Мы согрелись и подкрепились куском конины. Наш проводник отказался присоединиться, но зато вытащил из-под своего плаща скверную лепёшку, выпеченную из смеси ячменной муки с соломой и умолял нас разделить её с ним. Он клялся нам Авраамом, что у него ничего больше нет, только она, да горсть орехов. Всё это мы поделили на четыре части – ему дали две, а себе по одной. Потом выпили по рюмочке скверной водки. Я предложил и еврею, но он отказался пить из моей чашки. Он сложил руку в горсть, и мы туда налили ему водки, которую он и выпил.
Еврей заметил, что до следующего жилья не менее часа ходьбы. Опасаясь идти в темноте, мы решили выступить немедленно. Идти было невероятно трудно, дорога сильно сузилась, однако Самуил, наш проводник, действительно обладавший выдержкой, успокоил нас, уверяя, что скоро дорога расширится.
Вдобавок всем нашим бедам опять повалил снег с такой силой, что совершенно засыпал дорогу. Наш проводник заплакал, со словами, что снова не знает, где мы находимся. Мы хотели было вернуться, но стало хуже – снег летел прямо в лицо, и нам ничего не оставалось делать, как спрятаться в маленьком сосняке и ждать, когда Богу будет угодно прекратить эту бурю. Так прошло ещё примерно полчаса. Мы уже начинали замерзать. Пикар то ругался, то, наоборот, начинал напевать свою песенку:
«Ah! tu t’en souviendras, la-ri-ra,Du depart de Boulogne!»
«О! А помнишь ли ты, ла-ри-ра,Отъезд из Булони!»
(перевод мой. – В.П.)
Еврей непрерывно повторял: «О, Боже! О, Боже!» Я же молчал, меня мучили мрачные мысли. Не будь на мне медвежьей шкуры и раввинской шапки под кивером, мне кажется, я бы непременно замёрз.
Буря прекратилась, и мы попытались идти дальше, но после метели наступило полное затишье – мы потеряли возможность определить – где север, а где юг. Словом, окончательно заблудились. Мы продолжали наобум идти вперёд, однако, я заметил, что мы только кружим и возвращаемся на то же самое место.
Пикар продолжал ругаться, и на этот раз досталось еврею. Между тем, прошагав ещё некоторое время, мы очутились на каком-то поле, шагов четыреста в окружности. Здесь у нас воскресла надежда отыскать дорогу. Тем не менее, обойдя его несколько раз, дорогу мы всё– таки не нашли. Мы остановились и смотрели друг на друга – каждый ожидал услышать от товарища хоть какой-нибудь совет. Вдруг, Пикар, прислонив своё ружье к дереву и озираясь кругом, словно пытаясь что-то найти, обнажил саблю. Заметив это движение, несчастный еврей, вообразив, что ему пришёл конец, завопил и, бросив уздечку, кинулся бежать.
Но он не смог уйти, он упал на колени и молил Бога о спасении, обращаясь к Пикару, который вовсе и не думал причинить ему вред: он обнажил саблю лишь для того, чтобы срубить молодую берёзку и по ней определить, в какую сторону нам следует идти. Пикар срубил дерево, внимательно осмотрел оставшуюся в земле часть и спокойно сказал: «Вот куда надо идти! Кора дерева с этой стороны – с северной – немного побурела и сгнила, а с южной стороны она белая и хорошо сохранилась. Итак, идём на юг!»
Нельзя было терять ни минуты – больше всего мы боялись, что нас застигнет ночь. Мы пошли вперёд, постоянно следя за выбранным направлением.
Еврей, ехавший впереди, вдруг вскрикнул, и мы увидали, что он лежит на земле. Он упал с лошади, попытавшись проехать между двумя близко растущими деревьями. Бедная cognia[60] застряла и не могла идти ни вперёд, ни назад. Мы помогли еврею встать, а потом освободили лошадь.
Я был разозлён этой напрасной потерей времени, и охотно бросил бы лошадь, если бы через полчаса мы не вышли на довольно широкую дорогу. Еврей сказал, что это та дорога, с которой мы сбились, поскольку он узнал её по ульям, висевшим на деревьях, – к сожалению, слишком высоко, чтобы до них добраться.[61]
Пикар, взглянув на часы, убедился, что уже около четырёх. Надо было поторапливаться. Перед нами расстилалось обширное, покрытое льдом озеро: наш проводник знал его. Мы переправились через озеро без затруднений и, повернув налево, продолжали путь. Вдруг мы увидели впереди четверых, которые, заметив нас, тотчас остановились. Мы приготовились защищаться, но вскоре стало ясно, что незнакомцы боятся нас больше, чем мы их. Немного посовещавшись, они подошли к нам и поздоровались. То были евреи, знакомые нашего проводника. Они были из деревни, находившейся недалеко от большой дороги. Когда деревню заняли французские войска, евреям пришлось уйти, поскольку все их запасы закончились, а в деревне не осталось ни одного пригодного для жилья дома. Мы с удовольствием узнали, что находимся лишь в двух лье от французской армии, но нас уговаривали дальше сегодня не идти, чтобы не сбиться с пути. Нам посоветовали заночевать в первом же доме, до которого было уже совсем недалеко. Пожелав нам доброй ночи, евреи ушли. Мы продолжали путь, почти совсем стемнело, но тут, к счастью, мы достигли места ночёвки. Нашлось много соломы и дров. Тотчас же мы развели яркий огонь в глиняной печи, а так как для варки супа потребовалось бы слишком много времени, мы ограничились жареным мясом и ради безопасности решили караулить по очереди, по два часа, с заряженным ружьём.
Не могу точно сказать, сколько времени я спал, но меня разбудил храп лошади, испугавшейся воя осадивших избу волков. Пикар взял палку, привязал к концу его большую охапку соломы и несколько кусочков смолистого дерева, зажёг этот импровизированный факел, и кинулся на зверей, держа его в одной руке, а в другой саблю – и разогнал их всех. Он вернулся в избу, гордясь своей победой. Но едва он улёгся, как волки вернулись и с удвоенной яростью атаковали наш дом. Тогда, взяв большую пылающую головню, он кинул её на десяток шагов. А потом приказал еврею принести ещё дров для поддержания костра. После этого волки ушли, и мы уже не слышали их завываний.
Около четырёх утра Пикар разбудил меня, сделав мне приятный сюрприз. Не сказав мне ни слова, он сварил суп из муки и овсянки, и ещё поджарил лучший кусок конины. Мы съели все это с большим аппетитом. Пикар выделил долю и еврею, позаботились мы также и о нашей лошади. В избе нашлось несколько больших деревянных корыт, мы наполнили их снегом и растопили его. Чтобы очистить воду, мы положили в неё куски угля. Эту воду мы пили, готовили из неё суп, поили нашу лошадь, которая мучилась от жажды со вчерашнего дня. Поправив хорошенько нашу обувь, я взял уголёк и сделал на доске крупными буквами следующую надпись: «Двое гренадеров Гвардии Императора Наполеона, заблудившиеся в этом лесу, провели здесь ночь с 24-го на 25-е ноября 1812 года. Накануне их приютила в своём доме гостеприимная польская семья». И подписался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
