– Нукекуби, – суеверно пробормотал юноша, чем вызвал презрительную ухмылку на лице старшего брата.
На чудовищного нукекуби, умеющего отделять свою голову от тела и отправлять в полет в поисках человеческого мяса, находка никак не тянула.
– Ты дурак? Это – Сабуро.
Нобу приблизился, опасливо принял из рук брата его страшный груз и издал горестный стон.
Лицо покойного кривилось в гримасе боли, свидетельствовавшей лучше любых сопроводительных записок, что конец его не был легким.
– Значит, сёгун все знает, – потрясенно пробормотал Нобу и поежился.
Акио отобрал голову у брата, закрыл покойнику глаза. На лице генерала застыла хорошо знакомая его подчиненным бесстрастная маска. Пожалуй, только несколько человек из ближайшего окружения, знавшие Такухати годами, смогли бы заметить скрытую за ней ярость и скорбь.
– Не здесь. Пошли в дом.
Дверь открыл слуга и замер в глубоком ритуальном поклоне.
– Управляющего ко мне, – велел генерал с порога и прошел по коридору, даже не пытаясь скрыть или завернуть в ткань свою страшную ношу.
С управляющим столичной резиденцией клана Такухати они столкнулись на пороге кабинета. Упреждая любые расспросы, генерал сунул ему голову.
– Оставили на пороге дома, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд вассала. – Выясни, как она здесь оказалась. Когда и кто из слуг покидал дом в последний раз? Кого из посторонних пускали во двор? К ночи я должен знать, кто принес ее.
Кровожадная ухмылка лучше любых слов говорила, что сделает генерал с курьером, доставившим жуткую посылку.
Нобу робко тронул брата за рукав:
– Но сёгун… – начал он.
Такухати отмахнулся.
– И позаботься, чтобы нашли тело. Сабуро был хорошим вассалом, я хочу, чтобы у него было достойное погребение, – закончил он.
Управляющий исчез так же стремительно, как появился. Нобу попытался исчезнуть вслед за ним, но был остановлен окриком брата: «А ты куда?»
– Я думал, теперь уже все… – начал он. И замолчал, предлагая брату самому додумать, что именно «все» – раз уж они собирались обсудить план похищения младшей сестры из дворца сёгуна. А какое теперь обсуждение, когда свой человек, внедренный во дворец, вернулся в таком усеченном виде?
Акио щелчком пальцев зажег фонарь на столе, прошелся по кабинету, напоминая повадками запертого в клетке, но несломленного хищника.
– Третий раз, Нобу! Это не может быть случайностью.
– Думаешь… – Нобу тревожно покосился на дверь, словно опасался чужих ушей.
– Кто-то из наших людей берет золото сёгуна.
– Но зачем они подкинули голову? Мы бы не хватились Сабуро еще пару недель.
Старший Такухати криво ухмыльнулся:
– Запугивает. И предупреждает.
– Послушай, – нерешительно начал Нобу, – я сейчас скажу то, что тебе не понравится. Но, может, все так и оставить? – Увидев выражение лица старшего брата, он вскинул руки и заговорил быстрее: – Пойми, сёгун просто хочет быть уверенным в нашей лояльности. Я видел Хитоми во дворце. Ей нравится быть фрейлиной. Скоро прибывает самханское посольство. Возможно, она сумеет найти мужа среди самханцев. Ты хочешь спрятать ее на Эссо, чтобы она так и состарилась там, не увидев мира? Пойми, ей уже тринадцать! Еще два года и…
– Хватит! – обрубил эту тираду резкий окрик генерала. – Молчи!
В комнате повисла тяжелая пауза. Акио встал у приоткрытого окна, вглядываясь в густые сумерки за окном. Порыв ветра донес обрывок пения кукушки и запах цветущей сакуры. Генерал поморщился и резко опустил створку, отсекая внешний мир. С недавнего времени сакура вызывала у него почти неконтролируемый приступ ярости.
Сакура, запах трав в офуро, вид тяжелого узла волос над беззащитной девичьей шеей и еще десяток мелочей, вольно или невольно напоминавших о волшебной ночи и полном позора утре…
– Значит, это правда. – Тихий голос брата разрушил наваждение. – Ты думаешь сам стать сёгуном, как и требовал отец. Сёгун не просто так взял Хитоми в заложницы.
– Думаешь, только Хитоми? – Акио резко повернулся, чтобы смерить младшего брата насмешливым взглядом. – Веришь, что получил должность тайи за особые заслуги?
Нобу побледнел и ничего не ответил.
– Пока вы здесь, он держит меня за… – Генерал сжал ладонь в кулак и сделал неприличный жест. – Если не найду предателя, не смогу верить своим людям.
О задании Сабуро знали всего человек десять. Самых близких, проверенных вассалов. Кто-то из них согласился продать своего даймё и свою честь в обмен на золото? Или предатель чуть дальше – среди домочадцев и слуг вассала, а тот просто сболтнул лишнего там, где следовало промолчать?
– И что делать?
Акио откинулся на стену и скрестил руки на груди. Мысленно он рассмотрел и отбросил уже с десяток вариантов. Конечно, он найдет предателя, и тот еще поймет, что, выбрав золото сёгуна, выбрал не только бесчестье, но и смерть. Но на это нужно время. Время и свобода маневра, которой у него нет, пока сестра в заложниках.
Своим доверять нельзя. А чужакам – наемникам или главам других кланов – нельзя втройне. Стоит дать им понять, насколько важна для даймё Эссо младшая сестра, и у Хитоми уже никогда не будет счастливой и спокойной жизни.
– Мне все равно нужен союзник, а у главы клана Асано нет сыновей, – наконец медленно выговорил генерал. – Зато целых три дочери. Старшей как раз семнадцать, самый брачный возраст. И у него тридцать тысяч вассалов, которые отлично знают, с какой стороны нужно браться за катану.
– Он даже не даймё. Наместник…
– Это можно поправить. Я слышал, наместник давно считает северо-западную префектуру своей вотчиной. Мы будем друг другу полезны.
– Но при чем здесь Хитоми?
Такухати усмехнулся:
– Попрошу его, как будущего родственника, о маленькой услуге.
Мия бездумно гладила струны цитры, краем глаза поглядывая в зал. Вечер только начался, в чайном домике находилось всего двое гостей. Лица незнакомые, на аукционе Мия их не видела. Совсем молодые – на вид лет по двадцать. Один – с тонкой полоской ухоженных усиков – настоящий красавчик, не зря же гейши вокруг него так и вьются, стремясь завладеть вниманием гостя.
Второй самурай, впрочем, тоже не скучал в одиночестве. Мужчины развалились в углу и как раз допивали второй кувшинчик саке, отпуская сальные шуточки по поводу окружавших их жриц любви.
Девушка отвернулась и уставилась на струны. Как хорошо, что госпожа Хасу наказала ее за ту сцену в кабинете. Теперь весь месяц Мия будет играть на цитре, вместо того чтобы обслуживать гостей и флиртовать с ними.
Среди гейш эта работа не была популярной; перебирая струны, трудно привлечь внимание гостя, а долг чайному домику – за проживание, еду, красивую одежду, притирания и другие женские штучки – рос ежедневно.
Девушка подавила тоскливый вздох. Неделя, выделенная «матушкой» новоявленным гейшам на восстановление после мидзуагэ, миновала. И сегодня выпускниц школы ожидал первый обычный рабочий день. Вернее, ночь.
Мия закусила губу и страстно пожелала, чтобы ее никто не купил этой ночью. Когда-нибудь это все равно случится, но пусть не сегодня. Пожалуйста! После рассказа сверстниц даже думать было противно, что к ней притронется один из обычных клиентов «Медового лотоса».
Она снова вспомнила Джина. Сильные объятия, жесткие рыжие волосы под пальцами, поцелуи, от которых кожа горит огнем, а голова становится легкой и бездумной.
Но образ самханца в мыслях побледнел и растаял, вытесненный иным. Полыхающие синим огнем глаза, стальные пальцы, до синяков стискивающие бедра, хриплое рычание «Ми-и-ия»…
В животе сладко заныло, как всегда, когда Мия вспоминала о той ночи и о том, каким властным, но нежным был с ней ее первый мужчина.
Неужели, если бы она согласилась на выкуп, Акио стал бы иным? Жестоким садистом, получающим удовольствие от страданий беззащитного? Она перебрала мысленно все свои столкновения с Такухати. С того самого первого раза, когда он выделил ее среди толпы майко и приказал ублажать себя, а она не подчинилась.
Акио был настойчив, временами резок и груб. Все в его манере держаться и поведении требовало беспрекословного повиновения, иной раз девушке казалось, что он хочет ее полностью поработить, присвоить себе, контролировать каждый ее вдох.
Но он никогда не был жесток с ней.
Мия моргнула. На полированное тело цитры упала капля. И еще одна рядом с первой. А струны все так же звенели – негромко и печально.
Практичный и циничный обряд продажи невинности кроме вполне понятной финансовой выгоды таил в себе немалую пользу, приучая майко к специфике будущей профессии во всей ее неприглядности. Акио Такухати, превратив ночь мидзуагэ в ночь любви, оказал девушке сомнительную услугу.
Мия так и не узнала, был ли рассказ Асуки правдой. Новость о гейше, отказавшейся стать наложницей даймё Такухати, мгновенно облетела весь «квартал ив и цветов», на Мию бегали поглазеть из дальних чайных домиков, разве что пальцами не тыкали. Незаметно расспросить кого-то в таких условиях было немыслимо. А спрашивать не таясь – выставлять себя полной дурой.
