за руку. – Отдай сейчас же!
– Не отдам! – крикнул я.
– Отдай мне пульт! – снова крикнула она, яростно вцепившись мне в руку.
Я оттолкнул ее. Она остановилась от удивления, возможно, потому что мы впервые так ссорились. Тяжело вздохнув, она снова набросилась на меня. Снова схватила за руку, на этот раз сильнее прежнего, царапаясь и вонзая ногти. Я снова оттолкнул ее, отбросив на диван, и пульт упал на пол, разбившись на две части.
– Скотина, сволочь, когда-нибудь ты мне за все заплатишь!
И в слезах она ушла в нашу комнату.
Закрыла дверь на ключ.
Я остался на диване, пытаясь понять, было все по-настоящему или мне только приснилось. Она никогда со мной так не разговаривала, с таким презрением, исходящим буквально из каждой поры ее кожи. Почему такая реакция? Почему столько жестокости в ее словах?
Я подобрал две половинки пульта. Попытался соединить их, но это оказалось невозможно: что-то сломалось, и они, как и мы, больше не подходили друг другу.
Я взял ключи и сбежал.
Нашел небольшой ресторан, попросил столик на одного, и там меня встретило одиночество, о котором говорила Сара.
Я ел безо всякого желания, думая только о ней. Мы так давно не ходили никуда вместе: ни на обед, ни в кино, ни на прогулку, ни куда-либо еще. Мы слишком долго уничтожали друг друга. Мне хотелось бы отмотать время назад, но не на одну, не на две ночи, а сразу на тысячи.
Помню, что просидел там с чаем в руках до самого закрытия.
Вернулся домой.
Открыл дверь, и меня встретила оглушительная тишина.
Сломанный пульт продолжал лежать на столе, как горькое доказательство того, что это не было просто ночным кошмаром.
Я лег на диван, и там, под покровом темноты к горлу снова подступил комок ревности, сомнений, недоверия и страха. Что, если у нее есть другой?
Я попытался заснуть, но не смог, попытался отвлечься на что угодно, но ничего не получалось.
Два часа утра, а я продолжал лежать на диване с открытыми глазами.
Даже не знаю, во сколько мне удалось провалиться в сон.
Четверг, 25 апреля 2002
В то утро мы не разговаривали: в этом больше не было необходимости. Каждый занимался своими делами. Она позавтракала, я позавтракал, мы одели Карлито, я повез его к родителям, она осталась дома. Я хлопнул дверью, понимая, что оставил позади остатки отношений, которые когда-то нас связывали.
Дон Рафаэль меня не беспокоил в тот день, но все равно я не мог сосредоточиться на работе. Я взял лист бумаги и стал считать, считать свою жизнь – в расстояниях, в поверхностях, в площадях…
Записал.
ПЛОЩАДЬ ЖИЗНИ
Дом: 89 м²
Лифт: 3 м²
Гараж рядом с лифтом: 8 м²
Офис компании: около 80 м²
Ресторан: 50 м²
Кафе: 30 м²
Дом родителей Реби: 90 м²
Дом моих родителей: 90 м²
Всего: 445 м²
Всего: 445. Всего на 445 квадратных метрах я проводил 95 процентов своего времени. Залез в интернет, чтобы посмотреть общую площадь поверхности Земли. Ответ нашелся быстро: 510 065 284,702 км².
Почти сорок лет моей жизни прошли на 445 квадратных метрах. Стоило ли продолжать?
* * *
Два дня, предшествующие моему побегу, пролетели слишком быстро. Столько всего произошло, что, несмотря на боль, я пережил за эти сорок восемь часов больше, чем за все последние годы вместе взятые.
На часах было около половины восьмого. Вот уже несколько дней я не разговаривал с Луизой и несколько дней вообще не разговаривал с Реби. Немного поразмыслив, я сделал выбор в пользу Луизы: я остался на работе в тот четверг. В четверг, когда все пошло наперекосяк.
19:30: я был все еще не один в офисе.
20:00: пришла Луиза, но Хосе Антонио по-прежнему не уходил.
20:10: Хосе Антонио устал изображать бурную деятельность и начал собираться.
Он устал шпионить за мной, предположил я, устал следовать ребяческим приказам глупого начальника. Он посмотрел на меня издалека, надел пальто и ушел. И я, который решил остаться в офисе, вышел вслед за ним.
Я следовал за ним по улице, прячась на каждом углу, шел за ним по парковке, скрываясь за каждой колонной. Я поехал за ним на своей машине, держась всего в нескольких метрах.
Примерно через полчаса мы добрались до торгового центра, где работала Реби. В такое время ее уже нет на работе. Он въехал на подземную парковку, и я, на расстоянии двух машин, спустился вслед за ним.
Он вышел, направился к ближайшему лифту и поехал наверх. Я предположил, что на третий этаж – там все кафе и сетевые рестораны. Запыхавшись, я пробежал по лестнице три пролета и увидел, как он входит в одно из кафе.
Зачерпнул ртом воздух, сделал еще пару вдохов, чтобы успокоиться, и решил устроиться в соседнем кафе-мороженом. Теперь была моя очередь следить.
Я ждал почти полчаса, сидя всего в двадцати метрах. Я следил за ним, как он следил за мной. Несколько раз я порывался бросить все это: что я вообще делаю?
Я думал о том, чтобы вернуться домой и рассказать Реби о своем плане, чтобы объяснить ей, что поцелуй, который она оставляла на моей щеке, с каждым днем становился все короче и суше, чтобы попытаться вернуть все то, что мы давно потеряли. Но я продолжал сидеть на стуле в ожидании, когда Хосе Антонио выйдет.
И он вышел, вышел вместе с ней, с Реби.
Они оба вышли с серьезными лицами, существовавшие только друг для друга, с переплетенными руками. Несколько минут, пока они разговаривали, их губы были слишком близко. И эти минуты показались мне часами. Он положил руку на ее плечо – на мое «ее плечо», она прислонилась головой к его груди. Я сидел, ничего не предпринимая. И так, обнявшись, они направились в сторону гаража, может, к ее, а может, и к его машине. Я знал, что потерял ее.
Я продолжал сидеть там, на виду у всех – у всех, кроме них, смотрящих в другую сторону, в свою сторону. У меня не хватило смелости встретиться с ними, в тот момент я даже не мог думать об отмщении, я просто погрузился в пучину своих чувств. Перед глазами стоял некролог отношениям, которые только что оборвались.
Я подождал, пока актеры совсем удалятся со сцены, и остался там, один на один с моим кофе.
* * *
Возвращение неизбежно привело бы к вопросам, сомнениям и упрекам. Пожалуй, это была самая
