В эту же секунду на глазах у всех подполковник неловко приподнялся и, опираясь левой рукой о землю и свой пулемет, размахнулся и швырнул изо всех сил связку гранат прямо под брюхо немецкой машины.
Три противотанковые гранаты сделали свое дело. Танк остановился. Сбитая гусеница, в двух местах разорванная взрывом, сползла на землю. Пушка замолчала. Из башни заструился легкий дымок, и внутри стали глухо рваться снаряды.
— Ур-ра! — закричал замполит и бросил в остановившийся танк две бутылки со смесью.
Танк вспыхнул.
Кандыба слегка приподнялся, как вдруг автоматная пуля легко и резко рванула его плечо. Из пробитого предплечья заструилась кровь. Плечо ныло, и боль быстро разбегалась по руке.
«Эх, стрелять не смогу!» — оглядываясь по сторонам, подумал подполковник.
Он вытащил из кармана кусок ваты и, скомкав ее, заткнул входное отверстие раны.
«Теперь бы водки с перцем… — припомнил он старое казацкое лекарство. — А где же Паша?» — морщась от все усиливающейся боли, подумал он. Вата намокла, тупая боль уже охватила всю начинавшую неметь руку.
— Вре-ешь! — сжимая зубы, прошептал замполит. — Ты мне еще пригодишься… казака не так просто убить…
Пересиливая боль, он вытянул вперед раненую руку и напряжением воли заставил себя обхватить обеими руками пулеметный рычаг.
— Меняй ленту, — тихо, через силу сказал он второму номеру.
— Товарищ подполковник, рану надо перевязать, кровь хлещет. Разрешите, я…
— Меняй ленту, говорю! — поднимая на него побелевшее лицо, закричал замполит. — Делай свое дело! А перевязками потом займешься!
— Не волнуйся, дорогой Иван Акимыч, — вдруг услышал он возле себя знакомый голос и увидел запыленного, в грязи, забрызганного кровью хирурга. — Чуть меня танк не раздавил. Если б не красноармейцы, одно пятно краснело бы, — устало сказал хирург, очищая рану и заливая ее йодом.
— Ло-о-жись! — прерывая хирурга, закричал Кандыба.
У дороги стали рваться мины.
Хирург и замполит лежали рядом. Немцы, просочившиеся к их флангу, молчали, и эта странная, так внезапно наступившая тишина была подозрительной.
— Дай-ка папироску, Паша, — не поворачиваясь и наблюдая за немцами, сказал подполковник.
Хирург, вынув из кармана смятую коробку с полуизломанными папиросами, закурил одну из них и вставил ее в рот замполиту.
Тот с наслаждением затянулся и молча кивнул головой. Сквозь повязку медленно пробивалось красное пятно.
Хирург удивленно прислушался. Замполит что-то тихонечко пел, и Степанов не столько по словам, сколько по мотиву понял, что Кандыба напевал свою любимую казачью песню:
…что женился на другой,на пулечке свинцово́й…
И хирургу впервые за все это время стало как-то не по себе. Он вдруг вспомнил жену, детей, свой прерванный отпуск. Сердце его заныло поздней грустью.
«Не напрасно ли я остался?» — находясь все еще под властью переживаемых им чувств, с волнением подумал он.
— А знаешь, Паша, ежели мы с тобой останемся целы, — не спеша заговорил Кандыба, словно угадывая мысли хирурга, — я обязательно поеду с тобою, к твоим в отпуск. Ведь примут они меня, не прогонят? — полушутливо-полусерьезно спросил он.
— Танки пошли! — перебил его наблюдавший из окопчика часовой.
— Приготовить горючее и гранаты! Держись, ребята! Это их последняя атака. Скоро подойдут наши! — закричал замполит и, приваливаясь на здоровое плечо, сел за пулемет. — Ну, Паша, давай поцелуемся по русскому обычаю, — тихо сказал Кандыба.
Степанов поспешно поцеловал подполковника. Все его сомнения исчезли.
«Нет, хорошо, отлично я сделал, что остался с ними», — подумал он, с нежностью глядя на подполковника и на людей, спокойно, без спешки исполнявших его приказания.
— Товарищ подполковник, штаб корпуса сообщает: наша авиация вышла на бомбежку! — высовывая голову, прокричал радист.
Огневой вал уже хлестал по окопам. Из кустов выбежали восемь немецких солдат, за ними, ломая плетень и подминая под себя молодую яблоневую поросль, шел танк. Радист оглянулся. Замполит расстреливал перебегавших уличку автоматчиков врага, трое красноармейцев продольным огнем били из винтовок по канаве, в которой залегли немцы. Хирург, откинув назад руку, неумело и очень старательно швырнул через бруствер гранату, но она не разорвалась.
— Запал, запал вставить надо, товарищ доктор! — хватая вторую гранату, крикнул радист и, быстро зарядив гранату, кинул ее под ноги бежавших солдат. — Давай еще, доктор! — весело скомандовал он хирургу.
С танка полыхнул огонь.
— Врешь, шалишь, сволочь! — целясь гранатой под танк, закричал радист.
В воздухе раздался могучий гул. По земле пронеслись быстрые, стремительные тени. Одна, другая, третья… И девятка наших штурмовиков на низком, почти бреющем полете прошла над местом боя.
— Ур-ра! Наши, наши идут! — захлебываясь от радости, закричал радист.
— Наши! Бей подлецов фашистов! — в возбуждении крикнул хирург, глядя, как заметались вражеские цепи.
Тяжело и гулко рванули землю бомбы. Рыжий столб огня встал между окопом и танком. Туча пыли застлала, залепила глаза. Стремительный «петляков» пронесся над домами, и его бомба расколола танк.
Удар был так силен, что оглушенный радист, все еще сжимая гранату, упал в окоп, подминая под себя сбитого волною хирурга.
— Ур-ра! — как сквозь сон услышал хирург, потом он потерял сознание.
Он уже не видел, как штурмовики, носясь над полем, расстреливали бросившихся врассыпную немцев, он не слышал, как рвались фашистские танки и как последние четыре уцелевшие машины, выкинув белые флаги, сдались.
Он лежал ничком на дне окопа с измазанным кровью лицом. На его лбу багровела, быть может, рана от пули, а может быть, ссадина от падения.
Бой затихал. Только кое-где еще трещали отдельные выстрелы или вспыхивала автоматная дробь. Красноармейцы сгоняли в кучу сдававшихся немцев. Девятка штурмовиков неторопливо кружила над селом, напоминая собою сытых, спокойных, величественных орлов.
— А где доктор? Где Степанов? Он только что тут был, — обеспокоенно оглядываясь по сторонам, спросил Кандыба, поднимаясь навстречу подходившим танкистам.
— Убит… товарищ подполковник. Их убило, когда еще танк по нас стрелял… Да вон он, вместе с радистом лежит, — раздались голоса бойцов.
Замполит тяжело опустился на землю.
— У-убит? — дрогнувшим голосом переспросил он.
Его лицо сразу как-то осунулось и постарело. Он медленно встал с места и, опираясь о плечо ближайшего красноармейца, пошел к окопу.
