Из вышеприведенных выдержек видно, что отмечаемые «промосковские взгляды» характерны для представителей низших сословий украинских и белорусских земель Речи Посполитой (казаки, черные люди, жилецкие люди). Высшее сословие не упоминается в этом перечне.
В советской историографии традиционно (и небезосновательно) отмечается «антифеодальная направленность» этого казацко-крестьянского выступления. Например, у уже неоднократно цитированного нами В. А. Голобуцкого читаем: «…в Москву со всех сторон поступали сведения, не оставлявшие никакого сомнения в антифеодальном характере движения народных масс на Украине, направленного против всех вообще крепостников – польских, украинских и т. д. Сообщения пограничных воевод рисовали яркую картину классовой борьбы на Украине, массового показаченья закрепощенного крестьянства и низших слоев мещанства, уничтожения шляхетства, разорения панских имений, ликвидации польской государственной администрации и т. д. Стародубец Григорий Климов, например, вернувшийся с Украины в начале лета 1648-го года, рассказывал о размахе восстания и массовом по-казаченьи крестьянства: “а которые де их крестьяне Потоцкого и Вишневецкого и Кисе леви и те де <…> стали в казаки ж”. Шляхтич Криштоф Силич, бежавший из Новгород-Северска в Трубчевск, говорил трубчевскому воеводе в июне 1648-го года, что “черкасы в Новгородке Северском панов и шляхт всех побили и посекли”. Севские воеводы сообщали в мае 1648-го года в Москву: “беспрестанно де своевольные люди – мещане и мещанские дети и с будники и всякие люди к казакам пристают и копятся вместе”. 31-го июля 1648-го года в Москве была получена отписка трубчевского воеводы Никифора Нащекина, последний, со слов стародубского подстаросты шляхтича Рафаила Уесского, писал: “халопе де их кабальные и все подданные из маетностей збунтовавшиеся против их, панов своих <…> немало панов своих побили и все скарбы их побрали”. Гр. Кунаков сообщал: “А к Богдану де Хмельницкому собиралися в полки многие люди своевольные и пашенные мужики, побив панов своих в их маетностях. <…> Великому государю, его царскому величеству, – продолжал Кунаков, – своих украин годитца от такого гультяйства оберечь, чтоб не вомкнулись и шкоды какие не учинили”»[312].
Надо вспомнить, что в первых числах июня 1648-го года в Москве вспыхнул Соляной бунт, далее волнения прокатились по многим городам российского государства. Все это предопределяло крайне настороженное отношение российского правительства к событиям на Украине, да, по большому счету, не до Малороссийской «замятии» тогда было. Правительство, надо отдать ему должное, продолжало собирать сведения о ходе событий на Украине, одновременно наводя порядок в собственных владениях. А дела в юго-западном приграничья шли не блестяще. «Здесь было много выходцев с Украины и пришельцев с Дона. Большинство лиц, прибывших с юга, участвовало в боях с “крымскими царевичами”, наблюдало жизнь донских казаков, сталкивалось с “литовскими воровскими черкасами”. Они приносили в южные крепости рассказы о безбоярской жизни “казацких республик”, а также сведения о ходе освободительной войны на Украине. Эти известия находили глубокий отклик и реальные проявления в городских движениях служилых людей Бобрика, Хотмышска, Карпова, Корочи, Валуек и Чугуева»[313].
Очень скоро худшие опасения российской власти отчасти стали подтверждаться. Движение казаков, крестьян и мещан на Украине «аукнулось» и в русском порубежье. «В своей челобитной на имя царя, датированной началом июня 1648-го года, торопецкие и хотмыжские дворяне и дети боярские жаловались: “людишки наши и крестьянишка своею слабостью, видя их литовскую прелесть, с тех пор учали тебе, государю изменять и бегать за рубеж и ныне бегают за рубеж безпрестани и от того, государь, многие поместишка наши <…> запустели”, и далее – крестьяне “бегают за рубеж в литовскую сторону, пограбя животишка наши и пожигая дворишка у нас, холопей твоих, и самих нас, холопей твоих, бьют и вяжут”. Более того, бежавшие на Украину русские крестьяне, “приходя из-за рубежа с порубежными людьми, – продолжали челобитчики, – и последних людишек наших и крестьянишек от нас подговаривают <…> (и) сильно за рубеж свозят”. <…> “А от наших холопей <…> и от их воровства нам, порубежным людем, жить нельзя”»[314]. В связи с таким оборотом дела российское правительство вынуждено было принять чрезвычайные меры. «В царском наказе от 13 июня 1649-го года путивльскому воеводе было велено следить, “чтобы из литовской стороны и из городов боярские (подданные) <…> и иные никакие воровские люди жить для всякого воровства в Путивль и в Путивльский уезд <…> не приходили” и арестовывать немедленно всех тех из русских жителей, “хто учнет с литовскими людьми с изменни(ка)ми съезжатца”. В том же случае, если украинские повстанцы явятся в Путивльский уезд, станут громить имения бояр и служивых людей и “учнут против государевых служилых людей стоять з боем”, то воевода обязан был со своими людьми над ними “промышлять всякими обычаи <…> и за рубеж их не упустить”, а захваченных в плен “риспрашивать з большим пристрастьем (т. е. под пытками)” и “держать в тюрьме <…> з большим береженьем”»[315]. Воеводам порубежных городов предписывалось: «От литовского рубежа по всем дорогам и по малым стешкам и по приметным по всем местам учинить <…> заставы и сторожи крепкие велеть беречь накрепко, чтоб <…> никто не проехал и пеш не прошел и не прокрался никакими обычаи»[316]. В городах и уездах вводилась строгая регистрация приезжих из-за рубежа, а для получения такой регистрации требовалось поручительство какого-либо благонадежного россиянина.
С другой стороны, было ясно, что в результате массового выступления широких казацко-крестьянско-мещанских масс Польско-Литовское государство серьезно ослабевает, что открывает перед Россией определенные перспективы. Учитывая благорасположение к России широких масс из состава низших сословий на Украине и в Белоруссии, а также конфессиональную общность с большинством населения этих земель Речи Посполитой, российское правительство принимает меры экономического характера по поддержке армии Б. Хмельницкого и населения на контролируемой его повстанцами территории.
Это и поставки оружия, пороха, и возможность для украинских торговых людей беспошлинной торговли в российских городах. Особое значение имела для украинцев возможность покупок хлеба в России, так как во время военных действий, а также из-за действий союзных Б. Хмельницкому татар на Украине быстро возник дефицит зерна.
«1649 год марта 21 – Грамота из Посольского приказа путивльскому воеводе Н. Плещееву о разрешении украинским купцам торговать в Путивле и в Путивльском уезде без уплаты таможенных пошлин.
От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии в Путивль воеводе нашему Микифору Юрьевичу Плещееву.
Как к тебе ся наша грамота придет, а из литовские стороны учнут приезжать запорожские черкасы в Путивль или в Путивльский уезд с какими товары, и ты б тем их торговым людем в Путивле и в Путивльском уезде торговати позволил без пошлин, а пошлин с них ни с каких их товаров имати никому не велел.
Писан на Москве, лета 7157-го марта в 21-ый день»[317].
Пока шел процесс сбора информации о положении дел на Украине и в Речи Посполитой в целом, а внутри самой России водворялся порядок, нарушенный городскими выступлениями 1648-го года, московское правительство занималось весьма важным и давно запланированным делом: демаркацией границы с Польско-Литовским государством. Именно к 1648-му году относится посольская книга от 23-го сентября (3-го октября) под заголовком «Списки с взаимных межевых записей между российских судей князя Федора Волконского, дворянина Прончищева, дьяка Хватова и польских комисаров Хриштопа Дусяцкого каштеляна Полоцкого с товарищи о размежевании Российских городов Лук Великих, Ржевы Пустыя, и Псковских городов Опочки, Велбя, Вишгорода с польскими городами Велижем, Усвятом, Невелем, Себежем и Красным»[318]. Книга эта состоит из 277 листов с оборотами. Содержит она крайне подробное описание ориентиров, по которым прошла демаркационная линия между двумя государствами. Заканчивается это описание вновь установленной пограничной линии следующими словами: «Судьи меж себя всех договорных межеванных записях написали, и постановили. А будет с которой стороны хто нибудь чарез рубежу перейдет пашни пахать, или <…> (неразборчиво. – Б. Д.) ухочет и сенными покосом и рыбными ловлями и <…> какими нибудь учнет владеть <…> И высокославныя памяти королевского величества и коруны польския и великого княжества литовского и всей Речи Посполитой украйних Велижских и Усвятских и Невельских и Себежских и Красного гроцким и иных городов воеводам и старостам и державцам и урядникам всяким приказа и всем тем людем которые в тех городех будут. Так же и великого Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русин самодержца к рубежным воеводам и всяким приказным людем которые будут на Луках на Великих <…> на Опочке и в иных городех меж себя сослатись и на те места от себя послать добрых людей. И велети о тех обидах и неправдах спрашивати. А с который стороны виноватого сыщут и виноватому смотря по вине наказание учинити. А великих винах казнити с тем вперед меж порубежных мест воровства и неправды не было. А теми б неправдами государского вечного докончанья, которое вечное докончанье обои великие государи учинили через великих обоих послов…»[319] не нарушить.
