Можно, конечно, мечтать и надеяться и так и умереть с мечтательной улыбкой на устах, точно зная, что если я представляю свою могилу на Ваганьковском кладбище, на его центральной аллее, то так тому и быть. А там уж какая разница? Важно, что всю жизнь верила и надеялась. Наверно, в этом и есть прозрачная и такая страшная, когда ее осознаешь, правда религий и прибивающихся к ним современных школ счастливой жизни. Не важно, как есть на самом деле, – важно, как ты сам об этом думаешь. Только главное, чтобы никто не сбил с мыслей в неподходящий момент или вдруг не наступило прозрение и грубый материальный мир не вторгся в твой милый, уютный мирок, созданный собственным воображением…
– Тебя прокатить? – обратился тем временем Кротов к завороженно смотрящему на него Грише. – Можно? – он посмотрел на меня, и мне опять стало хорошо и приятно от прямого взгляда его глаз.
Чтото в них такое было… немилицейское, непротокольное и очень мужское. В них не было ни намека на приглашение на банкет, плавно переходящий в спортивноувеселительное мероприятие, не имеющее целью продолжение рода, иными словами, в интимное свидание. Я с трудом удержала вздох – вот бы Лиля его увидела, Гришина мама. Наверняка тут же бы влюбилась, глазами бы засверкала, и в них бы появилось чтото очень женское… От Лили поструились бы во все стороны искрящиеся флюиды с феромонами, таинственными частицами, сразу проникающими в глубь существа противоположного пола и заставляющими его бить копытом и дрожать. А я стою, рассуждаю про себя – то про его криво стоящий передний зуб, то про марксистовленинистов…
– Можно, – запоздало ответила я, потому что Гриша уже довольно ловко залез к Кротову на багажник и крепко уцепился за него обеими руками.
– Мы кружочек вокруг двора и обратно, хорошо? – обернулся на меня Кротов и опять послал мне просто искрящийся… Нет, не взгляд. Это, наверно, и был пучок флюидов с феромонами, от которых мне стало совсем хорошо и почемуто даже весело. Вот это да… А как же – «бытие определяет сознание»? В бытии ничего существенного в тот момент не происходило. Один человек сказал другому, что объедет на велосипеде большой двор и вернется обратно. И посмотрел, чтобы убедиться, что другой его отчетливо слышит и согласен. А другому стало хорошо, будто его неожиданно поздравили с праздником, всеми остальными забытым.
Самое обидное, напомнила себе я, когда Кротов энергично, но достаточно осторожно поехал с Гришей вокруг двора, что, скорей всего, эти флюиды – способ существования данного молодого человека. Они хорошо знакомы всем без исключения женщинам на его работе, в доме, где он живет, продавщицам из соседнего магазина. По очереди почти все из них были влюблены в него какоето время. Со многими – наверняка уж! – он проводил приятные, ни к чему не обязывающие часы и минуты – с кем как…
Кстати, не удивлюсь, если он еще и женат. Нет детей – это еще не показатель. Спросить, что ли? Просто из любопытства.
Кротов приехал быстрее, чем я ожидала, – видимо, все же показал Грише класс. Гриша же…
– Что случилось? – я посмотрела на Кротова. Гриша был в слезах.
– Что именно? – недоумевающе взглянул он на меня и лишь потом обернулся на Гришу. – Не понимаю.
Я же, кажется, уже все поняла. Гриша, как сидел, уцепившись за Кротова, так и продолжал крепко держаться за него, совершенно не собираясь слезать. Ясно. Все очень просто. Если даже очень стараться, женщина не может заменить отца. А уж если и не стараться… И сейчас Гриша заранее заплакал. Оттого, что понял – прогулка на велосипеде оказалась слишком короткой.
Не знаю, что уж там понял Кротов, но он взял и, ни слова не говоря, объехал с Гришей еще один круг вокруг двора. Когда они подъехали, я с ходу сказала:
– У вас, похоже, колесо прокололось.
Кротов услышал мой тон и совершенно профессионально посмотрел сначала на меня, потом уже быстро на колесо. И опять на меня.
– Да, точно. Очень плохо. Нужно срочно менять. Ну что, друг мой, придется тебе пока слезть. И я тоже не буду на велосипед садиться. Пойду в гараж менять колесо.
Гриша быстро слез и, держась за раму так, что от напряжения у него побелели костяшки рук, ответил:
– И я с вами. – Он догадался посмотреть на меня. – Можно?
Мы переглянулись с Кротовым.
– Давай так, – слегка улыбнулся тот и взял мальчика за плечо. – Я сейчас все быстро сделаю, а потом мы созвонимся с твоей…
– С Александрой Витальевной, – подсказала я, уже чувствуя, что все бесполезно.
– Да, вот именно. И встретимся, и…
Гриша вдруг отошел от него, молча, ничего не говоря, встал рядом со мной и опустил голову. Он не плакал. Владик внимательно смотрел на него и, кажется, теперь собрался плакать он.
Кротов развел руками. Действительно, вот уж он ни в чем не виноват. И я развела в ответ руками. Так и я ни в чем не виновата. А ощущение…
– А ощущение, как будто я всех обманул, – вдруг сказал Кротов негромко и опять посмотрел на меня своим немилицейским взглядом.
– Спасибо за деньги и…
– Я позвоню, – сказал он мне одними губами, и получилось так, словно у нас с ним есть какаято тайна. Не от мальчиков – от всего мира.
– Я постараюсь прийти в отделение и составить фоторобот, – отчетливо и громко сказала я, чтобы разрушить эту тайну.
Я не хочу попадать в плен ловеласу из районного отделения полиции. А то, что он ловелас, – уже понятно. У обычного оперуполномоченного, малограмотного, грубого, провонявшего дешевой водкой и чужой кровью, не может быть такого мощного, покоряющего взгляда. Этот же все прекрасно о себе знает. Его не портят даже легкие залысины. Он кокетничает, он пользуется своей внешностью, вполне заурядной, кстати, если бы не взгляд. Серые ясные глаза, мохнатые ресницы, легкая улыбка – полный набор местного красавчика. И я тут как тут…
– Постарайтесь, – опять так же, еле слышно сказал Кротов, явно наслаждающийся моим замешательством.
Не видеть его было невозможно – так мне казалось.
Он уехал, а мы пошли с мальчиками в лес. Прошли по берегу реки и поднялись мимо деревни ТроицеЛыково в чудом сохранившийся между правительственных дач лесок. Вернее, раньше тут были дачи советского правительства, а кто теперь владеет гектарами прекрасной земли с елями, соснами, вековыми березами в двадцати пяти минутах езды от центра Москвы – неизвестно, мне по крайней мере.
Мальчики шли по разные стороны от меня и оба молчали. Утром я слышала, как они общались между собой, но сейчас Гриша совершенно замкнулся, а маленький Владик, раза два пытался, но так и не смог сам начать с ним разговор. Мы остановились у полуразрушенной деревянной площадки на краю деревни. Пусть они поиграют здесь, решила я.
