— Понятно, — сказал он, хотя пока ему было понятно далеко не все. — Давай дальше.
— На твоем месте, — продолжала Мэри, — я бы попросила заключить новый контракт. На три года. Нет, лучше на пять. Но при этом скажи, что не хочешь больше быть ведущим; скажи, что снова хочешь делать репортажи, но только по самым крутым темам и только по собственному выбору.
— Ты хочешь, чтобы я сам предложил понизить меня в должности? — спросил Уоллингфорд. — По-твоему, это самый лучший способ вылететь с работы?
— Да подожди! Дай закончить! — крикнула она. В кофейне уже прислушивались к их разговору. — Просто возьми и начни отказываться от заданий. Ну, как если бы ты вдруг стал чересчур разборчивым!
— Ага, чересчур разборчивым… — повторил Патрик — Понятно.
— Допустим, произошло что-то серьезное, какая-нибудь чудовищная катастрофа, — и всех охватывают скорбь и ужас. Понимаешь?
Он понимал. Он также начинал понимать, откуда на экране телесуфлера то и дело появлялись чересчур цветистые выражения — далеко не все это оказалось работой Эдди… Уоллингфорду никогда прежде не приходилось встречаться и разговаривать с Мэри при ярком утреннем свете. И даже синева ее глаз стала прозрачной до глубины.
— Продолжай, Мэри.
— Случилось ужасное несчастье, — выговорила она. (Некоторые посетители отставили чашки, другие замерли, не успев донести их до рта.) Нужно срочно делать репортажи — такой сногсшибательный материал! И мы посылаем тебя. А ты вдруг берешь и отказываешься ехать.
— И вот тогда-то меня и уволят? — уточнил Уоллингфорд.
— Нам просто придется это сделать, Пат.
Он не стал развивать эту тему дальше, отметив, что «они» превратилось в «мы». Он и в самом деле здорово недооценивал ее!
—У тебя будет очень умненький ребеночек, Мэри!
— Но теперь тебе понятно? — наседала она. — Предположим, тебе осталось работать по контракту еще года четыре или четыре с половиной. И тебя увольняют. Договариваются о компенсации, желая, естественно, заплатить поменьше. Но насколько? Ну, скажем, заплатят за три года, В итоге ты получаешь зарплату за целых три года и свободен как ветер! Свободен и… пожалуйста, перебирайся в Висконсин, если уж тебе так хочется.
— Это не от меня зависит, — напомнил он.
Мэри взяла его за руку. Все это время они с аппетитом завтракали, поглощая одно блюдо за другим, а хозяева кофейни, как завороженные, следили за этим процессом насыщения, сопровождаемым невероятно громкими выкриками.
— О, я желаю тебе всяческих успехов с миссис Клаузен! — воскликнула Мэри. — Честное слово, она окажется последней дурой, если тебя отвергнет!
Уоллингфорда покоробило от фальши, однако он смолчал. Он подумал, что сейчас ему мог бы помочь дневной сеанс в кино, но вопрос, на какой же фильм им пойти, оказался неразрешимым. Патрик предложил «Дорогу на Арлингтон». Он знал — Мэри нравится Джефф Бриджес. Но политические триллеры ее слишком возбуждали.
— Может быть, «Широко закрытые глаза»? — спросил он. И тут же заметил странную пустоту в ее синих глазах. — Это же последний фильм Кубрика…
— Он ведь недавно умер, да? — Да.
— Слишком уж его расхваливали! Это наводит на подозрения, — заявила Мэри.
Умная девочка, ничего не скажешь. Но Патрик все же надеялся соблазнить ее этим фильмом.
— Там Том Круз и Николь Кидман играют, — заметил он.
— Тем хуже! Они все испортили, когда поженились, — сказала Мэри.
Затишье в их разговоре оказалось таким неожиданным, что все посетители кофейни тут же на них уставились. Конечно, им любопытно было взглянуть на «львиный огрызок» в обществе симпатичной блондинки. Но их особенно заинтересовало, почему так внезапно иссяк этот ураганный разговор. Словно какая-нибудь парочка совокуплялась, и вдруг на полпути они бросили это дело — просто взяли и остановились.
— Давай не пойдем в кино, Пат. Поедем лучше к тебе. Я ведь никогда у тебя не была. Поедем к тебе и еще потрахаемся.
Начинающий писатель, слушая их разговор, был бы в восторге — готовый сюжет.
— О'кей, Мэри, — сказал Уоллингфорд.
Он надеялся, что Мэри не видит, как их тут все разглядывают и изучают. Люди, не привыкшие бывать на публике вместе с Патриком Уоллингфордом, немного пугались, когда каждый встречный, особенно в Нью-Йорке, сразу же узнавал его, «бедолагу». Но, расплачиваясь, Патрик заметил, что Мэри исподтишка обменивается взглядами с посетителями, а когда они вышли на улицу, она взяла его под руку и сообщила:
— Такие вот маленькие случайные эпизоды здорово поднимают рейтинг, правда, Пат?
Он ничуть не удивился, услышав, что его квартира нравится ей куда больше, чем ее собственная.
— И ты тут живешь совсем один? — спросила она.
— Да, но здесь всего одна спальня, как и у тебя, — сказал Уоллингфорд. И хотя так оно и было, но апартаменты Патрика в районе Восточных Восьмидесятых и впрямь казались значительно просторнее — у него, например, имелась кухня, достаточно большая, чтобы в ней уместился обеденный стол, да и гостиная вполне могла служить и гостиной, и столовой, — в зависимости от желания. Но больше всего Мэри понравилась огромная спальня в форме буквы «Г»: в верхней перекладине запросто можно и детскую кроватку поставить, и все детское барахло разместить…
— Ребенка можно было бы устроить вон там, — сказала Мэри, указав пальцем на этот уютный закуток и рассматривая его с весьма подходящей позиции — с середины широченной кровати. — Да и мне бы тут тоже вполне места хватило.
— Ты что же, хочешь поменяться со мной квартирами?
— Ну… Если ты собираешься большую часть времени жить в Висконсине… Да ладно тебе, Патрик! Все идет к тому, что в Нью-Йорке тебе достаточно будет pied-a-terre[11]. И моя квартирка отлично тебе подошла бы!
Они оба уже разделись, но Уоллингфорд лишь положил голову на ее плоский, почти мальчишеский живот — скорее в знак капитуляции. Ему совсем не хотелось «еще потрахаться», как непринужденно выразилась Мэри. Он тщетно пытался выкинуть из головы мысль о том, как будет жить в ее шумной квартире на Пятьдесят-какой-то-там-стрит. Он ненавидел Мидтаун — сплошной грохот. По сравнению с этими улицами Восьмидесятые казались тихим пригородом.
— Ничего, к шуму ты скоро привыкнешь, — убеждала его Мэри, массируя ему шею и плечи.
«Да она просто мысли мои читает! — подумал Уоллингфорд. — Экая умненькая девочка!» Он обхватил ее бедра и поцеловал в мягкий плоский живот, пытаясь представить, как изменится ее тело месяцев через шесть — восемь.
— Но ведь для ребенка твоя квартира действительно лучше, Пат, — ворковала Мэри, лаская язычком его ухо.
Уоллингфорд не умел загадывать далеко вперед; ему оставалось только восхищаться теми качествами Мэри, которые он раньше недооценивал. Может быть, стоит у нее поучиться? Может быть, тогда сбудется его желание — устроить совместную жизнь с миссис Клаузен и маленьким Отто? Вот только действительно ли он так к этому стремится? Он вдруг совершенно утратил уверенность в себе. А что, если ему всего лишь хочется уйти с телевидения и убраться подальше от Нью-Йорка?
— Бедненький, — Мэри нежно погладила его пенис, но тот на ласку никак не отреагировал, — устал, наверно. Пусть отдохнет и наберется сил для подвигов в Висконсине.
— Знаешь, Мэри, для нас обоих было бы лучше, если бы в Висконсине у меня все удачно сложилось. Я имею в виду оба наших плана. — Она чмокнула его пенис, едва прикоснувшись к нему губами — так многие ньюйоркцы чмокают в щечку просто знакомых или не очень близких приятелей.
— Какой ты понятливый, Пат! И, в общем, ты действительно хороший и добрый, что бы там о тебе ни говорили.
— Ага, и скоро окажется еще, что я отличный источник генетического материала, — грустно пошутил Уоллингфорд.
Он попытался представить себе сценарий пятничной вечерней программы. Разумеется, Эдди уже внес свою лепту в его подготовку. Интересно, думал он, что именно добавит Мэри? Над тем, что Патрик Уоллингфорд произносил перед камерой, трудилось много невидимых рук, и, как он теперь понимал, Мэри была одной из участниц крупной игры.
Когда сделалось ясно, что Уоллингфорд более не расположен к любовным забавам, Мэри предложила отправиться на работу пораньше.
— Я же знаю, ты любишь заранее ознакомиться с тем, что потом запустят на телесуфлер, — сказала она, когда они уже ехали на такси в сторону центра, — а у меня есть парочка интересных идей.
Ее способность верно определить нужный момент была почти магической. Патрик слушал ее болтовню насчет «концовки» и того, что надо «как-то закруглять эту историю с Кеннеди», и догадывался, что она уже написала соответствующий текст.
Они миновали пост охраны и поднимались на лифте к себе в отдел новостей, и тут Мэри, видимо, посетила какая-то запоздалая мысль. Она взяла его за левую руку — прямо над отсутствующей кистью, тем исполненным симпатии и сочувствия жестом, который был свойствен многим женщинам, — и доверительно сказала:
