представляла в своём воображении. Первоначальная паника почти вернулась, но я загнала её поглубже.
Мы пришли на какую-то поляну в лесу. Листья шуршали под ногами, густой ковёр из листвы доходил до щиколоток, почти как тогда, в ночь болотника, только листва теперь была суше и шуршала иначе, громче.
Звук был другой.
И мы другие.
— Ну, вот, — сказала я, чувствуя щекочущий холодок вдоль позвоночника. — Вот вы меня и нашли. Почему сейчас, а не раньше? Истай героически молчал для месяца, пока вы втыкали ему иголки под ногти? Что дальше, профессор? Вы уже подготовили мне конуру поблизости от собственного жилища? Ошейник и цепь?
Мы вышли на небольшую притоптанную полянку с тёмным кругом старого, многократно использованного кострища.
Мортенгейн остановился, и я остановилась тоже. Опустилась на толстый, явно поваленный недавней грозой ствол тополя, щедро усеянный бурыми шляпками древесных грибов.
Профессор упорно молчал, а мне наоборот, хотелось болтать без умолку, лишь бы не было вокруг нас этой удушливой тишины.
Лучше бы он острил и хамил по своему обыкновению… Какой же он болезненно бледный и исхудавший, смотреть больно! И ни одной попытки схватить меня в охапку.
Может быть, никакого запечатления на мне у него и нет? Может, он излечился от него чудо-зельями лафийцев? Нейтрализатор чувств, прекрасная была бы штука. Правда, похоже, с побочными эффектами…
— Как вы поживаете, профессор? — оборвала я сама себя. — Вы приехали, чтобы забрать меня к себе?
— Нет, — ответил он вдруг, когда я уже решила, что ни одного слова от него не дождусь.
— Нет? — я недоуменно покачала головой, продолжая зачем-то строить из себя бесчувственную дуру. — Физическое отсутствие объекта запечатления и активные постельные утехи с другими вам помогли? Рада, если так. Тогда… Зачем вы здесь? Вы злы на мой побег и пришли оторвать мне голову? Вы же сами однажды просили меня бежать.
— Просил, — легко согласился он. Тоже присел на тополь, шагах в четырёх от меня.
Может, морфели слишком сильно его достали, и это, как его, высосали?..
Без приворотного зелья я больше не чувствовала того животного притяжения к профессору, которым страдала во время обучения в Виснейском Храме Наук, но он все ещё был мне более чем не безразличен. Мне так хотелось послать здравый смысл к выхухоли небесной и обнять его. Забраться на колени и почувствовать биение сердца. Попробовать на вкус, вдохнуть запах волос и кожи, понять, что же с ним всё же произошло.
Я хотела его.
Я безумно скучала по нему.
Я пыталась держать себя в руках.
Его нездоровая привязанность ко мне не была нужна ни мне, ни ему, ничего общего с любовью она не имела — не стоило забывать об этом. Нам обоим будет лучше, если она пройдёт. Мы оба станем — уже стали? — свободными от этого удушливого чувства. Не это ли счастье?
Я едва не расхохоталась до слёз, подумав, как далеки мы от вида счастливых существ сейчас, мы оба.
— Зачем вы пришли? — тихо спросила я.
— Я не буду забирать тебя… силой, — так же приглушенно отозвался профессор. — Я не буду ни к чему тебя принуждать.
— Прекрасно, — помедлив, кивнула я. — А что вы будете делать? Или вы проделали весь этот путь для того, чтобы немного помолчать в моём присутствии?
— Поехали со мной, — Мортенгейн смотрел сквозь меня. — Поехали, Аманита. Если ты это хочешь.
— Хотите сказать, что это не требование?
И как я только могла поверить, что что-то изменилось?!
— Это просьба, — отрывисто бросил профессор. — Я не требую, я прошу тебя. Поехали со мной. Если ты хочешь, леди Гламм мы возьмём с собой. Я на всё согласен.
— Леди Гламм — женщина широких взглядов, — задумчиво покивала я, впиваясь в ладонь ногтями, чтобы не сорваться. — Но понравится ли ей то, как обращаются с ее внучкой — большой вопрос. А если я откажусь, профессор, вы поволочёте меня силой? У меня здесь работа, друзья…
…про друзей я соврала, впрочем, тётушка и Истай могли таковыми считаться.
— Не потащу, — Мортенгейн выдохнул.
Как же трудно стало с ним разговаривать!
— Уйдете ни с чем?! — недоверчиво прищурилась я.
— Останусь здесь. В доме через квартал от твоего сдаётся комната. Арендный контракт можно заключить на пять лет.
— Интереееесно, — протянула я, ни на каплю ему не поверив. — А как же законная жена, которой вам надо обзавестись в ближайшие пару лет, до, страшно сказать вслух, сорока лет? Она тоже будет снимать комнату в этом доме, или обойдётесь одной на двоих?
— Моей женой будешь только ты.
Я даже руками всплеснула.
— Профессор! Что-то вы совсем заврались или… Или вы стали употреблять те самые грибные отвары, вызывающие галлюцинации? Нам про них рассказывали на первом курсе…
— Я приехал предложить тебе законный брак. Или снять комнату в доме по соседству, если ты откажешься.
— А если я потом решу выйти замуж за кого-то другого — убьёте нас обоих, — предположила я.
— Конечно, нет! — возмутился Мортенгейн, на мгновение став похожим на себя прежнего. — Только его.
— Чудесно, — покачала я головой. — Что изменилось, профессор? Вы успели зачать желанного и правильного наследника с какой-нибудь благородной дуплишией, исполнили долг перед родом и можете теперь пожить для себя?
— Думал об этом, — с обезоруживающей честностью признался Мортенгейн.
— И что решили? — я не хотела, чтобы мой голос звучал неуверенно. Но он дрогнул.
— Передумал. Решил жить… Для тебя. Ну и для себя тоже.
— В законном браке, долго и счастливо?
— Если ты согласна, то да.
— Я проверяла свою кровь, — помолчав, сказала я. — Я человек, профессор. Я даже отца своего нашла, представляете? Ездила к нему дней десять назад. Так себе типчик, бескомпромиссно, ужасающе человечен. Еле вспомнил про маму и про меня, у него уже давно другая семья. Он человек, Вартайт. А я… Так надеялась. Так надеялась!
Я даже себе не осмеливалась в этом признаться. А вот ему сказала зачем-то.
С ним я могла делиться всем — и это открытие удивляло.
— Ты… — он бросил быстрый взгляд куда-то в область моего живота. — Ты же ничего с собой…
— Ничего! — фыркнула я, потому что эта тема была больная, в некотором роде выстраданная. — Выстрел был не смертельный, вовсе вы не лучший в мире стрелок, профессор. Да и не смогла бы я, хотя врать не буду — думала об этом. Шансов на нужного вам дуплишонка нет никаких. Слышите вы?!
Он не дрогнул, во всяком случае, на лице ничего не отразилось.
— Если честно, в случае с запечатлением — шанс есть, но очень и очень маленький. Примерно один к десяти тысячам,
