– Безусловно.
– Вот видите. Итак, вы диагностировали у пациента паранойю. И теперь все, что он говорит, вы будете рассматривать сквозь призму этого диагноза.
Дэвид медленно кивает.
– Вспомните расшифровку магнитофонной записи от седьмого мая 1986 года. У вас пациент с паранойей, который ведет бессвязный разговор с кем-то, кого на самом деле не существует. Судя по его бреду, кто-то ему угрожает. А потом он говорит, что держит в руке револьвер. Рассказывает, что нажимает на курок и в кого-то стреляет, что его отец присутствует при этом. И кроме того, там есть какое-то зловещее чудовище. Что бы вы предположили, основываясь на данных о вашем пациенте?
– Я бы предположил… – растягивая слова, произносит Дэвид, – что он бредит.
– Но что вызывает именно такой бред?
– Наверное, он чувствует себя виноватым в том, что не смог помочь родителям. Наверное, он жалеет, что тогда у него не было при себе оружия.
– Итак, налицо чувство вины. Превосходно. Впоследствии вы, скорее всего, подумаете, что, поскольку он не смог помочь родителям, у него сложилось впечатление, что таким образом он – метафорически – застрелил отца, хотя на самом деле никогда не целился в него.
Дэвид внимательно ее слушает.
– По крайней мере, именно так и решил доктор Дресслер. Он был уверен, что Габриэль страдает от бреда, характерного для параноидной шизофрении. Поэтому изначально назначил лечение электрошоком.
– Электрошоком? – в ужасе переспрашивает Дэвид.
– В документах значится ЭСТ – электросудорожная терапия.
– О господи!
– На сегодняшний день ситуация с этим типом лечения лучше, элекрошоковая терапия считается эффективной в лечении пациентов с маниакально-депрессивным психозом, но редко применяется при шизофрении. Впрочем, в те годы ее использовали чаще и не так церемонились с пациентами: электрошок применяли без анестезии.
– Но какой лечебный эффект могли принести такие мучения?
– Из-за пропускания тока начинается судорожный припадок, происходит что-то вроде «встряски» мозга, «перенастройка», и формируются новые нейронные связи. Кроме того, побочный эффект этой терапии состоит в том, что пациенты становятся спокойнее.
– Доктор Дресслер лечил шизофренический бред моего брата электрошоком?
– Он полагал, что это шизофренический бред. Никто и не думал, что речь может идти о флешбэках, вспышках воспоминаний о том, что действительно произошло. С этой точки зрения у Габриэля не было ни паранойи, ни бреда. Он пережил травму, столь ужасную, что из его памяти вытеснились воспоминания о той ночи. Несколько лет спустя, в ситуациях, в которых, вероятно, присутствовали запускающие память раздражители, эти воспоминания возвращались к нему – в форме флешбэка или интрузии.
– Интрузии? – Дэвид нахмурился.
– Интрузия по сути своей похожа на флешбэк, но если при флешбэке человек вспоминает образы прошлого, видит их как странно смонтированный фильм на экране перед своим внутренним взором, то при интрузии у человека вдруг возникают те же чувства, которые он пережил в момент травмы. И травма переживается им вновь и вновь.
– Звучит ужасно.
– Так и есть, так и есть. А теперь представьте себе, что ваш брат испытал подобный флешбэк или интрузию и непосредственно после этого его подвергают электрошоковой терапии.
– Как вы думаете, как это повлияло на него? – шепчет Дэвид.
– Я бы предположила, что речь идет о ярком примере негативного кондиционирования, то есть формирования связи стимул-реакция. У Габриэля флешбэк – его бьют током, и его мозг запоминает: «как только я вспоминаю ту ночь, меня наказывают электрошоком». Реакция сознания на кондиционирование весьма прагматична. Оно просто все вытесняет. Короче говоря, Габриэль не страдал от бреда, он вспоминал. Ему нужна была помощь, но вместо этого ему говорили: «Ты безумен», «Ты опасен», «С тобой что-то не так». А ведь это надежный способ свести с ума кого-то. Вероятно, из-за этой ситуации он лишился последних воспоминаний о той ночи.
Дэвид не сводит с Ирены глаз.
– И… что все это значит?
– Это значит, – спокойно отвечает доктор Эсслер, – что ваш брат намного здоровее психически, чем все полагают. Он человек чувствительный и очень умный, он часто замечает то, чего не видят другие. На окружающих эти качества могут иногда производить ложное впечатление. А если человек при этом еще и скрытен, к тому же испытывает сложности в налаживании социальных контактов – как было в случае с вашим братом, – начинает казаться, что такой человек страдает от паранойи, или, говоря проще, безумен.
– То есть его совершенно несправедливо запихнули в психбольницу?
– В средневековье женщин сжигали как ведьм по малейшему поводу. Понимаете, все относительно. Тогда просто не знали, что происходит с вашим братом. Как бы то ни было, его, вероятно, лечили не так, как следовало. По крайней мере, если исходить из того, что записанные в его истории болезни флешбэки – это настоящие воспоминания.
– Итак, вы считаете, что он убил нашего отца? – потрясенно спрашивает Дэвид.
– Он стрелял, в этом я уверена. Это единственное объяснение. Вопрос лишь в том, почему он стрелял и в кого.
– Есть какой-то шанс, что он вспомнит ту ночь? Или эти воспоминания стерлись из его памяти?
Доктор Эсслер качает головой.
– Да и нет. В каком-то смысле человеческий мозг похож на компьютерный жесткий диск. Файл удален, но диск не отформатирован, поэтому в теории удаленные файлы можно восстановить.
– Но как?
– Вот с этим как раз и проблема…
Глава 38
Местоположение неизвестно, 24 сентября
«Вал». Это имя парит в ее сознании, точно бледный призрак.
«Не смотри в угол. Он наблюдает за тобой».
Лиз лежит на спине, стараясь не обращать внимания на зарешеченный квадратный проем под потолком камеры. «Он видит тебя, пока горит свет».
Если повернуть голову, можно даже заметить слабый блеск от объектива камеры слежения, скрытой за этой решеткой. «Может быть, он все записывает, а потом просматривает видеозапись, каждую секунду». Лиз представляет себе, как он запускает быструю перемотку, пока не натыкается на интересующий его момент. Она не знает, что хуже: то, что он в любой момент может войти в эту комнату и сотворить с ней все, что ему вздумается, или же то, что она в его власти и он может наблюдать за ней в каждый, даже самый интимный момент, когда Иветта ее моет, когда она плачет от отчаяния, когда гладит рукой живот и думает, подрос ли ее малыш и все ли с ним в порядке.
«Пожалуйста, пусть погаснет свет! Пожалуйста!»
Но свет все не гаснет. Открывается дверь. Уже по тому, как эта дверь открывается, Лиз понимает, что на пороге вовсе не Иветта. Лиз чувствует сквозняк – точно горячее дыхание хищника. Внутри у нее все сжимается. Теперь она знает, что хуже. Что он в любой момент может войти в эту комнату и сотворить с ней все, что ему вздумается.
Взгляд Лиз останавливается на потолке, цепляется за зарешеченную неоновую лампу.
– Привет, Лиз. Дай мне взглянуть на тебя.
Лиз не шевелится.
Вал медленно стягивает с нее одеяло.
– Халат.
Больше ему ничего не приходится говорить. Ее руки сами собой тянутся к подолу халата, но Лиз удается протянуть руки медленно, будто она еще слаба.
Вал громко дышит.
Его дыхание касается обнаженного тела Лиз, и ей мерзко оттого, что сейчас происходит, что все сжимается – ее соски, ее поры – прямо у него на глазах.
Протез касается ее промежности, движется от влагалища по лобку вверх, по животу, где сокрыт ее ребенок, к ложбинке между грудей – он движется ровно, по прямой линии, пугающе прямой линии.
– Тебе уже лучше, – бормочет Вал. – Хорошо. Кожа должна быть здоровой, гладкой, белой. И никаких синяков.
«Кожа должна быть здоровой? Зачем?» Этот вопрос пронзает сознание Лиз, доходит до укромнейших уголков ее рассудка.
– Я выбрал тебе платье. На тринадцатое число. Оно будет тебе к лицу. Ты будешь выглядеть в нем как королева. – Вал смеется. У него дребезжащий смех, будто сосульки разбиваются об пол. – Как кинозвезда. Мне не терпится увидеть его лицо.
«Чье лицо?»
– Ты хочешь узнать, что с тобой будет, да?
Лиз молча кивает.
– Честно говоря, мне уже не терпится. Поэтому я так редко прихожу к тебе. Чтобы не впасть в искушение, не поддаться соблазну. Было бы жаль лишиться всего этого: твоего страха, этой неопределенности, ужаса в твоих глазах, дрожи. Ты точно свеча, которая не знает, сколько в ней еще воска. Восхитительно наблюдать за тобой.
На лбу Лиз проступают капельки пота. Во рту – песчаная пустыня.
– Вынужден признать, мне пришлось дать ему фору. В знаниях. В страхе.
– Кому? – одними губами шепчет Лиз.
– Ему, конечно. Малышу Люку. Твоему Люку, принцесса.
