И черт тут же явился.
Поначалу между ними завязалась веселое препирательство: черт предложил пойти попрощаться с рыженькой, а Фурман приводил разные разумные аргументы против. Но время уже поджимало, и черт, хихикая, подвел своего заболтавшегося дружка к двери и просто-напросто втолкнул его в комнату девушек. Дверь тут же сама собой закрылась с жутким скрипом, и, возбужденно поцарапавшись в нее, Фурман понял, что попал в ловушку.
Здесь оказалось намного темнее, чем в столовой (единственное окно было завешено на ночь большим куском синего брезента с металлическими колечками по краям – возможно, это была сохранившаяся еще с войны светомаскировка), поэтому раздосадованному Фурману пришлось ждать, пока привыкнут глаза. Черт за дверью безумно радовался своей ловкой шутке, и Фурман с некоторым душевным облегчением решил, что имеет теперь полное право на него «обидеться» – друзьям таких подлянок не делают… На самом-то деле эта неуютно длинная комната была проходной – неужто глупый чертяка этого не знал? – занавеска в левом дальнем углу скрывала узенький проем, ведущий в маленькую спальню; чтобы попасть туда, требовалось всего лишь обогнуть одежный шкаф и затем протиснуться между стеной и решетчатой спинкой большой железной кровати.
Возле окна стояла еще одна кровать, и Фурман только теперь заметил, что она пуста. Но ведь девушек было двое… – Засада?! Ему мгновенно привиделась безобразная сцена драки в темноте с двумя яростными полуобнаженными ведьмами, но оказалось, что обе девушки мирно спят вместе на дальней «полуторной» кровати (вероятно, бабушка или они сами экономили таким образом постельное белье).
Рыженькая лежала с краю на спине, а ее подруга в синей ночной рубашке – отвернувшись к стенке. Наверное, им было жарко вдвоем: рыженькая разметалась, закинув руки за голову и смешно выставив сбоку круглую коленку. Фурману бросились в глаза ее голые белые плечи, и он взволнованно решил, что на ней ничего нет, но, приглядевшись, обнаружил, что она спит в большеразмерной мужской майке выцветшего голубого цвета. Это было довольно странно, но в то же время как-то очень соответствовало ее отзывчивому характеру: Фурман легко представил себе, что эта майка подарена ей одним из ее деревенских ухажеров (например, тем несчастным добряком, про которого она рассказывала, что он недавно вернулся из армии и запил от безнадежности, а она пыталась его спасти), впрочем, с тем же успехом майка могла принадлежать ее отцу или брату – а на ночную рубашку у нее просто не было денег.
В полутьме белое лицо спящей казалось неузнаваемо чужим: распухшим, слепым, с бессмысленно размазанными чертами и тяжело дышащим ртом… Чего же я все-таки от нее хотел? – вдруг удивился он. – Зачем я здесь торчу?.. Ах да, мы с чертом решили посмотреть: может, они спят голыми. Ну, я посмотрел, и что? Он стал воображать себе, что будет, если одна из них (вот только кто?) сейчас проснется и… не заорет, не рассердится, а таинственно позовет, поманит его: иди сюда!.. Вариантов было множество. Но все же на всякий случай ему следовало бы сочинить хоть парочку «школьных» оправданий тому, что он делает ночью в чужой спальне… Кстати, на самом-то деле он ведь просто хотел с нею попрощаться.
Ну, так что же ты – прощайся!
Он торопливо прислушался к себе, ища те чувства. Но все уже сложилось как-то неправильно – слишком нервно и смешно… Устыдившись, он растерянно прошептал «пока», тихонько проскользнул в свою комнату, грустно залег в холодную постель и, разочарованный, уснул.
5
На погоду пожаловаться было нельзя. Фурман каждый день ездил на стареньком дамском велосипеде к Черному озеру (раньше – побаивался: цыган, пьяных мужиков, хулиганов, чужих мальчишеских стай…). Там было два хороших места для купания: песчаный обрыв на поросшем старыми соснами берегу и так называемый остров (в действительности это был всего лишь полуостров, довольно слабо прикрепленный к «материку» и напоминающий по форме гигантскую каплю). Середина острова была густо засажена маленькими пушистыми елочками, которые за последние несколько лет заметно прибавили в росте, превратившись в «детское» подобие леска, а все остальное представляло собой приподнятую над озером неровную травянистую поляну с несколькими узкими языками песчаных пляжей. Тенистый сосновый берег был намного спокойнее и чище, чем плешивый и даже по будням многолюдный остров, но Фурман считал, что если кому-то вздумается угонять его велосипед, пока он купается, то на открытом пространстве вору будет труднее скрыться, – и поэтому ездил на остров.
Обычно он быстро окунался, то и дело бросая тревожные взгляды на оставленную на берегу машину, и, немного обсохнув, пускался по наезженным еще с Борей велосипедным маршрутам: то по лесной дороге до маленького круглого Белого озера и потом в сторону знаменитого Введенского озера, посреди которого на острове в бывшем монастыре была женская колония; то к железнодорожной станции и дальше по глухим тропинкам вдоль узкой тихой речки Клязьмы; то по Горьковскому шоссе в сторону Москвы…
Однажды, когда Фурман под чудовищно палившим солнцем дольше обычного бултыхался в озере, на пляже появился знакомый ему взрослый парень по имени Сашка: он жил через два дома от бабушкиного и был Вовиным другом детства (в один из своих приездов Вова даже представлял ему Фурмана как своего брата), а кроме того, он был известным всему Покрову хулиганом. Несколько лет Фурман его не встречал: кажется, Сашка «отсиживал» большой срок за драку с поножовщиной – и вот, видно, вернулся. Голова у него была пострижена наголо, а с лица не сходила идиотическая улыбка человека, который после долгого отсутствия радуется всем проявлениям жизни. Сашка был коротконог и выглядел довольно неказистым в своей явно случайной одежде, но, когда он стянул с себя рубашку, на его плечах и торсе заиграли мощные мускулы, разукрашенные синими татуировками. Брюки Сашка не стал снимать – наверное, еще не успел обзавестись плавками, – так и прилег в них на мелкий горячий песок, улыбаясь сверкающему озеру, сияющему небу и тихим зеленым берегам.
Фурман был сильно встревожен этим соседством. Конечно, глупо было бы думать, что опытный уголовник, едва вышедший на свободу, немедленно позарится на его древний драндулет. Да и сам-то Фурман – всего лишь мелкий пацан с пустыми карманами – вряд ли может быть ему интересен. А в крайнем случае можно успеть пропищать Сашке что-нибудь про его друга детства Вовку с Октябрьской улицы: мол, мы же знакомы и вообще чуть ли не кореши!..
Наплававшись до мурашек, Фурман наконец отважился выбраться на берег передохнуть. Сашка спросил, нет ли у него закурить, и огорченно огляделся вокруг: в эту предобеденную жару отдыхающих было немного, а мужчин так и вовсе ни одного. Пришлось Сашке подняться, отряхнуть брюки и отправиться на поиски курева. Фурман с облегчением пожелал ему счастливого пути.
Минут через пять он понял, что надо снова лезть в воду – иначе просто спечешься. Мысль о том, чтобы ехать куда-то кататься, можно было выкинуть из головы – какое там, до дома бы дотянуть без солнечного удара… Пока же он решил воспользоваться своим одиночеством и потренироваться в нырянии с открытыми глазами. Содержимое Черного озера напоминало коричневый суп со шпинатом, и после нескольких погружений глаза сильно защипало. Но все равно в воде было здорово!
Увы, вскоре на берегу снова появился Сашка, как видно, сумевший разжиться сигаретами где-то поблизости. Фурмана вдруг поразила кошмарная мысль, что он их у кого-то отнял или даже убил из-за них человека… Ему сразу расхотелось нырять, с глазами или без, и он растерянно залег на мелководье, периодически с показной жизнерадостностью суча ногами. А Сашка с комфортом устроился на прежнем месте и ощерился во весь рот – похоже, ему здесь понравилось.
Неожиданно за спиной у Фурмана раздалось несколько всплесков, и мимо него, улыбаясь и роняя капли, к берегу прошла смуглая от загара высокая черноволосая девушка в синем купальнике. Наверное, она приплыла сюда с соснового берега, и Фурману стало стыдно, что он, точно маленький, валяется там, где нормальному человеку едва ли по колено. От неловкости он не нашел ничего лучшего, как «нырнуть» лицом во взбаламученную воду (животом и коленями он и так шкрябал по дну).
Продрав глаза, он увидел, что девушка, направлявшаяся вверх по песку в сторону прибрежной дороги, задержалась рядом с Сашкой, который остановил ее каким-то вопросом. Интересно, что ему от нее надо? Неужели они знакомы?! Она же явно не местная… Не расслышав с высоты своего роста, девушка слегка наклонилась, Сашка хриплым голосом повторил вопрос и почти сразу задал следующий, а за ним еще один – завязав таким образом беседу. Девушка отвечала ему с вежливой готовностью, но при этом недоуменно щурила большие карие глаза и удерживала крайне неустойчивую позу (она ведь только обернулась на секунду и собиралась идти дальше, но, поскольку Сашка нарочно говорил очень тихо, ей приходилось раз за разом изгибаться к нему и переспрашивать). Закрепляя свой тактический успех, Сашка ловко перекатился на живот: он неотрывно глядел на девушку снизу вверх и словно умолял ее о чем-то… Кому-нибудь со стороны эта сцена могла бы показаться чрезвычайно романтичной и подразумевающей длительную предысторию. Но Фурману было уже понятно, что это история про Красную Шапочку: опытный хулиган просто от нечего делать клеился к случайно встретившейся ему незнакомой интеллигентной девушке, в меру своих сил изображая «галантность», – хотя вообще-то ждать от него можно всего чего угодно. Не кричать же этой взрослой девушке: «Беги (или бегите?), а то он тебя съест!» – даже если она и послушается сидящего в озере маленького мальчишку и убежит, то как он сам потом спасется от Волка?..
