***
Прежде чем пойти искать место на берегу реки, где можно спокойно помыться, он зашёл в магазин и купил чистое бельё, футболку и носки. То, что сейчас было на нём – всё провоняло и вызывало омерзение даже просто при мысли об этом. Выкинуть! Он жаждал избавления от своей близкой к ублюдочности «прогрязности».
В магазине он вынужден был констатировать, что деньги у него иссякают до мизера.
Недалеко от окраины он нашёл место, где, за рядами гаражей, берег реки зарос густым кустарником, и там он довольно долго мылся в прохладной воде, с удовольствием стирая с кожи вонючую маслянистость телесной нечистоты. Потом, довольно большими ножницами, он обрезал ногти и бороду. Когда-то он читал «Палая листва» Маркеса, где герой обрезал бороду ножницами, отчего она у него пушилась; но в его случае борода, с обилием седины, была жёсткой, колючей. Что ж, каждому своё.
Ощущение чистого белья было замечательным. И даже отнюдь не чистая верхняя одежда, которую он только пошаркал мокрой рукой, не портила этого приятного ощущения чистой ткани на чистом теле.
Он возвращался в центр города по неширокой улице частного сектора, где из переулка выбежали две девчонки, лет десяти-двенадцати на вид; по крайней мере, судя по росту и тоненьким ножкам. Он специально не смотрел им в лица, чтобы, не дай кто там есть, им не вспугнулось. Ведь сейчас насчёт педофилов… ну, вы знает. Вообще-то, девчонки ему нравились. Как вид. Без малейшей сексуальности, естественно. А что? Милейшие создания, между прочим. По крайней мере, если смотреть на них на расстоянии.
Увидев его, они резко остановились, неуверенно переминаясь на месте, словно их ноги в принципе были неспособны на неподвижность. Всё так же, глядя мимо них, не меняя темпа шага, он перешёл на другую сторону улицы и пошёл дальше, заставляя себя не оглядываться. А вообще, чёрт знает что такое! Нельзя посмотреть на ребёнка и улыбнуться от чего-то приятного, вызванного видом симпатичного и дарующего надежды создание. Шиза!
Практически в любом городе есть улица Ленина. И она всегда достаточно длинна, чтобы на ней был дом номер 16. И если этот дом – жилой, в нём обязательно будет квартира номер 4.
В этом городе это была кирпичная «хрущёвка», с продовольственным магазином на первом этаже, так что четвёртая квартира была на втором этаже. Дверь подъезда не была даже железной, не говоря уж о кодовом замке или домофоне; она висела на полутора петлях, вызывая раздражённый интерес насчёт срока своего падения.
Поднявшись по пологим ступеням в обрамлении ободранных панелей грязно-светло-зелёного цвета, он встал перед железной, грубо сделанной, дверью с большой трафаретной четвёркой некогда белого цвета. Он простоял перед дверью минуты три, прежде чем позвонить.
Дверь открыла миловидная девушка небольшого роста, в возрастной неопределённости «в районе двадцати». Одета она была в лёгкий халат персикового цвета, чуть не доходящий до колен со слегка более тёмными чашечками.
Как только дверь открылась, он ощутил тот самый щелчок, после которого всегда всё было как надо.
– Привет, – сказал он, переступая порог и закрывая дверь.
– Привет, – тихо ответила девушка. Ни в её тоне, ни в её взгляде не было ни малейшего недоумения, которое, вроде бы, должно безусловно быть. Так было всегда – его принимали как нечто само собой разумеющееся. Когда случался щелчок при открывании двери квартиры номер 4, дома 16 по улице Ленина.
Закрыв за собой обе двери, он снял рюкзак, поставил его на пол, старательно вытер кроссовки о коврик и прошёл из прихожей в большую комнату. Квартира была двухкомнатной, что называется «большой трамвай».
– Найдётся, что поесть? – спросил он, обернувшись к девушке, которая стояла в дверях прихожей, глядя на него с каким-то слабым интересом.
– Жареная картошка, – ответила она. – Подогреть?
– Да. И чай, пожалуйста.
Она прошла на кухню. Глядя ей вслед – куда-то в район талии, а потом, намеренно уведя взгляд от ягодиц, на шею и плечи, где колебался толстый «хвост» тёмных волос, – спросил:
– Тебя как зовут?
– Марина, – ответила она, не оборачиваясь. – А тебя?
– Артур, – назвал он первое пришедшее на ум имя.
– Не Пирожков, часом? – на этот раз она обернулась, чтобы взглянуть на него с насмешливо-вопросительным выражением.
– Нет, – ответил он несколько недоуменно. – А почему именно эта фамилия пришлась тебе к моему имени?
На этот раз она посмотрела на него с лёгким удивлением, потом отвернулась к плите, сказав:
– Не бери в голову. Издержки просмотра зомбоящика.
Он сел за стол. Марина включила стоящий на кухонном столе электрочайник, достала из шкафа бокал и пакетик с чаем, спросила:
– Тебе сколько сахара?
– Четыре ложки, пожалуйста.
– Сладкоежка?! – искренне улыбнулась она.
– Ага! – улыбнулся он в ответ.
Пока подогревалась картошка и закипал чайник, Марина нарезала мягкий, чуть серый, ароматный хлеб.
– Одно из немногого, что мне нравится в нашей современности – это разнообразие вкусов хлеба, – сказал он, с явным удовольствием вдыхая запах взятого им куска.
– Моя мать говорит то же самое, – сказала Марина.
Подав ему тарелку с картошкой и бокал дымящегося чая, Марина спросила:
– Солёные огурцы дать?
– Да, пожалуйста.
Он размеренно ел, получая удовольствие от сочетания горячей картошки и хорошо маринованных огурцов, и ощущением кипятка мягким нёбом и горлом. Она сидела напротив, глядя на это с чуть подёрнутым чем-то спокойным выражением. В конце концов, она тихо сказала:
– Шиза какая-то.
– Что именно? – спросил он, проглотив прожёванное и поднося бокал к губам.
– Да вот это всё, – сказала она, не меняя тона. – Приходит незнакомый мужик; я его мало, что впускаю, так ещё и кормлю. Того гляди, он секса потребует, так я и это ему со спокойной душой дам. Ни дать, ни взять – шиза.
– Не волнуйся. Секса я не потребую, – сказал он, прежде чем откусить хлеб.
– А что так? – спросила она с оттенком того выражения, значение которого у женского пола – любого возраста – всегда так трудно определить с точностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
