Асал, ехавший через бамбуковые заросли вслед за Индраварманом, волновался не за себя. Время от времени он оглядывался, раздумывая, где находится Воисанна и как он мог бы защитить ее, если их атакуют. Маловероятно, что кхмеры намеренно причинят ей какой-то вред, но в бою возможно всякое. Ее может поразить случайная стрела. Или же воин, опьяненный видом крови в пылу битвы, сочтет ее своей добычей.
Асалу полагалось всегда быть готовым защитить короля. Однако, если кхмеры начнут накатываться волна за волной, смогут ли его чувства к Воисанне пересилить чувство долга? Если он бросит Индравармана одного, то по окончании битвы его, без сомнения, объявят трусом и дезертиром, и тогда пощады не жди.
Несколько дней тому назад, когда Воисанна начала упрашивать его позволить ей отправиться с войском, он был недоволен. Впервые с момента их встречи она расстраивала его. И все же он тщательно подбирал слова, понимая, что Воисанна хочет поддержать Тиду. Вместо того чтобы высказывать ей свое неудовольствие, он посоветовал девушке, что ей делать, если они подвергнутся нападению: она должна спрятаться под повозку или за щит; как она должна представиться кхмерам или чамам — в зависимости от того, кто победит. Может так получиться, что он будет не в состоянии прийти ей на помощь, так что ей придется самой позаботиться о себе.
Как бы Асалу хотелось, чтобы они не передвигались с военной колонной на марше, а снова оказались в «комнате эха». Тогда он чувствовал себя так, будто они с ней одни на всем белом свете, будто Ангкор-Ват надежно защитит их от посторонних глаз и ушей. Даже в своей комнате в королевском дворце он не чувствовал себя с ней в полной безопасности. В любой момент Индраварман мог потребовать кого-то из них к себе или же вообще навеки их разлучить. Асал понимал, что король знает об их отношениях с Воисанной, и из-за этого все время был настороже. Не добавило ему настроения и то, что, когда они покидали Ангкор, он видел, как По Рейм внимательно разглядывает Воисанну. Будь его воля, он вполне мог бы использовать ее, чтобы добраться до своего старого врага и соперника.
Стараясь, чтобы в движениях его не было ничего подозрительного или необычного, Асал наклонил щит к себе. Свободной рукой он достал из щели записку Воисанны и осторожно развернул квадратный кусочек кожи. На внутренней его стороне было написано:
В комнате эха я молилась за себя. Я благодарила за благословение богов, за то, что они дали мне тебя.
Он с нежностью провел кончиком пальца по этим словам. Затем он сложил лоскут кожи и снова спрятал его под железную окантовку своего щита. Ему до сих пор было трудно поверить в то, что она тянется к нему так же, как стремится к ней он. Они отличались друг от друга многим, как небо и земля. Она была кхмеркой, он — чамом. Она была родом из зажиточной семьи, он — из бедной. Она была прекрасна и грациозна, тогда как он мог похвалиться разве что силой и крепостью своих рук, держащих оружие.
Асал был любим своей матерью и в принципе понимал, что это за чувство. Рассчитывая найти для себя женщину, которая родила бы ему сыновей и дочерей, он никогда не думал, что будет заботиться о ней больше, чем предполагает супружеский долг. Да, он будет ее обеспечивать, защищать ее, возможно, обмениваться с ней улыбками. Однако он никогда и подумать не мог, что будет представлять ее лицо накануне битвы, будет мечтать о том, чтобы прикоснуться к этому лицу при мерцающем свете свечей.
Асала окружало слишком много врагов. Будучи в дурном расположении духа, Индраварман мог выпустить ему кишки. По Рейм, безусловно, строил планы, как ему убить его. Не менее опасными во время этого многодневного марша будут и сотни скрывающихся в джунглях кхмеров.
Единственным человеком, которому верил Асал, была Воисанна; однако, доверяя ей, позволяя ей полностью завладеть его мыслями, он подвергал свою жизнь еще большей опасности. Она была для него олицетворением любви, добра и надежды — драгоценных даров, к которым он с каждым днем тянулся все больше. Но у даров этих была своя цена, и он это понимал.
Асал не хотел подводить своих соотечественников. Он гордился своими предками, гордился наследием своего народа. Кхмеры в прошлом нанесли чамам не меньше обид, чем чамы кхмерам. Он был чамом и таковым останется до конца своих дней.
Но он был влюблен в кхмерку. И продолжал влюбляться все больше, несмотря на все опасности, сопряженные с таким союзом.
* * *
Сория и Прак сидели на краю длинной и узкой прогалины. Здесь совсем недавно упало большое фиговое дерево, образовав в густых джунглях своего рода просеку. На стволе дерева стояли пятеро кхмерских воинов, которых они встретили накануне. Мужчины эти шли из Ангкора, и Боран с Сорией решили идти дальше вместе с ними. Кхмеры оказались добрыми людьми, хотя все были в шрамах и хорошо вооружены.
Воины проснулись на рассвете и теперь, стоя на стволе упавшего дерева, отрабатывали навыки владения саблей. Боран, Сория, Вибол и Прак с восхищением наблюдали за тем, как воины по очереди, попарно вели тренировочный бой. Широко расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, они ловко наносили удары и защищались, используя вместо стальных клинков тяжелые бамбуковые палки. Разносившийся по лесу стук дерева о дерево пугал птиц и заставил притихнуть зверей. Мужчины сражались, пока один из них не падал или не был вынужден спрыгнуть со ствола на землю.
После того как воины уже по нескольку раз поучаствовали в такой схватке, один из них спросил, не хотят ли Боран и Вибол попробовать себя в этом. Боран решительно замотал головой, но Вибол, немного поколебавшись, встал и вскарабкался на толстый ствол. Он внимательно слушал наставления воина, а затем поднял тяжелую палку. Вначале он неловко обращался с нею, и это было заметно, однако Вибол был молод и силен, так что через некоторое время он уже уверенно размахивал палкой. К немалому удивлению своих родителей, он при этом улыбался, а потом попросил отца стать его противником в тренировочном бою. Боран согласился, и отец с сыном встали друг напротив друга. Вскоре, напряженные и вспотевшие, они, подбадриваемые воинами, уже наносили удары.
В этой схватке победил Вибол, а Прак, который сидел на камне возле матери и играл на флейте, думал о том, не поддался ли ему отец. Остальные мужчины могли видеть это, но Праку оставалось только гадать. И для себя он решил, что отец свалился с бревна умышленно.
Сория, зашивавшая дырку в запасной набедренной повязке мужа, подсела к сыну поближе.
— Ты бы хотел, чтобы они и тебя позвали попробовать? — тихо спросила она, и он почувствовал запах ожерелья из цветов жасмина, которое закрывало большую часть ее груди.
Прак начал было качать головой, но сразу перестал, решив не врать.
— Я хотел бы, чтобы моя слабость не была так очевидна для всех, — ответил он.
— У нас у каждого есть свои слабости.
— Возможно. Но одни из них трудно заметить, а другие трудно упустить из виду.
— А ты присоединился бы к ним… если бы мог?
— Если бы они позвали меня.
Она вздохнула и отложила иголку, чтобы взять его за руку.
— Я не воин, Прак, но мне кажется, что ум тоже может быть могучим оружием. Твои придумки стоят сотен сабель. А люди эти… если они и видят твою слабость, то только потому, что не видят тебя настоящего. Они просто не знают, на что ты способен.
— Но ты видишь?
— Конечно вижу. И ты можешь сделать не меньше, чем кто-нибудь другой.
Он улыбнулся, поверив ее словам, хотя его все же беспокоило, найдется ли когда-нибудь такая женщина, которая захочет стать его женой, родить ему детей. Затем он подумал, что было бы приятно услышать его матери. Сория, как и все они, многое пережила в последнее время, став свидетельницей того, как разрушили их дом, как избивали ее сына, попавшего в плен.
— Когда закончится война, чего бы тебе хотелось? — спросил он, откладывая в сторону флейту и чувствуя кожей лица нежное прикосновение солнечных лучей.
— Мне?
— Да, мама, тебе.
— Я хочу… чтобы все это закончилось. Чтобы мои близкие были целы и невредимы. И больше ничего.
— А ты помечтай. Просто позволь себе помечтать.
Очередной воин со смехом свалился с бревна. Все остальные, включая Борана и Вибола, понукали побежденного подняться обратно на дерево и продолжить поединок.
— Я хочу иметь свой дом, — наконец ответила она. — Возле воды.
— Но не на берегу Великого озера?
— Лучше у ручья. У ручья, недалеко от реки. В этом случае твой отец по-прежнему сможет заниматься тем, что он делает лучше всего.
Прак подумал о том, что для его матери вода была столь же важна, как и для отца. Она была нужна, чтобы стирать, готовить еду, купаться. В прошлом его мать всегда ходила к источнику и наполняла тяжелые деревянные сосуды для воды. Понимая, что она уже не такая сильная и быстрая, какой была когда-то, Прак задумался над тем, как облегчить ей этот труд.
