значит, нахваливая ее, вполне могут иметь корыстный мотив, — безжалостно припечатала их маленькая напористая Кириллова…
Защита трещала по швам, адвокат поскучнел и уже совсем откровенно стал отворачиваться от камер…
Ближе к вечеру прения сторон завершились.
— Общая сумма ущерба, причиненного подсудимыми, — двадцать пять миллионов триста двадцать одна тысяча рублей, — подвела итог прокурор Кириллова. — Покушение на убийство и незаконное хранение оружия полностью подтверждаются совокупностью собранных доказательств. С учетом особой опасности совершенных действий обвинение просит назначить Максимовой в соответствии с частью 4 статьи 159 УК РФ десять лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей, а Тишко по совокупности совершенных преступлений — двадцать лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей в соответствии с частью 3 статьи 30 п. «а, к», частью 2 статьи 105 УК РФ и статьями 139 и 222 УК РФ…
Адвокат Андреев без огонька произнес речь, в которой просил суд смягчить наказание подсудимым, учитывая их тяжелое детство. На диагнозе Тишко он почему-то больше не настаивал.
Подсудимый в своем последнем слове продолжал клясться Натке в любви, но в это, кажется, уже сам не верил.
Ольга говорить отказалась.
К своему удивлению, Натка спокойно досидела до конца заседания.
Роль стороннего наблюдателя удалась ей на пять баллов.
