Катящийся к морю бесформенный вал белогвардейщины, как туча саранчи, пожирал все продовольствие, что попадалось в близлежащих станицах. Буйствовали офицеры и младшие чины — их захлестнула стихия обреченности, находившая выход в грабежах, кутежах и перепалках пьяных компаний. На дороге все перемешалось — военные и гражданские, верховые и пешие, казенные повозки и крестьянские возы, нагруженные каким-то барахлом. Понуро плелись штабс-капитаны, есаулы и подъесаулы, хорунжии и сотники, солдаты, разномастные чиновники, купцы. Все они пытались в борьбе с Советами отстоять монархию, вернуть России капиталистические порядки. Теперь этот мутный поток, образовавшийся после сильной грозы, подбирал на своем пути все мелкое, легкое и нес к берегам Черного моря, чтобы выплеснуться за границей. Они покидали родную землю разбитые и опустошенные. Где-то впереди со своей свитой ехал генерал Улагай. Его кто-то видел мельком. Другие не верили этому, утверждая, что он давно уже перебрался в Крым к Врангелю.
В новороссийском порту отъявленные контрреволюционеры, офицеры, купчики, не упустившие шанса даже в войну обогатиться, темные дельцы, награбившие золото и другие ценности, и с ними их «душки», захотевшие в Европу, с узлами, мешками и чемоданами штурмом брали набитый до отказа пароход.
Среди них протолкался на палубу никому не нужный, жалкий на вид человек с немецким паспортом Кауфмана, подданного германского кайзера. Заикнись он о собственной персоне, его наверняка бы выбросили за борт, как врага, недавно стоявшего по другую сторону русско-германского фронта. Немец молчал, пристально прислушиваясь к разговорам русских, старался понять, в какой порт они плывут.
Хлынувшая с парохода волна беженцев выбросила его на турецкий берег. Почувствовав под ногами твердую мостовую Константинополя, немец облегченно вздохнул и сразу преобразился. Русские высаживались на чужой берег, с тоскливым настроением направлялись кто куда, устраивались кто как мог, а он обрел уверенность в себе, стал натуральным немцем и уже помышлял найти какой-нибудь ресторан или подвальчик, где подавали немецкое пиво. Он возвращался в свой фатерланд, держал курс домой, в маленький городок на Эльбе. В Турции он услышал, как эмигранты — генералы и полковники, высокопоставленные сановники самодержавия, политические авантюристы и деморализованные офицеры кричали на пристанях, в кабаре в пьяных компаниях о походе на большевистскую Россию. Хорошо зная русский язык, немец отметил, что в Константинополе раскинули сети разведки Англии и Франции, пытаясь поймать, как рыбешек в мутной воде, нужных им людей из русской эмиграции. А их было немало, готовых, чтобы не умереть с голоду, ринуться в новую авантюру. Представители этих разведок имели богатый выбор, копались, привередничали, отбирали себе самый добротный «товар», как купцы на восточном базаре. Русские монархисты и генералы принялись за сколачивание разного рода союзов.
Немец завидовал англичанам и французам, имеющим возможность направлять деятельность этих союзов как им заблагорассудится. «А где же немцы? Что же они мешкают? Почему они упускают такую возможность в Константинополе?» — мысленно задавал себе вопросы коммерсант из Бурга на Эльбе. Он все запоминал, даже иногда записывал. Знакомясь с русскими, выдавал себя за человека, занимающегося торговлей, далекого от политики. У немцев осторожно интересовался положением дел в Германии. В портовой зоне наткнулся на вывеску со словами на его родном языке «Zum Himmel» и по ступенькам спустился в пивнушку. На закопченных стенах горели свечи. Спертый воздух, насыщенный табачным дымом, запахами рыбы, плесени от пролитого на мокрые деревянные столы пива, напомнили ему городок, где он жил в молодые годы. Но за столами сидело несколько человек, говоривших на английском и французском языках. Немецкой речи он не слышал. А так хотелось услышать родную речь и за кружкой пива с кем-то побеседовать!
За стойкой он разглядел хозяина пивнушки, толстого пожилого немца с окурком сигары в зубах. Несмотря на свою тучность, хозяин с ловкостью циркового артиста орудовал кружками, стаканами, рюмками, бутылками, перебрасывая влажное полотенце с руки на руку. Собрав пустые кружки на столах, к нему подходила официантка, наверное, его жена, и они перебрасывались несколькими фразами на немецком.
Наконец она не спеша подошла к посетителю и спросила, что он желает заказать. Нисколько не удивилась немецкой речи, принесла ему кружку пива с ноздреватой шапкой пены и ушла. Он отпил и, может быть, впервые за время бегства задумался над обстоятельствами, заставившими его нарушить обязательства, данные им немецкой разведке, которой он рьяно служил. Он самовольно покинул пределы России... Как отнесутся к этому в Германии его хозяева? Надо ли обнаруживать себя?
В пивнушку зашли еще двое и уселись за соседним столом. Он сразу понял, что пришли русские. Они заговорили о войне, поносили немцев и Германию последними словами. Немец взял себя в руки, не стал ввязываться в их разговор. Наблюдая за хозяином, он вспоминал беседу с офицером разведки, который посылал его в Россию. Перед отправкой ему обещали откладывать на его счет деньги, так что, вернувшись домой, он сможет заняться собственным делом. Он мечтал открыть в городке, вблизи пристани, собственную пивнушку с вывеской «Клаус Гельзинг» — под своим именем. Весь город будет знать его! Но в Германии произошла революция, многое изменилось. Где найти того офицера, который его вербовал в 1915 году и направлял со шпионской миссией в Россию?
Не поговорить ли с хозяином? Владельцы пивнушек все слышат, все видят и все знают. Уважение и даже преклонение перед ними находилось у него в крови. Да и зависть никогда не покидала его. Сдерживало только то, что хозяин мог быть связан с турецкой полицией, а он старался быть незамеченным, чтобы избавиться от расспросов и допросов.
Слегка охмелевший от пива, одурманенный табачным дымом и душевной неустроенностью, Гельзинг не удержался, подошел к стойке и заговорил с хозяином. Тот, посмотрев на него и сразу, по костюму, определив, что имеет дело с каким-то мелким чиновником, внешне не проявил к нему никакого интереса, отвечал скупо. Но Гельзинг все же понял, что в Германии сейчас не до него и лучше где-то пережить смутное время. Вернувшись в фатерланд, он может оттуда уже не выбраться, а работать на местной обувной фабрике, вкусив шпионское ремесло, он отвык. Как бы размышляя, Гельзинг проронил:
— Хотел бы поехать в Америку, но не знаю, как оформить документы.
И выжидающе уставился на владельца пивной. Тот буркнул ему сквозь зубы, не вынимая изо рта окурок сигары:
