— Наверняка есть. — Бейдр хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты появился слуга.
— Да, господин?
Бейдр что-то быстро сказал по-арабски. Через минуту Джабир вернулся с серебряной папиросницей. Он открыл ее и протянул Джордане. Она бережно взяла аккуратно свернутую пахитоску, после чего Джабир предложил портсигар Бейдру, и тот последовал примеру жены.
Джабир поставил папиросницу на кофейный столик и, чиркнув спичкой, дал Джордане прикурить, вежливо соблюдая при этом дистанцию. Потом он точно так же помог Бейдру.
— Спасибо, — вымолвила Джордана.
Джабир ответил по-арабски, всем своим видом изображая покорность:
— Вы оказали мне честь, госпожа, — и он незаметно удалился.
Джордана вдохнула ароматный дым и сразу почувствовала успокаивающее действие гашиша.
— Изумительно, — проговорила она. — Никто не умеет готовить его лучше Джабира.
— Его родные выращивают травку у себя на плантации, недалеко от того места, где родился мой отец. Арабы называют ее травой, из которой делаются грезы.
— Я того же мнения, — вдруг рассмеялась Джордана. — Знаешь, с меня, кажется, уже довольно. Усталость как рукой сняло.
— Со мной то же самое, — Бейдр опустился в кресло напротив, положил пахитоску в пепельницу и взял руку жены. — Чего бы ты сейчас хотела?
К глазам Джорданы подступили слезы.
— Вернуться в прошлое — когда мы только познакомились. И начать все сначала.
— Я тоже, — признался Бейдр. — Но это невозможно.
Джордана во все глаза глядела на него, по щекам струились слезы. Она вдруг спрятала лицо в ладонях.
— Бейдр, Бейдр! Что с нами случилось? Почему все пошло наперекосяк? Мы так любили друг друга!
Он притянул ее голову к своей груди и вперил унылый взор в пространство.
— Не знаю, — еле слышно вымолвил он и вспомнил, как она тогда была прекрасна.
Он вспомнил холодный, ослепительно белый свет, белый снег и белые здания вокруг площади, где должна была состояться инаугурация. Дело было в январе 1961 года. Великая страна праздновала вступление в должность новогопрезидента, молодого человека, которого звали Джон Фитцджеральд Кеннеди.
Полгода назад никто на Ближнем Востоке не слышал этого имени. Потом его вдруг выдвинули кандидатом от Демократической партии, и Бейдр получил телеграмму от принца Фейяда:
«Какова его позиция по ближневосточному вопросу?»
Последовал лаконичный ответ:
«Произраильская. Больше ничего не известно».
На следующий день состоялся столь же немногословный телефонный разговор.
— Найдите возможность вложить миллион долларов в избирательную компанию Никсона.
— Это будет нелегко, — ответил Бейдр. — В Соединенных Штатах существуют ограничения для подобного рода деятельности.
Принц отреагировал коротким, хитрым смешком.
— Политики везде одинаковы. Я убежден, что вы найдете способ. Мистер Никсон и мистер Эйзенхауэр поддержали нас в 1956 году, когда англичане и французы пытались наложить лапу на Суэцкий Канал. По крайней мере, мы покажем, что умеем быть благодарными.
— Попробую, — пообещал Бейдр. — Но мне кажется, стоило бы также вложить средства и в кампанию Кеннеди — на всякий случай.
— С какой стати? Или ты считаешь, что у него есть шанс?
— Судя по предварительным данным, нет, но Америка есть Америка. Никогда не знаешь заранее.
— На твое усмотрение, — разрешил принц. — Мне начинает казаться, что ты уже больше американец, чем араб.
Бейдр рассмеялся.
— Американцы так не считают.
— Как поживает твоя семья? — неожиданно поинтересовался принц.
— Прекрасно. Вчера я разговаривал с ними. Жена и дочери сейчас в Бейруте.
Тебе следовало бы их навестить. Я все еще рассчитываю на наследника. Не затягивай с этим делом. Годы идут, я не молодею.
— Да хранит вас Аллах, — сказал Бейдр. — Живите вечно.
— В раю — пожалуй, — приглушенный голос Фейяда тем не менее, эхом разнесся по всей линии, — А на земле — нет уж!
Бейдр в задумчивости положил трубку. Принц ничего не говорил просто так. Неужели до него дошли слухи, что у Мариам после рождения последней девочки больше не будет детей? Но если так, вряд ли он стал бы упоминать о наследнике. Скорее настоял бы на том, чтобы Бейдр развелся и женился во второй раз. По мусульманским законам бесплодие считалось поводом к разводу, но Бейдру не хотелось на это идти. Не то чтобы он любил Мариам — этого он никогда к ней не чувствовал, а чем дальше, тем меньше между ними оставалось общего. Мариам была слишком провинциальна и питала нескрываемую неприязнь к Европе и Америке. Она была счастлива лишь в своем домашнем окружении, маленьком, целиком понятном ей мирке. Вот в чем дело, подумал Бейдр. Она слишком арабка. Ему не улыбалось вновь жениться на арабской девушке.
Может быть, принц прав и он слишком вошел в роль западного предпринимателя? Во всяком случае, он определенно отдавал предпочтение западным женщинам. В них била ключом жизнь, они отличались хорошим вкусом, имели свой стиль и пользовались свободой, недоступной для женщин его народа.
Имея приятелей-бизнесменов в обеих партиях, Бейдр нашел способ вложить деньги в обе избирательные компании. Поэтому принц получил специальное приглашение от инаугурационного комитета. Сославшись на нездоровье, Фейяд поручил Бейдру представлять его на вышеупомянутой церемонии.
Бейдр стоял на трибуне для иностранных гостей, довольно близко от помоста, на котором и должно было разыграться действо. Он не особенно уютно себя чувствовал наледенящем ветру, несмотря на белье с механическим подогревом, которое надел под обязательный фрак, жемчужносерый жилет и такие же брюки. Легкая шляпа, надвинутая от ветра на самые уши, не очень-то спасала от холода.
Он оглянулся по сторонам. Некоторые дипломаты и их жены оказались лучше подготовленными к предстоящему торжеству. Они были старше и наверняка участвовали не в одной такой церемонии. Бейдр заметил, как они время от времени делали глоток-другой из маленькой серебряной фляжки; многие прихватили с собой термосы.
Бейдр взглянул на часы. Было четверть первого. Церемония задерживалась: она должна была начаться ровно в полдень. От солнечного света и снега у Бейдра слезились глаза; он хотел достать темные очки, но, убедившись, что никто их не носит, передумал. Наконец на помосте началось движение, потом раздались аплодисменты. Вновь избранный президент взошел на трибуну.
В нем чувствовалось что-то очень молодое и уязвимое. Он шел вперед уверенным шагом, ветер трепал его волнистые волосы. Казалось, он не замечал холода. Он единственный из всех был без шляпы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
