– Ты меня что?.. – удивленно поднял брови Баринов. – Любишь???
– Люблю. А что тебя удивляет?
– Нет! Это я тебя люблю! И любил все эти годы!
– Мы оба любили друг друга все эти годы, а жили с другими. Так бывает. Но если судьба, ее не обойти. Просто... всему свое время...
* * *
В доме у Кузнецовых предновогодний дым стоял коромыслом, из-под двери тянуло яблочным пирогом, слышались возбужденные голоса.
Инга окинула придирчивым взглядом Илью Баринова, поправила на нем шарф, смахнула несуществующие пылинки.
– Гуська! – прошептал Баринов. – Ты меня готовишь, как будто я не твой жених, а твоей Тоськи!
– Молчи, жених! Я тоже не каждый день в этот дом своих кавалеров привожу. Поэтому должно быть все тип-топ!
– Тип-топ, тип-топ! – дурачась, пропел Баринов и решительно нажал кнопочку звонка.
Где-то в глубине квартиры зацокали каблучки, щелкнул замок, дверь распахнулась, стукнувшись ручкой о стенку в тесной прихожей. Тося бросилась к Инге в объятия. За девчачьими телячьими нежностями с площадки наблюдал Баринов, а из глубины прихожей – Игорь Синев, за спиной которого маячила Софья Гавриловна.
Пока дамы восторженно пищали и метались по прихожей в поисках тапочек и места для верхней одежды в узком «хрущевском» встроенном шкафчике, словно перекочевавшем в городскую квартиру из детского сада, мужчины пожали друг другу руки.
А потом Инга, смущаясь и краснея, как пятиклассница, подвела Илью к Софье Гавриловне и представила:
– Теть Сонечка! Знакомьтесь, это Илья!
– Из детства? – со знанием дела осведомилась Софья Гавриловна, и Баринов вспыхнул, как сухая береста от спички, видать, тетя Соня хорошо знает, кто такой «Илья из детства». – Ну, вот и хорошо, что из детства. Все самое светлое у нас в детстве было.
Тетя Соня смотрела на Баринова внимательно, так что ему стало немного не по себе. Но глаза у нее улыбались, и его наконец, что называется, отпустило.
В квартире беспрестанно звонил телефон, и Софья Гавриловна, руководившая сервировкой стола и восседавшая в кресле у телефона, неизменно чеканила в трубку:
– У аппарата! – и дальше менялась в лице, расплывалась в улыбке, кивала головой, приговаривая посекундно: «...И мы вас, и мы вас...» – а потом брала слово и выступала по полной программе, да так, что после пятого раза Баринов запомнил ее коронное поздравление чуть не наизусть: «...Чтобы в будущем годе было с кем и было где!» – неизменно заканчивала свой спич Софья Гавриловна и со стуком водружала трубку телефона на место.
У Баринова уши краснели, а Тося неизменно заглядывала в комнату и укоризненно говорила:
– Мамуль! Ты выражения выбирай!
– А что я сказала? – притворно удивлялась тетя Соня, посмеиваясь в жесткий воротник нарядной кофточки. – Ты ханжа, Тоська! Нормальные стишата для близких людей и ничего такого личного! Илья, деточка! Вы не смущайтесь уж так вот! Ингуська с Тоськой внимания не обращают, и Игорешка привык. И вы привыкайте!
Илье было хорошо в этом доме. Как в семье. И он впервые за все время с момента встречи с Ингой подумал, что у них действительно все будет хорошо. Уже без всякого вопроса в конце фразы. Просто хорошо – и все.
Потом пришли родственники Кузнецовых – Тосин двоюродный брат Валера со своей половинкой – краснощекой и упитанной, как колобок, женой Валей. Все долго знакомились и представлялись друг другу.
Тося всех быстро пристроила к делу: кого чистить картошку на кухне, кого нарезать треугольничками хлеб, кого протирать фужеры.
Софья Гавриловна придирчивым взглядом окинула праздничный стол. Все было красиво: и скатерть новогодняя с вышитыми по углам колокольчиками, и серебристые свечи в старинном подсвечнике посреди стола, и поигрывающие радужными бликами на изломах хрустальные фужеры, и тонкостенные рюмки.
– А стаканы? – Софья Гавриловна фыркнула. – Тось, а морс наливать в чашки, что ли, будешь? Вот кровь крестьянская! Пойдемте, Илюшенька, в мою комнату, надо достать парадные стаканы.
Тяжелые – парадные – стаканы и высокий красивый кувшин в комплекте с ними стояли на стеклянном старинном подносе на верхней полке в серванте.
– Вот там, деточка, – показала Софья Гавриловна Илье на самый верх, – только доставайте аккуратно, там пыли полно! И табурет вот возьмите, а то свалитесь, и красоту мою перебьете, и себе шишку поставите.
Илья скинул тапочки. Одной ногой он уже стоял на табурете, а смотрел не на хрустальный сервиз, а на старое фото в рамочке под стеклом.
– Ну, что ж вы застряли-то, деточка? – подтолкнула его Софья Гавриловна.
Баринов машинально поднялся на табурет, не глядя на стаканы, пошарил по серванту, сдвинул с места поднос и мягкую подушку пыли. Чихнул и едва не упал с табурета. Стаканы подвинули на подносе кувшин, все хрустальное семейство нарядно дзинькнуло, словно чокнулось за праздничным столом. Баринов поставил добычу на табурет и снова посмотрел на фото в рамочке.
– Это... – промычал он.
– Это? Это мой друг, деточка. – Софья Гавриловна посмотрела на снимок, на Илью Баринова, снова на снимок под стеклом. – А вы... знакомы?
Батя... ...Софья Гавриловна села на свою высокую кровать, украшенную по старинке подушками-думочками всех размеров.
– Ты... Илья... Баринов???
Баринов кивнул.
– И родился в Большом Логе?
– Там, да...
Софья Гавриловна хватала воздух и держалась рукой за сердце.
– Вам плохо? – Баринов ринулся к двери.
– Нет-нет, деточка, нет, не надо никого звать... Мне хорошо. Сейчас справлюсь. Садись вот тут. Вот тут, рядом.
Баринов присел на краешек кровати. Софья Гавриловна взяла его руку и качала ее, как ребенка.
– Радость-то, радость-то какая, деточка! Так не бывает! Я и мечтать не могла, что Санечкин сын и моя Ингушка – вместе. Она хорошая, очень! Ты ее не обижай! Любит она тебя. Всегда любила. И я твоего отца очень любила. Вот... Потому он у меня тут... – Софья Гавриловна внимательно посмотрела на Баринова. – А вы очень похожи. Очень. С Тосей.
– Почему с Тосей? – Баринов уже смутно догадывался о происхождении Тоси Кузнецовой, но было это все как в кино каком-то. Он, кажется, даже видел такое. У него не было времени все осмыслить и понять. Баринов покрутил головой. Яснее в ней не стало.
Приоткрылась дверь в комнату, заглянула Тося:
– Мам, до Нового года час, а вы...
– Заходи, дочка! Поговорить надо.
– Мам!
Софья Гавриловна жестом остановила ее и показала рукой: двери прикрой.
– Туська, никогда б не стала ничего тебе рассказывать, кабы не судьба такая, что сама в дом пришла.
– Мам, ты о чем, а?
– Садись. Вот тут, рядом со мной.
Тося присела по другую сторону от матери. Та взяла ее руку и руку Баринова, вложила одну в другую, накрыла своей ладонью.
