Темнота — липкая, непроглядная…
…шаги…
— Нет, только не…
Что-то ждёт позади, затаилось и ждёт — медленно, почти незаметно приближаясь…
…легко, невесомо…
…холодное прикосновение к кончикам волос…
— Нет…
— Тебе не убежать. Не скрыться.
Голос — тихий, вкрадчивый, завораживающий, звучащий в её голове…
— Куда бы ты ни отправилась, где бы ни спряталась — я вижу тебя. Я найду тебя, Таша Морли. Хоть ты и не понимаешь этого… пока.
Дыхание, коснувшееся волос…
— НЕТ!
Но позади — никого, ничего: она одна во тьме, и лишь тихий смех затихает в непроницаемой мгле…
Таша открыла глаза — в бархатной тёмной выси тихо мерцала звёздная шелуха. Сердце колотилось перепуганной птицей в грудной клетке.
Таша повернула голову, взглянув на фигуру, неизменно сидящую у края скалы.
Он не обернулся. Не видел, но знал, что она проснулась.
И знал, отчего.
— Опять кошмары? — тихий, на грани шёпота голос дэя прозвучал неожиданно ясно.
Таша только кивнула. Знала, что всё равно поймёт.
Арон мельком оглянулся через плечо. Таша не могла толком разглядеть его лица. Будто сам — тень, и лишь воротничок фортэньи бледнеет во тьме…
— Иди сюда, — вдруг мягко сказал дэй.
Она вскинула бровь, но почему-то послушно поднялась, перешагнув через тоненько похрапывающего Джеми.
"Да, и вот ещё что, сын мой. Распределите время управления телом так, чтобы Джеми был с нами всё время от сумерек до зари. Иначе секунды, необходимые на переключение, могут стоить вам жизни".
Последнее, что сказал Арон перед тем, как пожелать им приятных снов.
Таша настороженно опустилась на камень рядом с дэем. Ночная Долина расстилалась почти под их ногами. Без луны, уже спрятавшейся за горы — тёмная, очень тёмная.
— Я слышал, о чём ты думала. Перед тем, как уснуть.
Ташины пальцы судорожно стиснули край светлого плаща.
…почему у неё нет крыльев?
Без крыльев нет неба. Без крыльев нет ветра.
Без крыльев ты — человек…
— За что, Арон?
Ветер дарит свободу. Ветер дарит забытье.
Ветер дарит забвение — человеческого…
— За что мама? За что Лив? Почему — я?
Арон смотрел на неё, не отвечая.
— Неба… Богиня-мать. Так говорят, верно? Но какая мать, скажи мне, Арон — какая мать допустит такое? Войны, убийства, кровь, смерть? — она почти срывалась на крик. Говорила лихорадочно, глотая окончания слов, глядя на дэя пристально, как никогда раньше. — Абсолютное добро и любовь. Всемогущая. Она могла создать идеальный мир, мир, в котором бы не было боли, смерти, горя… болезни. Бедности. А она дала нам этот мир… И позволяет такое. И не вмешивается. Почему, Арон, почему?
— Нам подарили мир, — он ответил не сразу. — Нам подарили жизнь. И нам подарили свободу воли. Что дальше делать с нашим миром и нашими жизнями — решаем мы, — Арон говорил тихо, неторопливо, казалось, каждое слово взвешивая. Уверенно. — Любящая мать не станет держать ребёнка в клетке. Она расскажет ему, где добро и где зло, и где грань между ними. Что делать можно, а что — против морали и совести. Она расскажет ему это… и выпустит на волю. И не будет карать за малейший проступок, ибо дети учатся на своих ошибках. И взрослеют — через них. А ошибки часто сопровождаются болью. Как ребёнок распорядится своей свободой, — будет ли раз за разом, оступившись, расшибать лоб в кровь, или пойдёт другой дорогой, или будет внимательнее смотреть под ноги, — зависит только от него.
— А какая мать останется в стороне, если увидит, что её ребёнку причиняют боль? Беспричинно, безнаказанно, ни за что? Скажи, Арон, скажи, что я сделала, что сделала мама? А что сделал Тариш… что сделал мой отец, что сделал король, мой дедушка — за что их вырезали, как скот? Почему маму лишили всего, обрекли на жизнь вне её дома, без родителей, без любимого? И почему она позволила, чтобы с нами случилось такое? Почему не препятствовала, не покарала…
— Потому что тот, кто сотворил это с вами — тоже её дитя. Ребёнок, который когда-то оступился и не захотел подняться. Он падает, падает в пропасть… но сколько бы ни длился полёт падения — рано или поздно он достигнет дна, Таша. Потому что за все наши дела, большие или маленькие, хорошие или плохие, рано или поздно нам следует расплата.
— Нет… нет! Оправдания, слова, одни ксашевы слова!!! — почти птичий крик пронзил ночь, отдавшись эхом. — Лучше считать, что нет там никого, чем искать, притягивать за уши эти глупые объяснения, глупые оправдания её действий! Я не хочу, Арон, не хочу молиться, не хочу верить в того, кого не могу любить, не могу уважать, не могу понять и простить! Мама… мама не верила, и… я не хочу, не хочу…
Она скрючилась на коленях, уткнув лицо в ладонях, судорожно дыша, глотая крик, колким, невозможно колким комом застывший в горле.
— Тише, девочка. Тише. Тише… — лёгкая, осторожная ладонь коснулась её плеча. — Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Только это ещё труднее — жить без веры.
— Но знаешь… верить ведь можно и не в богиню.
— А во что, — она плакала, тонко всхлипывая, прочерчивая на щеках мокрые дорожки слёз, — во что ещё?
— В хорошее. В чудеса. В то, что добро всегда побеждает. И просто… просто верить. В общем. Просто верить, и всё.
Голос мягкий, такой уверенный — как тихий шёпот живящего весеннего дождя, словно не слухом, а сразу сердцем слышимый…
"…служитель Небы, уверяющий, что в Небу верить вовсе не обязательно… Пора считать, сколько раз в сутки ты поминаешь ксашей в связи с его странностями…"
— И знаешь… ты веришь. Так.
— С ч-чего ты взял?
— Потому что, даже стоя перед мортом — ты не боялась. Не боялась смерти, глядя ей в глаза. И до этого — тоже. Не боялась не потому, что не осознавала… Потому что знала, что не умрёшь.
— Откуда я могу знать?
— Знаешь. Не разумом — сердцем. И знаешь, что кто-то тебя бережёт… А рано или поздно — ты и разумом придёшь к нему, берегущему, — он взял её за плечи, выпрямляя бережно, точно хрупкую куклу. — Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Выплакаться порой бывает полезно. А потом улыбнись. И вспомни, что всё будет хорошо, верно?
Она подняла глаза:
— Арон? — губы ещё дрожали.
— Да?
— Спасибо.
— За что?
— За то, что ты есть. Что ты мне встретился. Что пошёл со мной, — она ткнулась лбом в чёрную накидку, — я без тебя пропала бы, умерла… не вытащила бы Лив, попалась бы убийцам, мортам, "хозяину" этому… а я боялась иногда, что ты не такой, каким кажешься, после всего, что ты для меня сделал, а о том, чем тебе ради меня жертвовать приходится… что у тебя своя жизнь, свои проблемы, а ты со мной возишься, даже не…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
