то и вовсе начал помогать деду, который так и не смог оправиться от краха карьеры и частично спился. Последнее время он, конечно, живет верой в светлое будущее, но периодически уходит в недельный запой, а мы его потом по всему городу ищем. Как-то раз и вовсе обнаружили его, распивающим самогон в компании людей без определенного места жительства. Даже кодировать пытались, но что толку? Один раз пошел по доброй воле и пару лет не пил, да вот только как кодировка прошла – сразу же на радостях напился и больше не дался. Против воли его не потащили. Мама одно время его заговаривала и настойки давала, чтобы вызвать отвращение к алкоголю, но какое там отвращение, когда душа болит.
Так что мы частично махнули рукой на его запои. Благо, случались они не то чтобы часто: три-четыре раза в год.
Но что-то меня опять унесло в лирику, пора бы вернуться к нашим казахам. Пока я витала в облаках и пыталась понять, кто же они на самом деле, Сергей уже затеял разговор – и притом весьма дружелюбный.
– Деревня впереди. Но обычно к ней по дороге едут, брат, а не по полям, – услышала я голос взрослого мужчины. – Только к ней все равно съезжать надо. А то если еще километров сто проехать по прямой – на территорию военных попадете.
От этих слов меня самую малость пробрало, и я порадовалась, что мы не собирались ехать вперед еще сто километров. У нас банально бензина не хватило бы.
– А вы в нашу деревню к кому? – спросил тот, что помладше, подавшись вперед.
– Если ваша деревня находится возле озера Эльтон, то мы к вам, – казахи посмотрели на Психчинского с чисто мужской солидарной грустью. – Я так понимаю, не рядом?
– Ну, относительно близко, – кивнул один из них.
– Километров триста в противоположную сторону, – добавил второй, а Олег на заднем сидении застонал так, словно он подбитый тюлень.
– Вам проще будет вернуться на трассу и по ней уже добираться, – вклинился первый, и теперь уже застонала я, потому что назвать Ведьмину тропу – трассой у меня язык не повернулся бы. – Так вот, на трассу выезжаете – и там почти сразу будет поворот на деревню, потом немного проедете – и еще раз поворот. Резкий такой. А там у кого-нибудь из местных спросите – они подскажут.
Я лично сомневалась, что в такое время получится кого-то из местных найти: нормальные люди к тому времени уже спать будут.
– А заправка? Заправка-то здесь где-нибудь есть? – поинтересовался Сергей.
– Да, на трассе рядом с поворотом.
Поблагодарив наших рыцарей, мы с горем пополам развернулись и поехали. Но, похоже, куда-то не туда, потому что через какое-то время казахи нас догнали и предложили проводить до трассы, чему никто из нас противиться не стал. Так что ехали мы за фиолетовой ладой, как за путеводной звездой.
Никогда бы не подумала, что буду так рада выехать на разбитую в хлам дорогу. Солнце к тому времени уже окончательно село, и теперь нас хотя бы не слепило, пока мы ехали. Казахи посигналили нам фарами и поехали в сторону Волгограда, а я поймала себя на мысли, что мне хочется выйти из машины и побежать вслед за ними. Чего я, к сожалению, не сделала.
Той ночью на Ведьминой тропе я поняла, что у Психчинского с казахами есть нечто общее. Они не умеют определять ни время, ни расстояние. Потому что «почти сразу» оказалось сорока километрами по ухабистой и едва различимой дороге. При практически пустом баке, ага. Сказать, что сей нюанс нервировал – это ничего не сказать. Я буквально не отрываясь смотрела на циферки расхода бензина, так что не сразу заметила заправку.
Старую такую, советскую, ремонт на которой сделали лишь раз – и то к открытию. Ржавый ларек, ржавые колонки, скрипучая вывеска и никого живого на километры вокруг. Скажем так, в этот момент я почувствовала себя частью фильма ужасов. А ужастики я не люблю.
Так что, когда Псих попросил меня выйти из машины и подержать сломанный пистолет, пока он найдет, кому отдать деньги, я предельно ясно ответила:
– Нет. Не в этой жизни. Пусть волки или зомбаки едят вас. А я отсюда не выйду.
И Психчинский, наверное, понял мое состояние, потому что пистолет пришлось держать Олежке, который все это время мерзотненько приговаривал:
– Ой, Сашенька, ты такая трусишка.
Со мной никто в жизни никогда так слюнтяво не разговаривал. Даже родители, когда я была маленькой. Марфе Васильевне вообще была не свойственна чрезмерная сентиментальность, а папа и вовсе называл сюсюканье признаком сумасшествия, хотя с рыбками в аквариуме периодически разговаривал и называл их “мои заиньки”. Логика в этом отсутствовала напрочь, но папу это не волновало.
Так что, стараясь абстрагироваться от Олега, который бесил меня по страшному, я наблюдала через лобовое стекло за тем, как Сергей бьет кулаками по железному ларьку, пытаясь добудиться кассира. В какой-то момент я даже подумала, что мы уедем, не заплатив за бензин, потому что платить было некому, но тут из ларька высунулась голова и громким басом, пронесшимся по окрестностям, крайне вежливо осведомилась:
– Чё надо?
Если честно, в моей голове маячил тот же вопрос: чё надо Белозерову в этой богом забытой дыре? Какой, к черту, отель? Тут даже заправки нет нормальной, собственно как и дороги! Как туристы должны сюда добираться? На ишаках? Я, конечно, понимаю, эко отдых в лоне природы, но я бы по доброй воле сюда бы точно не поехала. И где, скажите мне на милость, обещанные лечебные коровы? Пока что я не увидела ни одной. Те коровы в полях не в счет – я сомневаюсь, что они были лечебными.
Поглощенная своим негодованием, я упустила момент, когда Психчинский вернулся к машине. Поэтому буквально подпрыгнула на месте, когда он открыл пассажирскую дверь и спросил:
– Саш, у тебя есть наличка? Терминалов у них нет.
Мысленно поблагодарив его за приступ тахикардии, я полезла в рюкзак за кошельком. Вот вам и еще один повод никогда не возвращаться сюда снова. Я не готова к таким условиям существования.
– Сколько?
Психчинский назвал сумму, и я, слегка офигевая, протянула ему двухтысячную купюру. Бензин тут был дороже, чем на таких родных сетевых заправках, где еще и кофе можно было в подарок получить. Я в целом сомневалась,
