— Свои мы, партизаны.
С минуту стояла тишина.
— Оружие бросайте.
— Ага, прям уже, — с сарказмом ответил я. — Дед, ты говори, да не заговаривайся. Не хочешь нас видеть — так мы уйти можем. А вы тут сами со своими проблемами разбирайтесь.
— Вот сейчас как жахну жаканами и на две проблемы у меня меньше станет, — пригрозил тот.
— Смотри себе зад не отстрели, охотничек, — влез в беседу волколак.
Пришлось несколько минут стоять и лениво переругиваться с часовым, пока не появились новые действующие лица. Ещё двое мужчин и женщина, все трое немолодые, в возрасте около полувека.
— Вот ты тютя, — немедленно набросилась на часового представительница слабого пола. — Да где ж ты видел немцев татар?
— У них оружие немецкое. Глянь на их автоматы, — стал защищаться наш оппонент.
— У нас тоже есть автоматы, так мы тоже…
— Помолчи, Авдотья, — оборвал её один из вновь пришедших, потом глянул на нас исподлобья. — Вы кто такие?
— Партизаны, возвращаемся из рейда в отряд. Вот вас увидели и решили познакомиться, узнать последние новости, — сообщил я ему заготовленную версию. По факту, сказал чистую правду.
— И где ж вы рейдовали-то? И где ваш лагерь?
— А это уже не ваше дело, гражданин, — ответил я ему. Можно было бы использовать привычную ментальную практику, но было лень, плюс, захотелось проверить в деле подарок Озерова. Он уже давно выдал несколько серьёзных — по его словам — документов на случай встречи с партизанскими отрядами, диверсионными группами и так далее. Сейчас самое оно, чтобы проверить силу этой бумажки с печатями. — Мои документы.
Мужчина принял у меня и принялся внимательно читать, часто поднимая глаза на меня.
— Цита… да… — дошёл он до фамилии.
— Киррлис Цыдендамбаев, — сказал я и невольно скривился. По какой-то причине в Москве меня «офамильничали» этой трудновыговариваемой с непривычки фамилией. Мол, она из самых распространённых в Монголии, не даст моим недругам никакого шанса ко мне прицепиться. А для документов она нужна, и раз я не желаю назвать свою настоящую, то пусть будет эта. Не говорить же, что у меня, выходца из семьи пастухов и кожемяк, фамилии просто нет.
Пара печатей и несколько подписей заставили читающего проникнуться к нам уважением.
— Извините, товарищ Ци… тидол… мата…
— Киррлис, товарищ Киррлис, — вновь скривился я. — Я уже привык к такому обращению.
— Ещё раз извините, товарищ Киррлис. А я Григорий Афанасьевич Киржич, — потом ткнул в того, с кем пришёл. — Семён Павлович Рябов и Авдотья Ильинична Кисилёва. А там Панас Игнатыч Смолич, — он махнул рукой в сторону караульного, который вышел к нам со своего поста, движимый любопытством. — Погреться не хотите у костерка? Угостить почти нечем, можем дать по яйцу варёному, кружке молока и хлеба с отрубями.
— Погреемся, почему нет, — улыбнулся я ему. — А еду приберегите для своих людей. Мы-то уже ночью в отряде будем, так что, потерпим.
Пока мы дошли до одного из шалашей, устроенного под большой сосной, из других таких же построек высыпало чуть ли не всё население лагеря.
— Партизаны, — пронеслось по окрестностям шушуканье беженцев. Вместе с этим до меня донеслись различные версия нашего появления в этих местах. От того, что мы единственные выжившие из нескольких сотен, которые дали прикурить гитлеровцам под Полоцком, до той, что мы прибыли за ними и за нами следом движется обоз с пустыми санями и телегами, а мы опередили, чтобы дать время собрать вещи.
Несмотря на мой отказ от угощения, новые знакомые с ним, отказом, не согласились. Уже скоро нам с волколаком вручили по большой кружке кипятка, слегка «забелённым» ягодным вареньем и маленькое блюдце с несколькими ложками густого, как смола, того же варенья. К этому прилагались два кусочка сильно крошащегося ржаного хлеба, в котором малосъедобных добавок было чересчур, кажется, там не отруби лежали, а мелкорубленая кора или травяные корни. С плодами хлебного дерева было не сравнить. И тем более не сравнить с караваями, которые пеклись у Ильича на кухне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Во время беседы я узнал историю беженцев. Здесь, в этом глухом лесу, спрятались жители трёх деревень и нескольких хуторов, которые сумели избежать зачистки карателями. Больше всех было односельчан Авдотьи Ильиничны. Тётка эта оказалась на удивление болтливой, вываливая новости и истории, кажется раньше, чем успевала подумать о том, а стоит ли посторонним про них знать. Её раз сто — и я совсем не преувеличиваю — обрывали окружающие, когда она едва не выдавала какие-то местные тайны. Хочу добавить, что выглядела она чуть-чуть моложе своего возраста, а в её ауре я заметил следы очень грубого лечебного вмешательства. Выслушав то, что они мне хотели сказать сами, я, наконец-то, применил ментальную магию. Совсем чуть-чуть, завоевывая их расположение и усиливая к себе доверие.
— Из какой деревни? — живо заинтересовался я. — А у вас волш… святого источника нет?
— Тоже наслышаны, товарищ Киррлис? — раньше всех успела открыть рот Авдотья. — К нам за водичкой из него аж из самого города приезжали. А наш фельшэр деревенский на этой воде готовил свои отвары и настои.
— Ох, Авдотья, — тяжело вздохнул Киржич.
— А как бы увидеться с вашим фельдшером? — поинтересовался я.
— Болеет он, — замялся мужчина.
Пришлось мне надавить на него чуть сильнее ментальным подчинением. И только после этого я узнал всё. Прошло меньше десяти минут после этого, как я уже стоял в шалаше, где лежал фельдшер Силантий, оказавшийся местным самородком — целителем, прошедшим самостоятельную инициацию после того, как окрестности его деревни залило морем маны из «раскрытых» энергоканалов магического узла. Хочу добавить, что по магической силе он намного превосходил меня. И получи он хотя бы начальное обучение, то смог бы войти в первую тысячу целителей империи. А после Академии, то и в первую сотню. К сожалению, сейчас передо мной лежал без сознания совсем не маг. Та расправа над немцами в деревне и оживление убитых односельчан выжгла ему средоточие и внутренние каналы, как огонь факела сжигает паутину. После такого требуется дорогое и длительное лечение без гарантии, что оно поможет.
«Демоны, как же так-то? Почему? Да я бы правую руку отдал за такого помощника, — мысленно взвыл я от отчаяния. — Уже инициированный маг, да ещё целитель, да ещё носитель такой Силы! Нет, Провидение точно надо мной издевается».
Бросить Силантия я не мог. Пусть он сгорел внутри, но есть шанс, что энергетика целителя сумеет восстановиться в богатом на ману месте. К тому же, есть надежда, что в соседнем мире найдётся лекарство для него. Я даже готов заплатить за него адамантием.
Сложности возникли с тем, что вместе с фельдшером мне нужно было взять и всех этих людей. А их тут за двести человек набралось, два десятка неходячих, пятеро и вовсе в горячке бьются, подхватив тяжелейшую простуду в апрельском лесу, где ещё снега было полно. Ситуацию делало ещё хуже то, что эти сотни предстояло провести через немецкую линию обороны, возведённую вокруг моего леса. Это не передовая, которую прорвала Красная армия несколько дней назад, но тоже не сахар.
«Сложно, но не невозможно», — решил я.
Глава 22
Сегодня в кремлёвском кабинете кроме его хозяина находились всего два человека. Или целых два, тут с какой стороны посмотреть. Ведь тема совещания касалась таких вопросов, что знающих их можно пересчитать по пальцам на двух руках.
— Ваше мнение, Георгий Константинович, по поводу амулетов, которые мы получили от одного всем нам известного шамана, — посмотрел Сталин на Жукова, совсем недавно ставшего командующим Калининским фронтом и плотно контролирующий действия четвёртой ударной армией, осуществившей прорыв немецкой обороны в районе Велиж-Усвяты и практически дошедшей до Витебска. Личным распоряжением Сталина он был снят с должности командующего Западным фронтом в момент Ржевского сражения. Правда, его стоит назвать Ржевским разгромом, так как к началу апреля РККА потеряло аж две армии! При этом без каких-либо успехов, даже крошечных. Лишь сам факт того, что Жуков был посвящён в операцию «Великий могол» помог ему уйти на новое место, где ему немедленно стал сопутствовать успех.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
