она, положив подбородок на корявую клюку. – Как твоя головушка?
– Хорошо. Как и подмастерье мой. Что ж ты бабуля меня обманула? Работу вот навязала, к которой я понятия не имею с какой стороны подойти. А между тем с парнем–то все в порядке.
– Я тебе навязала? – натурально удивилась знахарка, вздернув выцветшую бровь. – Я предложила, а ты согласился. Все честно, – заулыбалась она. – Я ведь сказала, что парень твой не помрет. Жив–здоров, как видишь. – Она понизила голос. – И силен к тому же, как десяток волов.
– Так что ж с ним на самом деле? Что с рунами этими?
– Не сейчас Иван, – строго ответила она.
– Снова мутишь бабуля? Так и будешь за нос водить пока дело не сделаю?
– Не сейчас сказала, – отрезала знахарка. – Аль ты забыл куда пришел? У людей горе. – Укоризненно покачала она головой. – Дома все расскажу. А сейчас не время. И кстати, хорошо, что ты пришел. Ты мне понадобишься.
– Опять работа? – вздохнул Иван.
– От которой грех отказываться. Нож заговоренный вижу с тобой. Это хорошо. А вот колечко ты на время сними. Сними–сними. Отдай пока сестре хозяина покойного. Ему с нами нельзя.
Иван понял, к чему клонит бабуля. Ему предстояло участвовать в процессе погребения, который за последние века очень изменился. С тех пор как Мать Сыра Земля перестала мертвецов принимать. Точнее принимала она их с большой охотой, да вот выталкивала вскоре. А с тем, что из этого выходило и приходилось бороться мастерам.
– Права карга старая, – послышался кряхтящий голос, словно издалека. – Нельзя мне с вами. Хозяина нет в доме. Тело пусто. Я лучше тут побуду. А то притянет меня оболочка пустая, не обрадуешься потом.
Иван не стал спорить ни с вредным полтергейстом, не со знахаркой. Он снял кольцо, отдал указанной печальной женщине с отчетливыми дорожками от слез на бледных щеках и вернулся к бабуле.
– Я–то тебе зачем? – спросил он присев обратно. – Что с покойным не так?
– Беда с ним, Иван, – понизила голос она. – Самоубивец он. Ты знаешь, что Мать таких больше всех… Даже не знаю, любит или ненавидит. Чем считать переродство. Нет первых признаков разложения. И не коченел он даже. Сейчас лежит в бане на верхней полке, подальше от полу.
– Может и не мертвый он вовсе? Вдруг летаргия у мужика случилась? А его возьмут да укокошат в процессе погребения. Бывали ведь случаи уже.
– Нет. Мертвый он. Борька со знанием дела вешался. Сломана ли шея, не скажу, а вот подъязычная косточка–то сломана, да трахея смята. Так, что выжить он не мог. Сама проверила. Да и висел долговато, пока его искать бросились. И спьяну ведь Вань. Алкаш он. Снова пакость эта невинную душу загубила. Надо, надо эту гадость уничтожить Иван. Не–то не хворые, так паразиты весь поселок изведут.
– Согласен, – вздохнул он.
– И кстати, ты к вдове хорошенько присмотрись.
– А с ней то, что?
– Ты просто понаблюдай, а мы твои наблюдения обсудим потом.
– Хорошо, – недовольно вздохнул Иван.
В бане пахло ладаном и дымом тлеющих ведьмовских трав, к которым примешивался запах прелой древесины пополам с застарелым жиром. Покойный лежал на верхней полке, видимо, в чем был, когда умер. Маленькое оконце, почти не освещало помещение, и потому был зажжен электрический свет.
Одиноко висящая под потолком, электрическая лампа, некогда утраченное чудо, с подъемом новой цивилизации возрожденное из небытия, помигивала, и светила то ярче, то затухала до яркости свечи.
– Небось, опять лупоглаза в турбину засосало, – проворчала с трудом вошедшая старушка, щурясь на мигающую лампу. – Чтоб им сухо было паразитам. – Погрозила она ей клюкой.
Вошедшая со всеми в помещение женщина, с опухшими от слез глазами и серым, измучанным лицом на это никак не отреагировала. Она смотрела бессмысленным взглядом, на серо–синее лицо мужа. Бледные губы ее задрожали, на глазах появились слезы. Она всхлипнула, сжала кулаки, удерживаясь от рыданий. Было оживший взгляд, вновь погас и потупился. Будто приговоренная к казни, и знающая о том, что не миновать сей участи, она встала у стола, приготовленного для омовения покойника.
– Иван, – еле слышно, одними губами позвала старушка. – Включай.
– Что? – не понял он.
– Что ты как дитятко ей богу. Ты мастер или где? – тихо прошамкала она.
Ему, наконец, дошло. Потирая виски, Иван зажмурился и с большим трудом перешел к иному взгляду. Далось это трудно. Мастерам нельзя так пить. Доказано было, что крепкий алкоголь подавляет и понемногу притупляет их способности. Загудела, закружилась голова, стрельнуло в мозг, зашумело в ушах, и мир преобразился.
Все заполнили энергетические потоки. Холодные и вяло текущие в жене покойного, на которой к тому же, прикрепился самый крупный из виденных ранее, паразитов. Не смотря на возраст старенькой знахарки, в ней бушевали мощные, горячие потоки. Только в лежащем на полке трупе энергия отсутствовала совсем. На голове покойника мастер разглядел остатки паразита. Он был мертв, как его жертва, и теперь растворялся, превращаясь в фундаментальный элемент вселенной: эфир.
Горбатое, лупоглазое нечто, похожее на ссохшегося древнего старичка, сидело рядом с мертвецом. Поджав под себя ноги, существо лапкой поглаживало выбеленный, сложенный в несколько раз, льняной саван. Старичок этот поглядывал по сторонам и когда его взгляд, круглых, будто блюдца глаз встретился с взглядом Ивана, он догадался, что человек его видит.
Существо занервничало, не сводя с мастера глаз, спустилось с полки и ушло в угол. Там оно стало бессмысленно бродить, смахивать что–то невидимое, с висящих на гвоздях, березовых веников.
– Банный, – шепотом подсказала Ивану старушка. – Не пялься ты так на него. Он этого не любит.
Мастер перевел взгляд на пол, и увидел, как выглядит то, что смывает с себя в бане человек. Щели между деревянных половиц были залиты не то черной смолой, не то дегтем, который к тому же копошился, будто был полон червей. Тонкие нити, и тысячи ложноножек высовывались из этой грязной энергии, которая так загустела, что даже течь как иная не могла, и устремлялись к его обуви. Они пытались ее ощупать, проползти по ней вверх, забраться внутрь. Это выглядело настолько мерзко, что Иван, поддавшись брезгливости, отшагнул назад и едва не сбил входящую тетку, несущую перед собой таз.
– Долго ходишь Улька, – укорила ее знахарка. – Лень на тебе катается, а ты и рада катать.
Мастер уже начал жалеть, что приобрел новый взгляд на вещи. На толстой тетке, внесшей таз действительно что–то каталась. Мерзкое и отвратительное. Больше всего это напоминало наполненный чем–то бычий желудок из которого торчала маленькая голова с заплывшими мутными глазками и подобием щупалец,
