Пояс приморских городов и провинций (Пекин, Тяньцзинь, Шанхай, Хэбэй, Шаньдун, Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь и Гуандун) и так называемый “Центр” (Шаньси, Хэнань, Аньхой, Цзянси, Хубэй, Хунань; в Китае, как и в России, “Центром” называется окраина страны, только не западная, а восточная) в совокупности занимают чуть более 20 процентов территории Китая. В них проживает примерно 62 процента его населения. При этом они дают не менее 75 процентов ВВП, на них приходится более 90 процентов иностранных инвестиций, практически все высокотехнологичные предприятия, построенные за годы реформ. Уровень жизни в этой группе регионов существенно выше, чем в остальном Китае. Поэтому здесь уже сейчас оформляется отношение к остальному Китаю как к досадной обузе.
Ситуация усугубляется тем, что с исторической точки зрения Восток и Центр — это более или менее и есть “собственно Китай”. Большую часть своей истории он находился именно в этих границах, а расширяясь за них, неизменно достаточно быстро терял завоеванное. До нынешних границ (местами и дальше их) Китай расширила маньчжурская династия Цин (1644 — 1911). Оккупировав сначала сам Китай, маньчжуры продолжили внешнюю экспансию, захватив Монголию, Джунгарию, Приамурье (уже вошедшее к концу XVII века в состав России), Урянхайский край (нынешнюю Тыву), Тибет. То есть все те территории, экономическая целесообразность содержания которых в составе КНР неочевидна. Соответственно экономический сепаратизм развитого востока имеет не меньше исторических оснований, чем этнический сепаратизм нищего запада. Пока Китай растет и крепнет, никакого сепаратизма, разумеется, быть не может. Но в случае серьезного внутреннего кризиса он практически неизбежен. Руководство страны это прекрасно понимает. И создает в стране новую идеологию, которая постепенно вытесняет коммунистическую, входящую во все более разительное противоречие с реальностью. Это националистическая идеология, оправдывающая необходимость существования, а возможно, и расширение нынешнего Китая.
На предыдущем, XVI съезде КПК была выдвинута установка “неуклонно возвышать и внедрять национальный дух”, что было названо стратегической задачей и, более того, условием, необходимым для самого выживания китайской нации, а следовательно, и китайского государства. При этом официальный статус получает концепция “чжунхуа миньцзу” — единой китайской нации. Она подразумевает формирование у граждан страны надэтнической государственной идентичности.
Казалось бы, в такой доктрине нет ничего плохого. Скажем, для России сейчас в высшей степени актуальна проблема формирования надэтнической государственной идентичности, единой российской гражданской нации. Однако в китайской концепции присутствуют моменты в высшей степени специфические.
К истории Китая причисляется не только история ханьского этноса и народов, покоренных цинами хотя бы на короткий период (например, тувинцев, казахов, киргизов), но и история тех народов, которые захватывали Китай (чжурчжэней, монголов, маньчжуров). Соответственно в качестве территориальных приобретений Китая современные китайские историки представляют результаты завоеваний неханьских государств (например, монгольского и маньчжурского). Национальным героем Китая признается Чингисхан, который в реальности выступал по отношению к Китаю в качестве жестокого поработителя. Реальность отходит на второй план на фоне того, что монгольская империя, простиравшаяся в XIII — XV веках на значительную часть Евразии, сегодня объявляется китайским государством (тем более что формально монголы действительно основали в Китае свою династию Юань, свергнутую китайцами в 1368 году).
На Россию это, к сожалению, влияет в наибольшей степени. По Нерчинскому договору 1689 года, который Цины навязали нам силой, она потеряла Приамурье (причем к тому моменту русские жили не только на левом, но и на части правого берега Амура), которое Китай не пытался осваивать ни до, ни после этого договора. По Айгуньскому договору 1858 года и Пекинскому договору 1860 года Россия вернула себе часть утраченных земель, установив нынешнюю границу по Амуру и Уссури. Однако в Китае даже Нерчинский договор рассматривается как уступка с китайской стороны, а Айгуньский и Пекинский договоры однозначно называются “несправедливыми” и “неравноправными”. Уже в 1926 году Китай предложил СССР восстановить границу по Нерчинскому договору (по вершинам Станового хребта).
На консультациях в Пекине по поводу уточнения прохождения линии границы в 1964 году Китай официально заявил, что 1540 тыс. кв. км отторгнуто Россией по неравноправным договорам, в том числе по Айгуньскому — более 600 тыс., по Пекинскому — более 400 тыс. И подобная трактовка истории не изменилась в Китае до сего дня, хотя официально руководители КНР заявляют, что территориальных претензий к России не имеют.
К этому добавляется проблема китайской миграции в Россию. Она волнует значительную часть населения нашей страны, хотя подавляющее его большинство ничего не слышало о “чжунхуа миньцзу” и не имеет ни малейшего понятия о том, чем Нерчинский договор отличается от Пекинского. При этом нельзя не видеть связь проблемы миграции с внутренними проблемами Китая (особенно с перенаселенностью и безработицей), а также с вышеупомянутыми историческими концепциями.
Спор о количестве мигрантов принял уже в значительной степени схоластический характер, так как сколько-нибудь точной статистики не имеют ни ученые, ни государственные органы. В различных работах на эту тему приводится множество цифр, являющихся, однако, лишь личными оценками авторов. Практически все они сходятся на том, что на данный момент говорить о “демографической экспансии” Китая в Россию неправомерно. Однако многие из них признают, что в будущем этот вариант отнюдь не исключен.
В. Гельбрас провел наиболее подробное исследование данной проблемы, включая социологические опросы китайских мигрантов в России. Вот ряд выводов, которые он делает в своей книге “Китайская реальность России” (М., ИД “Муравей”, 2001).
“Приходится констатировать явления, способные действительно создать угрозу государственно-национальной безопасности страны, — во-первых, самоорганизация китайцев в землячества, которые развиваются быстрыми темпами на всей территории страны (в т. ч. и на криминальной почве), во-вторых, „теневой” характер их хозяйственной деятельности. Они достигли в своем саморазвитии уровня самодостаточности, способности принимать и обеспечивать укоренение в России значительного числа мигрантов”.
“Миграционный поток из КНР в Россию, со всеми присущими китайской миграции особенностями, в т. ч. с применением самых различных методов легального и нелегального проникновения и укоренения на чужой территории, набирает силу”. “Китайцы станут второй по численности национальной группой населения России со всеми вытекающими из этого последствиями”.
“Большинство российских китаеведов убеждены, что, будучи с детства воспитанными в духе незаконного отчуждения Россией большой части территории Китая, проникнутыми идеями борьбы с последствиями былого унижения захватчиками китайской нации, многие китайцы едут в Россию с мыслями о том, что они селятся на исконно китайской земле”.
“Чем бы ни занимались китайцы в России, особенно в ее дальневосточных областях, они преисполнены сознания, что они лишь временно мирятся с „исторической несправедливостью”, выражающейся в принадлежности Приморья и Приамурья России”.
“Есть немало оснований для существования в России настроений недоверия и подозрительности относительно истинных целей китайской политики”.
В этой связи нельзя не обратить внимания на статью 50 конституции КНР: “КНР охраняет надлежащие права и интересы китайцев, проживающих за границей, законные права и интересы китайцев, вернувшихся на родину, и проживающих в Китае членов семей как тех, так и других”. В этой статье говорится не о “гражданах КНР”, а о “китайцах”, именно она стала предлогом для агрессии против Вьетнама в 1979 году. Более того, новое руководство КНР специально объявило о защите интересов всех китайцев, независимо от страны проживания.
Сопоставление фактов позволяет сделать предположения о том, каковы реальные цели китайского руководства применительно к России (и некоторым другим соседним с Китаем странам).
Как уже говорилось, концепция единой китайской нации и культивирование восприятия своей страны как “всеми обиженной” имеет в Китае вполне прагматические внутренние цели — идейное сплочение населения, противодействие этническому и экономическому сепаратизму. Территориальные претензии к соседям также имеют узкую утилитарную сиюминутную цель — добиться “рационального”, то есть выгодного китайской стороне, решения пограничных и иных политических и экономических вопросов. И кстати, Китай неизменно добивается в этом успеха, получая от всех своих соседей территории, коими ранее не владел (хотя и не очень большие по размеру). Наиболее ярким примером этого является, конечно, получение КНР острова Тарабаров и части Большого Уссурийского острова на Амуре напротив Хабаровска в октябре 2004 года. И с географической, и с международно-правовой точки зрения эти острова однозначно принадлежали России. Сдача немалой и имеющей существенное стратегическое значение территории в мирное время страной, являющейся ядерной сверхдержавой, причем без всяких уступок с другой стороны, не имеет аналогов в современной истории.
