В глубине следующего тоннеля виднелось три силуэта — еще одни рабы моего брата. Меня заковали в смерть и выпустили на них в эти коридоры. Керз вынуждал меня убивать их.
Моя неуклюжая поступь превратилась в бешеный бег, грохочущие шаги похоронным звоном отдавались в ушах. Опять включились фонари, накаляя воздух и жужжа у лица, и я разглядел этих троих. Небритые дюжие ветераны, с мрачным видом хранившие спокойствие, пока я бежал на них. Один соорудил из куска обшивки топор, обмотав узкий конец тряпкой, чтобы использовать его в качестве рукояти, у второго была импровизированная дубинка, как у моей последней жертвы, третий просто сжимал кулаки.
Какая сила духа и какая безумная храбрость. Но это их не спасет.
— Давай! — крикнул мне человек с топором. — Сюда!
Мой бронированный корпус подчинился, отвечая на вызов включением пил.
Приближаясь к другому коридору, пересекавшемуся с тем, в котором я находился, я понял, что делали ветераны. Мой кукловод — нет.
Когда я слепо направился мимо второго коридора на троих людей, кричавших и свистевших мне в нескольких метрах за пересечением, другая группа пленников захлопнула ловушку. Выпад копья задел ребра, заставив меня поморщиться. Затем оно вонзилось в левый наруч, перерезав часть кабелей. Наружу хлынуло масло и другие жидкости.
Я уже поворачивался лицом к первому нападающему, когда по правому бедру ударили топором. Он повредил металл, но броня приняла на себя всю силу атаки. Пила устремилась к противнику, однако в этот момент лопнули кабели, и конечность безжизненно повисла.
Легионер с жестким лицом смотрел на меня снизу вверх, отводя копье назад для нового выпада. Он был закован в черное и белое Гвардии Ворона, хотя его броня и иконография видали и лучшие дни. Я выбросил вперед еще работавшую правую руку и снес воину голову прежде, чем он успел атаковать во второй раз.
Когда черный клювоносый шлем укатился в темноту, мои фонари погасли, и все, кто был в засаде, атаковали одновременно. Я развернулся, вскрыв двух солдат-ветеранов и вывалив их внутренности на металлический пол. Третий наклонился, чтобы подобрать упавшую дубинку товарища, но не успел он схватить ее, как мою ногу выбросило вперед. Удар пришелся ему прямо в грудь. Я слышал, как хрустнули его ребра, и видел, как он пролетел по коридору и упал безжизненной кучей.
Мой последний противник снова атаковал, сосредоточившись на поврежденной руке, разбрасывавшей искры и брызгавшей маслом. В поле зрения вошел еще один легионер. И мое сердце рухнуло, когда я увидел цвет его доспехов.
Изумрудно-зеленый.
Он был широкоплечим, а на погнутом наплечнике виднелся потускневший символ 15-й роты.
Неметор…
Я был уверен, что он погиб. Но Керз спас его. Затем, чтобы я сам его уничтожил.
Мой сын не узнал меня в саркофаге машины. Пригнувшись и пропустив над собой пробный взмах остававшейся пилы, он рубанул по моей левой руке и вырвал несколько шипов, пронзавших нервы. Руке вернулась чувствительность, и я осознал, что вновь могу ей пошевелить. Я поднял жужжащую пилу, смотря, как надежда Неметора превращается в ужас при виде оружия, которое начало двигаться, хотя должно было быть уничтожено, и обратил ее на себя. Инерция яростных атак машины вогнала пилу в грудь, позволив ей вгрызться сначала в металл, а потом и в плоть.
Я держал ее внутри, пока тьма не начала подбираться к краям зрения, пока смерть, какой бы краткой она ни была, не вернулась.
— Умно, — услышал я голос своего брата.
Я открыл глаза, заморгал и понял, что машину смерти сняли, и я вновь оказался в своей камере.
— Я одновременно впечатлен и разочарован, — сказал он.
Сначала я увидел кобальтово-синюю броню с золотой каймой, строгое и благородное лицо и коротко подстриженные светлые волосы — воина, политика, строителя империй.
— Жиллиман? — с надеждой выдохнул я, на мгновение утратив связь с реальностью.
Но потом я все понял, и на лицо легла тень.
— Нет… Это ты.
Я сидел, прислонившись спиной к стене, и злобно смотрел на своего брата снизу вверх.
Увидев выражение моего лица, Керз рассмеялся.
— Мы уже совсем близко, да?
— Как долго? — прохрипел я, чувствуя вкус пепла во рту и новую отметину на спине.
— Пара часов. Это происходит все быстрее.
Я попытался встать, но оказался еще слишком слаб и откинулся назад.
— Сколько?
Керз прищурился.
Я уточнил:
— Сколько раз ты пытался меня убить?
Мой брат сел напротив меня, на расстоянии вытянутой руки — судя по его виду, он не боялся кары за все, что со мной сделал и что продолжал делать. Он кивнул на стену позади.
Я повернулся и увидел в обсидиане собственное отражение. Я также увидел Керза, а сразу за ним — Ферруса Мануса, от которого теперь оставался лишь ходячий скелет в броне примарха.
— Видишь их? — он указал на многочисленные почетные шрамы, выжженные на спине. Некоторые выделялись среди прочих: это была группа свежих отметин, которые я не помнил и с которыми не мог связать ни одной клятвы.
Керз наклонился ко мне и прошептал на ухо:
— Новый шрам за каждый раз, брат…
Их были десятки.
— И каждый раз ты возвращался, чтобы мучить меня, — добавил он.
Я обернулся к нему:
— Мучить тебя?
Керз встал, бросив на меня тень, несмотря на слабое освещение в камере. Он выглядел почти печальным.
— Я в растерянности, Вулкан. Я не знаю, что с тобой делать.
— Так отпусти меня. Какой смысл убивать меня раз за разом, если я не могу умереть?
— Потому что мне это нравится. Каждая попытка дает надежду, что ты останешься в мертвых, но вместе с ней несет и страх, что мы навеки друг друга потеряем.
— Сантименты безумца, — сплюнул я.
Керз посмотрел на меня едва ли не сочувственно.
— Однако мне кажется, что я здесь не один такой. Наш мертвый брат все еще с нами? Феррус тут?
Услышав свое имя, труп распахнул рот, словно ему стало весело. Сложно было определить выражение лица, лишенного глаз и большей части плоти.
Я кивнул, не видя смысла скрывать, что вижу неумирающее воплощение Ферруса Мануса.
— Я так и думал, — сказал Керз, все глубже погружаясь в тоску. — Наш отец дал тебе бессмертие. Знаешь, что он дал мне? Кошмары.
Он еще больше помрачнел; на лице отразилось искреннее страдание. На мгновение мне открылась истинная сущность моего брата, и несмотря на все, что он сделал или утверждал, что сделал, мне стало его жаль.
— Они преследуют меня, Вулкан.
Керз больше не смотрел на меня. Он разглядывал собственное отражение в обсидиане. Казалось, что он и раньше так делал, и я невольно представил, как он кричит во тьме, но никто не слышит его ужаса.
Владыка страха боялся. Мне подумалось, что Фулгрим, с его испорченностью, оценил бы эту иронию.
— Как мне вырваться из тьмы, если тьма — часть меня?
— Конрад, — позвал я. — Скажи мне, что ты видишь.
— Я Ночной Призрак. Я смерть, что обитает во тьме… — ответил он, но разум и голос его были далеко. — Конрад Керз мертв.
— Он стоит передо мной, — не сдавался я. — Что ты видишь?
— Тьму. Бесконечную и вечную. Все это бесполезно, брат. Все, что мы делаем, все, что когда-либо было или будет сделано… Все это неважно. Все. Я в страхе. Я — страх. Как же балансировать на этом лезвии?
— У тебя есть выбор, — сказал я, надеясь, что в моем брате еще оставалась хоть крупица братской привязанности, хоть какой-то след рациональности. Они будут глубоко захоронены, но я мог извлечь их на поверхность.
Он перевел на меня взгляд — потерянный, лишенный всякой надежды. Керз был словно паршивый пес, которого слишком много били.
— Неужели ты не видишь, Вулкан? Нет никакого выбора. Все решено за нас: и моя судьба, и твоя. Поэтому я выбираю единственное, что мне доступно. Анархию и ужас.
И тогда я понял, что именно было сломано в моем брате. Его тактика, его нестабильное поведение — все было вызвано этим изъяном. Из-за этого он и уничтожил свой родной мир.
Дорн увидел таившееся в нем безумие. Полагаю, тогда, на Хараатане, я тоже его чувствовал.
— Позволь помочь тебе, Конрад… — начал я.
Лицо Керза, бледное, как алебастр, с глазами темными, как оникс, и такими же холодными, преобразилось. Его губы изогнулись в тонкой, змеиной улыбке, и я понял, что потерял его и свой шанс воззвать к той человечности, что еще в нем была.
— О, ты бы очень этого хотел, не сомневаюсь. Какая возможность проявить свое благородство! Вулкан, защитник простого люда, из всех нас самый приближенный к земле. Но теперь ты не на земле, так ведь, брат? Ты далеко от своей дорогой стихии. Ну как тебе во тьме со мной, не холодно? — ядовито спросил он. — Ты ничем не лучше меня, Вулкан. Ты точно такой же убийца. Помнишь Хараатан? — издевательски поинтересовался он.
