На Ильинке же, на углу с Рыбным переулком, находилась с 1830-х годов купеческая биржа. Сперва для нее было выстроено небольшое здание, не вмещавшее всех клиентов, и основная часть мелких сделок производилась не внутри, а снаружи, на прилегающей площади, где вечно толпились маклеры и биржевые игроки. В 1870-х годах было возведено новое здание Биржи (сохранилось до нашего времени), рассчитанное на тысячу с лишним человек.
Переулки между Ильинкой и Варваркой были отданы опять-таки оптовикам, торговавшим чаем, хлопком, оловом и медью, бакалеей, сахаром, чаем, кожей, — чем угодно. На Варварке оптовики предлагали бакалею, пряности и воск.
Пространство между Варваркой и Москвой-рекой, Зарядье, «Городом» уже не считалось. Здесь был свой мир и собственный образ жизни, хотя торговля отчасти выплескивалась и в Зарядье — не в те переулки, которые вились между крепостной китайгородской стеной и Варваркой, а на Москорецкую улицу, ведущую от храма Василия Блаженного к Москворецкому мосту (там сейчас находится Васильевский спуск), где сосредоточивалась торговля воском и изделиями из него (в основном свечами), шорными изделиями и семенами, а также медом. На правой стороне Москворецкой улицы, если идти от Василия Блаженного к реке, стояло очень старое здание Ямского приказа, знаменитое во второй половине века своими обитателями-кимряками. Это были сапожники-кустари, ютившиеся по нескольку человек в одной комнате и составлявшие друг другу жесточайшую конкуренцию. «Когда в „Ямской приказ“ являлся покупатель, на него со всех сторон набрасывались продавцы и тянули покупателя каждый к себе, расхваливая свой товар»[194]. Обувь здесь была самая дешевая в Москве и потому пользовалась неизменным спросом.
На набережной, с внешней стороны Китайгородской стены, находились хлебные лабазы, а возле Москворецкого моста, ближе к Кремлю, долгое время размещались живорыбные садки, где можно было купить стерлядей, осетров и другую рыбу.
Большим любителем хорошей рыбы был известный актер Михаил Семенович Щепкин, но в средствах он был ограничен и часто, придя к садкам и приглядев осетра, находил цену слишком высокой и вынужден бывал отказаться от покупки. Уходя, он давал состоящему при садке мальчишке полтинник, обещая дать второй, если тот прибежит с известием, что выбранный осетр сию минуту заснул (на снулую рыбу цена, естественно, тотчас снижалась). Однако мальчишка всё не прибегал, и Щепкин время от времени отправлялся навестить своего избранника. Осетр был бодр и весел и жизнерадостно пошевеливал хвостом. «У-у, подлец!» — бормотал ему Щепкин и не солоно хлебавши шел восвояси.
Вдоль Кремлевской стены от Спасских ворот к реке стояли многочисленные палатки с теплыми вязаными вещами — носками, платками, варежками, фуфайками, которые здесь же и вязались бабами-торговками. За рекой на Балчуге располагались склады чугунных и железных изделий, которые привозились в Москву по воде. Здесь имели свои конторы и склады все металлозаводчики, велась оптовая торговля и работало много скобяных лавок, цены в которых были ниже общемосковских. На Балчуге также торговали шорным товаром — дуги, бубенцы, колокольцы, всевозможная сбруя и с набором, и без набора.
Наконец, в дальней части «города», с внутренней стороны китайгородской стены, между Никольской и Варваркой располагался очень колоритный Толкучий рынок, о котором речь пойдет впереди. Таким образом, как писала современница, Китай-город действительно был «настоящим городом промышленности, торговли, суетности и крику»[195].
«Весь „город“ сводится к лавке, складу, амбару, то есть конторе, банкам с биржей и к трактиру, где за продолжительными закусками и распиванием чая обрабатывают дела и внутренние, и международные. Род утренней биржи устроился в огромном ресторане Славянского базара, куда собираются биржевые маклеры, иностранцы, контористы и приезжие, привлекаемые биржевой игрой, там идут сделки и переговоры от двенадцати до третьего часа»[196].
Сердце Города было на Красной площади, где стояли Ряды, построенные еще при Иване Грозном в XVI веке и с тех пор многократно горевшие и перестраивавшиеся. Собственно, было несколько зданий Рядов — Верхние, выходившие фасадом на Красную площадь, Средние, занимавшие пространство между Ильинкой и Варваркой, Нижние — от Варварки и почти вплоть до реки, и Теплые — на Ильинке. К Рядам также относился и расположенный на Ильинке Старый Гостиный двор. В Нижних рядах шла по преимуществу оптовая торговля кожей и главными фигурами там были Бахрушины, Нюнины и Жемочкины.
В Теплых рядах оптом и в розницу торговали богатые мануфактуристы, шелковые фабриканты, ювелиры и меховщики. Смешанный, оптово-розничный характер носила торговля и в Гостином дворе. В Верхних и Средних рядах был сосредоточен только розничный торг. Впрочем, когда в Москве говорили «Ряды», то имели в виду здание на Красной площади.
После пожара 1812 года были утверждены новые планы фасадов Рядов, а владельцам разрешили возобновить лавки за собственный счет. Фасад был роскошный, двухэтажный, в классическом стиле, с двумя боковыми выступами (по-московски «глаголями»), колонными портиками, аркадами и нарядным куполом в центральной части. Великолепия прибавилось, когда в 1818 году перед Рядами установили памятник «Гражданину Минину и князю Пожарскому» работы скульптора Ивана Мартоса. Возле памятника большую часть девятнадцатого столетия функционировала московская «пирожная биржа», то есть попросту торговали пирожками вразнос, а вдоль остальной части фасада, «в столбах» (то есть под колоннадой портика), располагались разносчики с ягодами, яблоками, апельсинами и всевозможными сластями. Неподалеку, у Лобного места, долго была стоянка сбитенщиков.
Что же касается тыльной стороны и внутреннего пространства Рядов, то благодаря «индивидуальному строительству» здесь царил полный хаос. «Ряды вышли кривые, один выше, другой ниже. Лавки тоже были все разные: одна больше, другая меньше, одна светлей, другая темней…»[197] В итоге больше всего помещения напоминали современный вьетнамский рынок или оптовку. Были участки крытые, с лавочками-комнатушками по обе стороны коридора, были вообще без крыши: ряд плотно пристроенных друг к другу каменных лавок и открытый проход в центре. При взгляде сверху Ряды выглядели скопищем кое-как прилепленных друг к другу разновысоких и порядком обшарпанных сараюшек.
На каждой лавке поперек висели вывески. Иногда вместо лавок были пристроенные к стене шкафы. Дверцы лавок и шкафов служили витринами. Проходы были заставлены и завалены мешками, коробками, бочками и бочонками, какими-то пыльными бутылями, кипами мануфактуры, скамейками. Каменные плиты полов были выбиты за многие годы тысячами ног и изобиловали трещинами и ямами. Посредине прохода была устроена сточная канава, забранная досками. Она предназначалась для стока дождевой воды и использовалась продавцами и отчасти клиентами в качестве отхожего места для «малых нужд» (других уборных в здании не существовало), поэтому к запаху сырости и слежавшихся тканей в Рядах прибавлялось и вполне явственное зловоние.
Ввиду пожарной опасности Ряды не отапливались и не имели искусственного освещения. Свет падал через окна фасадов и стеклянные крыши. Крыши эти во многих местах были разбиты, потому в Рядах регулярно шел дождь и падал снег. «Это громадные погреба или пещеры, на открытом воздухе: сырость в них, особенно зимой и осенью, по словам даже невзыскательных торговцев наших, „убийственная“ …Представьте себе только сырую, мокрую погоду или снег: везде течет, метет, завывает, везде сырость, лужи или сугробы снега, которые кучами располагаются в рядах, за исключением тех, которые несколько скрыты, — там вместо этого вода, спускаясь по трубам, выступает на сточных местах или вместе со снегом пробивает в худые рамы — отовсюду сырость, из воздуха, из стен, сверху, снизу…»[198] Холод стоял такой, что в чернильницах замерзали чернила и чтобы написать счет или подписать вексель, следовало нацепить на перо чернильного «снега» и дыханием его растопить. Первое, что делали даже летом пришедшие на работу торговцы, это натягивали на себя полушубки и теплые сапоги. «Для сугреву» в лавках целыми днями держали кипящие самовары и без конца пили чай и сбитень, а когда становилось невмоготу, приказчики затевали возню или принимались перебрасываться мячиком, наскоро слепленным из оберточной бумаги. Из-за слабого освещения почти невозможно было толком рассмотреть покупку. Во всяком случае, цвета в полутьме сливались и чтобы увидеть их, следовало вынести предмет на дневной свет. Торговали до наступления сумерек, поэтому зимой всякая жизнь в Рядах прекращалась уже в три часа дня.
