человеческие поселения. Про безмерную жестокость, похищения людей, и превращение их в рабов.
Иван был знаком и с изгоями, и с племенами, потому знал, что это ересь. Провокации тех, кто боится и ненавидит существ сильней себя, и тех, кто соскучился по большой войне. А, поди, переубеди теперь народ, что кроме нас людей, никто больше людей в рабство не покупает и не продает.
Кинам не нужны не люди, не их земли. Они не видели и не видят в человечестве врагов. И у них, и у нас одни враги. Нечисть и твари.
– От чего же, брат охотник, – искренне улыбнулся Иван, – Я не расист. Проходи к нам за стол. А я пойду, закажу угощений.
13. Любовь до гроба.
Серым полотном стелилась у ног туманная пелена и рвалась клочьями об прибитую дождем к земле траву. Иван стер с лица, струи стекающие с мокрых волос. Тяжело дыша, не смея, ступить далее и шага он, снова посмотрел в спину своей мучительницы.
Она часто посещала его и без того тревожные сны, превращая их в настоящий кошмар. Первая жертва его жадности и высокого самомнения, Надя была олицетворением его совести, укором за его ошибки, что сполна воздавала ему за все грехи и готовила к предстоящим мукам ада.
Девушка, облаченная в изорванный когтями свирепых монстров кожаный доспех одетый поверх залитого кровью мастерского камзола, стояла к нему спиной, на берегу реки. На самом краю осыпающегося клочка тверди, подмытого мутными водами бурного, паводкового потока.
Позади, в тумане, среди кривых деревьев и колючих кустов, слышался злобный рык и голодный вой, идущих по кровавым следам тварей, который повторялся, раз за разом в каждом сне. Этот эпизод его жизни Иван знал наизусть. Сейчас с треском подломится одно из основательно подгнивших деревьев, и в падении теряя остатки отслоившейся коры, рухнет на покрытую свалявшейся шерстью серую спину. Между чудовищами начнется грызня, которая должна была дать ему фору.
Так и случилось, но мастер на это даже не обратил внимания. Этот сон он помнил в деталях до доли секунд, а главное знал, что появление в нем окровавленной женской фигуры не сулил ничего, кроме новых мук.
Иван понимал, что просто нужно досмотреть сон до конца, а после благополучно проснуться, но не мог ступить и шага. Ноги онемели, они, будто пустили корни в раскисшую глину и не пускали вперед. Его сковал страх, страх того, какую пытку она выберет для него на этот раз.
Хотя на этот раз сон был иным, он не бежал, не харкал кровью, не был изорван когтями, не исцарапан шипами колючих кустов. Он лишь весь промок от дождя и, смотрел напарнице в спину, в который раз стирая стекающие по лицу капли дождя.
Иван взял себя в руки, сжал кулаки, и направился к напарнице, за новой порцией пыток. Он встал рядом на обрывистом берегу, опустил плечи и обреченно вздохнул.
Он смотрел на покосившийся, старый причал, который то и дело захлестывали волны, на привязанную к нему лодку, в которую сквозь щели уже прилично натекло воды, и боялся поднять глаза. Боялся увидеть новые, кошмарные детали ее увечий. А они каждый раз были разными. Знакомыми, поскольку Иван на своем долгом веку повидал много изувеченных тварями тел, но от того не менее пугающими. Пугающими потому, что они были на лице той, которую он, когда–то безумно любил. Любил и погубил. Погубил в тот самый момент, когда с легкостью взял заказ на заведомо опасную охоту. Погубил тогда, когда упустил ее из виду в густых зарослях и более не смог найти.
Он рыскал в тумане в ее поисках, слышал ее зов, но стремительно теряя силы, брел все время не туда.
Но он не помнил, как в полуобморочном состоянии добрел до лодки, как отчалил. Плыл ли он сам, или его просто унесло течение, Иван тоже не помнил. Сути это не меняло. Он струсил. Он предал. Он выменял свое жалкое существование взамен на любовь. Он купил свою жизнь ценой ее смерти.
– Ваня, – мягко позвала напарница.
Иван не ответил, он зажмурился, и судорожно выдохнув, внутренне сжался в комок.
– Ванечка.
Стиснув зубы до скрипа, от чего на широкой челюсти вздулись и заиграли желваки, он открыл глаза и готовый ко всему, что угодно посмотрел на нее.
Вместо ожидаемого испуга, Иван растерялся от удивления. Лицо Нади было свежим и чистым. Никаких увечий, гнили, торчащих костей и рваных ран. Надя улыбалась. Она просто улыбалась.
– Плыви, – сказала она качнув головой в сторону качающейся на волнах лодки.
– Но… – он не знал, что ответить, впервые она его отпускала. – Наденька, плывем со мной? – Справившись с собой, позвал Иван, протягивая ей дрожащую руку.
– Нет, – покачала она головой, и улыбка Нади стала грустной. – Прощай!
– Надя, – Иван рванулся к ней, но натолкнулся на прозрачную стену. – Надя!
– Уходи. Тебя ждут. Плыви.
Иван оскользнулся, и едва не свалившись в реку, съехал по склону на причал. Он рванулся обратно, к ней, и опять натолкнулся на невидимое препятствие, которое оттеснило его к лодке.
– Плыви, – повторила она.
Она его отпускала, но от того не становилось легче. Теперь, смотря на ее печальную улыбку, он чувствовал себя еще гаже, чем всегда, когда вспоминал о своем предательстве. Иван был опустошен. Под прощальным взором ее глаз хотелось покончить со всем этим. Шагнуть в реку и одним вдохом набрать полные легкие воды.
Ноги будто повинуясь чужой воле ступили с перекошенного причала в лодку. Он отвязал веревку, взял весла и стал усиленно грести. С каждым гребком берег неправдоподобно быстро отдалялся, а Иван все никак не мог оторвать глаз от ее лица, пока берег полностью не заволокло туманом.
Он потерялся в этом густом молоке. Из рук исчезли весла, исчезла лодка. Мастер подался вперед и наткнулся на препятствие. Скрипнуло. Это была калитка. Отворив ее, он прошел вперед. Белое марево исчезло, растворилось, будто и не было его.
Был теплый, солнечный день, Иван очутился посреди маленького дворика паромщика Потапа. Первое на что наткнулся взгляд: на скуластенькое личико Марьи. Мастер вспомнил его неожиданно отчетливо. В продолжение этого сна она вновь кушала спелое, сочное яблоко, покачивая стройной ножкой. Черные волосы ласково развевал легкий ветерок, а за ее спиной, у избы, раскинулся калиновый куст, на котором безмятежно чирикал и чистил перышки воробей.
Тихий, ласковый ветерок, будто сорвался с цепи. Стал порывистым и злым. Калина качнулась и точно когтями заскрежетала ветвями по стеклу маленького
