Когда я проходил мимо, он раскрыл футляр очков и, показывая коменданту красную бархатную подкладку, говорил:
— Вот в такой цвет надо выкрасить фасад. Масляной краской.
Комендант, как всегда, согласился, но заметил, что много надо краски.
По тому, как пристально посмотрел на меня начальник управления, я понял, что Георгий Семенович докладывал ему о моем предложении.
До войны генерал работал где-то директором МТС. Об этом все знали в управлении, так как на всех совещаниях и особенно на партийных собраниях в своих выступлениях он всегда приводил примеры из работы МТС и этим оживлял речь. Весной и осенью он подолгу задерживался в районах области, куда его часто направлял областной комитет партии во время посевной кампании, уборки урожая и особенно при выполнении хлебозаготовок. На одном из последних совещаний он припомнил, как, находясь в районе, позвонил в управление и просил соединить с секретарем обкома, чтобы доложить ему о состоянии дел и посоветоваться по какому-то вопросу. Телефонистка на коммутаторе соединила его с инспектором хозяйственного отделения управления, однофамильцем секретаря обкома.
— Я ему докладываю о положении дел в районе, а он слушает, как и положено. Закончил я доклад, спрашиваю: как быть с севом кукурузы? Местные товарищи предлагают вместо кукурузы посеять овес. Слышу в трубке ответ: «Я сейчас посоветуюсь с Труновым — начальником отделения». Я, конечно, понял, с кем говорю, но зачем нужно было выслушивать весь мой доклад? Сразу же было ясно, о чем идет речь...
Весь зал хохотал. Намек на то, что до некоторых не сразу доходят простые вещи... Разрядка на совещании была достигнута. Начальник снова требовательным, чуть хрипловатым голосом заговорил о текущих делах управления.
Георгий Семенович рассказал мне вкратце о докладе генералу. Решение он принял, как мы и предполагали, не сразу, долго ходил по кабинету, курил и тоже задавал вопросы о целесообразности поездки, сомневался, что-то прикидывал, но в конце концов согласился.
— Одним словом, договорился с Дедом. Выписывай командировку и поезжай, — сказал Георгий Семенович. — Только учти, Дед любит запоминать кое-какие примеры для партийных собраний и совещаний...
8
В разрушенном до основания Новороссийске я с трудом разыскал местный отдел УМГБ. Все его сотрудники в этот день трудились на восстановлении коммунального дома, где им обещали выделить квартиру — одну-единственную. Дежурный посоветовал мне пойти посмотреть море, пока начальство не вернется с воскресника. В коридоре я прочел плакат, призывавший каждого сотрудника самоотверженно трудиться на восстановлении родного города. А рядом знаменитые слова Ф. Э. Дзержинского о том, кто может быть чекистом.
Удивительно спокойное море в бухте, казалось, совсем присмирело после пронесшейся над ним и городом страшной военной грозы. На каждом шагу виднелись груды развалин, горы разбитого кирпича, чудом уцелевшие стены безжизненных домов, зияющих пустыми проемами окон. До многих развалин еще не дошли руки. И от этого казалось, что в них застыла кладбищенская тишина.
Я стоял у моря, видел в бухте нагромождение бетона и исковерканного металла и думал о том, сколько же нужно сил, времени и труда для того, чтобы все это расчистить, разобрать по кирпичу, по камню, а потом восстановить, вдохнуть жизнь в порт, в дома и улицы, в заводы и фабрики.
В назначенное время, вот с такими грустными мыслями, я возвращался в отдел по бывшей улице, как по глубокому рву, обнесенному высокими валами из камня, щебенки, известковой пыли. Перед самым поворотом к отделу, на углу, строители восстанавливали небольшой двухэтажный дом, одетый в леса. Мужчины и женщины выбирали в валах, обрамлявших улицу, пригодный кирпич, очищали и складывали его на носилки. Две женщины выпрямились и посмотрели на меня. Подумали, вероятно, что мне следовало бы не ходить праздно по этой улице, а вместе с ними носить кирпич. Я не мог им объяснить смысл моей работы. А хотелось сказать, что я не гуляю, а тоже нахожусь на работе.
В отделе меня ожидал капитан, вызванный дежурным по распоряжению начальника отдела. Он должен дать справки по интересовавшим меня вопросам. Капитану было уже под пятьдесят. Судя по орденским планкам на гимнастерке — фронтовик.
— В общем, я местный, — сказал мне капитан. — Отлучался из города только в период оккупации. И то дважды ходил сюда по заданию.
— До войны тоже работали здесь? — решил я сразу уточнить.
— Работал.
— Тогда есть разговор.
Я рассказал капитану о целях своего приезда. Он выслушал меня внимательно, но скептически заметил:
— В общем, надо поискать... Хотя вряд ли смогу помочь в таком деле. Никаких ведь наводок.
Мне трудно было возражать капитану, хотя и хотелось, чтобы настрой у него был другой.
— В общем, чем могу, тем помогу. Говорят, что в войну иногда бомбы не взрывались. В них, якобы, находили записки: «Чем можем, тем поможем». Сам я что-то ни разу их не читал, наверное потому, что бомбы при мне всегда взрывались. Но раз говорят — значит, было...
Из дальнейшей беседы с капитаном выяснилось, что перед войной резидентура германского посольства в Москве проявляла повышенный интерес к Черноморскому побережью Кавказа и особенно к Новороссийску. Представители военного атташе совершали поездки по всему побережью, собирали информацию о состоянии береговой обороны и советских военно-морских силах на Черном море. Как ни конспирировались они, но в марте 1941 года, за три месяца до начала войны, в Новороссийске был арестован агент немецкой разведки Пери. Об этом не без удовольствия рассказал капитан. Он лично принимал участие в его аресте и обыске, но подробностей дела не знал. Пери, конечно, под другой фамилией, работал в местной гостинице «Интурист». Из Москвы в Новороссийск к нему периодически приезжал сотрудник германского военного атташе, останавливался в той же гостинице и проводил с ним конспиративные встречи. Это, пожалуй, все, что мне мог сообщить капитан во время моего краткого пребывания в Новороссийске. Найти кого-нибудь из сотрудников гостиницы, которые знали Пери, мне не удалось. Теперь на ее месте громоздилась куча битого кирпича. Прилегающие улицы вокруг уже были расчищены. Город жил, трудился, строился заново. Капитан, влюбленный в свой город, показал мне перед отъездом рубежи, где проходил фронт, рассказал о десанте на Малую землю, о жесточайших боях на ней и, конечно, о будущем города, приглашал приехать и посмотреть приморский город лет через десять. Сам он ютился с семьей в полуподвальном помещении с одним окошком у самого потолка и был доволен своей квартирой.
