действий. Откуда взялась эта крепкая мужская дружба?
— Тебя вылечили, — без тени сомнения отозвался Истай. — Дружбы у нас с профессором, разумеется, не было и нет, это попросту невозможно, но… если бы выхода не нашлось, профессор меня с костями сожрал. Скажем так — взаимовыгодное сотрудничество.
— Тебе-то оно чем было выгодно?
— Если бы не получилось, я бы и сам себя сожрал, — очень серьёзно произнёс Ист. — Что бы ты ни думала, я тебя… мне очень жаль, что всё так вышло. Мортенгейн обещал, что меня не станет преследовать магистрат, но не это было главное. Я просто хотел помочь.
— И помог, — задумчиво кивнула я, коснувшись гладкой щеки. Потёрла лоб. — Что же вы придумали? И почему Мортенгейна не вылечили так же, как меня? Я, человек, излечилась за ночь, а дуплиш целый лунный цикл проходил с повязкой на глазах!
— Глания… — Ист опять запустил пятерню в свои отросшие светлые волосы. — Воздействие яда гарпии снимается противоядием. Да, существует противоядие, оно делается на крови самой гарпии, но есть нюанс. С нами… с ними, — он горько усмехнулся, — я имею в виду, с нечеловеческими расами, всегда есть какие-то предательские нюансы. Кровь нужно дать добровольно. Для Мортенгейна она никогда бы её не дала — знала, что рано или поздно он сам выкарабкается, хотела помучить подольше. Уж больно зла была за отказ и за то, что он с тобой связался.
— И ты хочешь сказать, что для меня — дала?
— Не делай из неё монстра. К тебе у неё куда меньше претензий, чем к несостоявшемуся жениху. Особенно в спокойные дни.
— Она монстр, — поёжившись, сказала я.
— Не всегда! И что бы ты ни думала, она… она не хотела этого.
— Как гарпия — хотела.
— Но у неё есть и разумная ипостась, — совершенно серьёзно заявил Ист. Я только пожала плечами.
— А это противоядие… не может влиять на что-то ещё? — решилась наконец-то уточнить я.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне кажется, я меняюсь.
Сказала — и снова поняла, насколько же это верно. Зрение стало более чётким, слух — более чутким. Я слышала лёгкий шелест листвы — наверное, бабушка с Марджей решили прогуляться вокруг дома.
— Как это? У тебя появились перья? Отрастает хвост?
Я попыталась пнуть приятеля хотя бы по голени, но не дотянулась.
— Я меняюсь, Ист. У меня раны заживают, как у дуплиша. Я спать стала четыре часа в сутки — и чувствую себя отлично!
— И тебе что-то не нравится? — вроде бы удивился он.
— Я не верю в то, что у человека может измениться раса, — тихо пробормотала я. — Но что-то определённо происходит со мной, и я хотела бы понимать, чего мне ждать дальше. Перьев и хвоста?
— Гарпией ты не станешь, конечно, — Ист отвёл глаза. — Но возможно приобретёшь кое-какие дополнительные… свойства. Это необязательно, но и не исключено.
— Стану кидаться на людей и плеваться?
— Послушай, чем ты недовольна? — Ист поднялся и скривился. — По-моему, стало только лучше. Нет, чтобы спасибо сказать!
— Спасибо, — подумав, согласилась я. — В любом случае, лучше перья, чем шрамы. Ты знаешь, где сейчас Аглана?
— Нет, — чуть помедлив, отозвался мой бывший — или всё-таки и нынешний — приятель. — Честно говоря, я боюсь узнать правду.
Я качнула головой, принимая его ответ, вовсе не уверенная в его искренности.
— Они… лафийцы, они так и не приняли тебя обратно?
— Как видишь, раз уж я тут, а не там. А… ты? — вдруг спросил он.
— Что — я?
— Так и будешь тут сидеть, в провинциальном госпитале горбатиться? Прятаться от Мортенгейна, пока не поседеешь? Зачем? Ты ведь ему нужна…
Нужна. И он мне нужен, очень.
Я ему нужна.
…в горизонтальном положении преимущественно, иногда на коленях, иногда — в коленно-локтевой позе.
Я укусила себя за щёку от досады.
— Зря я с тобой заговорила. Мораль пришёл мне читать? Бабушку привёз — спасибо, хотя это и опасно. Надеюсь, за вами не следили. Ну, хоть Вартайту ты меня не выдал.
— Ну… Прости. Прости меня. Я ведь хотел, как лучше. И тогда, и сейчас, честно! — вдруг сказал Истай, отступая в тень кособоких, склонившихся над нами яблонь и вишен. Я обернулась, среагировав на движение — и за невысоким забором увидела Мортенгейна, стоящего на тропинке, ведущей в лес.
Глава 27
Профессор стоял там, за невысоким забором, огораживающим сад тётушки Марджи, наверное, уже несколько минут. Сколько он успел услышать из нашего разговора с Истом?.. Сначала я испугалась до одури, так, что тело одеревенело, затем почувствовала суматошную животную панику и желание немедленно убежать, куда глаза глядят.
А потом на меня вдруг нахлынуло острое, ни с чем несравнимое облегчение от того, что всё уже случилось, и бежать никуда не надо, и прятаться, и даже в госпиталь завтра на рассвете идти — не надо! Как бы то ни было, дальше от меня уже ничего не зависит — схватит, вот сейчас, к гадалке не ходи, и утащит…
Мортенгейн молча смотрел на меня. Не хватал, не тащил, не говорил ни слова, и я, прикрывшая было глаза в ожидании неминуемого, снова их открыла, разглядывая своего вредного и такого желанного, самого прекрасного волка. Прекрасного от и до, вот только полное ощущение, что эта два месяца он не ел и не спал. Если Истаю лафийская худоба и полупрозрачность даже шли, то профессору однозначно нет. Под глазами пролегли тёмные тени, скулы заострились, щёки ввалились… измученный, исхудавший донельзя. А если он чем-то заболел?
Да нет, он же дуплиш! Дуплиши никогда ничем таким не болеют…
Молчание становилось невыносимым, и я испугалась, что сейчас придут тётушка Марджа и бабушка, и выяснение отношений превратится в фарс.
— Идёмте, — я кивнула в сторону леса. — Раз уж вы ведёте себя пристойно — прогуляемся. Поговорим наедине. Тут моя бабушка приехала… да вы, наверное, всё сами знаете. Не хочу, чтобы она нас видела. Я ей, между прочим, сказала, вы страшный, старый и стрёмный. Хотя судя по вашему виду… вы отчаянно стремились к этому последнее время. Что это с вами, профессор? Пили, не просыхая?
Мортенгейн ничего не ответил, но послушно пошёл за мной. И в этом смиренном движении не было и тени от той самой экспрессивной чувственной погони, которую он устроил мне в пролеске у Виснейского Храма науки, перед нападением дрударов. Он… просто шёл. Казалось, если я ускорю шаг, то оторвусь от него окончательно.
Что-то в этом всём было не так. Наша встреча нисколько не напоминала ту, которую я
