— Хеда, помнишь, как несколько лет назад ты мне рассказывала кавказскую притчу — когда-то давно у одной женщины на войну призвали мужа, сына и брата. Ей сказали: «Да, мы понимаем, трое мужчин из семьи — это перебор. Одного мы отпустим. Выбирай кого». И женщина ответила: «Сына я еще рожу. Муж у меня будет. А брата больше никогда не будет. Я выбираю брата». Я знаю, как женщины на Кавказе любят своих братьев. Я понимаю, Лиза, как вы хотите его найти. Скажите, каково это — ждать своего брата?
— А хуже ничего нет, — она, наконец, твердо смотрит мне в глаза. — Ну, нет ничего на свете просто труднее. Ну, это… каждый день горе и слезы, — она плачет и быстро закрывает лицо концами легкого платка. Ее плач совершенно соответствует тому женскому плачу, который я определяю, как «женский чеченский» — сначала женщина делает усилия, чтобы его в себе задавить, потом она пытается вытолкнуть его из себя короткими, незаметными для окружающих выдохами. Но если при этом она говорит, то ничего у нее не получается — слова седлают плач, и скачут на нем, как на быстроногом коне. — А сейчас… где он — мой младший брат? Его пытают? А что он там кушает? Знаете, когда его забрали, у него даже кроссовок с ноги упал. Мы потом нашли возле машины — кроссовок и носок. И потом сны… Понимаете? Сны… То мама сон увидит, то сестра моя. А недавно сын мне говорит — «Вчера дядю Ахмеда во сне видел. У него был синяк на лице. Он был хромой, футболка порвана». А как так жить?
— И ваш первый вопрос! — мужчина в бежевом пиджаке поворачивает ко мне раскрасневшееся лицо. — Ну, конечно, мы ждали, что будет много журналистов! ОРТ, НТВ — конечно, мы и не рассчитывали на это. Но «Дождь» мог бы прийти. Это же не только наша трагедия. Это — трагедия государства.
— Назовите человека, — говорю я. — Сильного человека. Он может быть кем угодно, самым недосягаемым в нашей стране. Сильного хорошего человека, облеченного властью, который мог бы вам помочь.
Они переглядываются. Они не могут припомнить такого человека. Пресс-конференция заканчивается. Выступавшие встают. Я продолжаю сидеть, разглаживая платье на коленках. Проходя мимо меня, Лиза проводит рукой по моей спине. Я узнаю этот жест — чеченский. Это — молчаливая благодарность. Съеживаюсь — теперь мне придется все бросить и писать о ее брате.
Выходим с Асланом на улицу.
— Что-то холодно, — говорит Аслан, надевая шапку.
Когда мы хотим повернуть в арку, ко мне подбегает Лиза. В солнечном свете я вижу широкие поры на ее лице.
— Мы — простые люди, — говорит она, сжимая мою руку выше запястья. — Настолько простые, что сегодня ночью мне было негде остановиться, я спала в автобусе. Но я смотрю в ваши глаза, и я верю, что мой брат жив. Он жив?
— Ну конечно.
— Вы думаете?
— Ну… мир же добрый.
— Бедные люди, — мучительно говорит Аслан, когда мы проходим в арку и сворачиваем направо. — Как им помочь? Тысячи подобных случаев. Это, правда, никому неинтересно. Марина! — он останавливается.
— О, боже, Аслан, что?!
— Надо сделать то, чего никто до этого не делал!
21.20
Еврейский музей и центр толерантности. Зал. Российская премьера американского фильма «Нюрнберг». Мы с Асланом — на первом ряду. Зал готовится задавать вопросы — Сандре Шульберг, дочери автора фильма и Стивену Раппу, послу по особым поручениям США.
— Я задам им вопрос про этих бедных людей, — шепотом говорит мне Аслан.
— Ты, конечно, можешь задать, но как это относится к фильму?
— Они же сказали, что он занимается нарушением прав человека. Я просто спрошу, что делать дальше.
Аслан поднимает руку. Ему передают микрофон.
— Я хотел бы рассказать о том, что сегодня утром мы были на пресс-конференции, на которую никто из журналистов не пришел. Похитили одного человека на Северном Кавказе, — начинает Аслан и так волнуется, что почти на каждом предложении нервно тыкает в меня коленкой или задевает рукой. Я предусмотрительно прячу свой пластиковый стаканчик с чаем.
— А-а-а, — говорит переводчик послу. — Вы знаете, это к фильму никак не относится. Вопрос связан с похищением на северном Кавказе. Я не буду вопрос переводить, просто в конце молодой человек к вам подойдет и задаст вопрос… Давайте следующий вопрос.
— Почему он не захотел мой вопрос переводить?! — спрашивает Аслан, когда мы идем мимо рельсов в сторону Новослободской.
— Наверное, потому что твой вопрос никак не относился к фильму, — повторяю я.
— По-моему, очень даже относился, — Аслан расстроено надевает шапку.
— Но ты же хотел сделать что-то необычное… — говорю я. — Будь спокоен, ты это сделал.
Мыши в клетке
В поисках определения городской бедности.
Facebook. В ленте — сообщение от моей коллеги с «Эксперт-ТВ» Оли Фоминой.
«Даже не знаю, с чего начать, — пишет она. — Стою я сегодня и курю возле отделения банка. Подходит ко мне мужчина. Таким никогда не скажешь сколько лет. Очки в дешевой пластиковой оправе, куртка синяя обычная, седые усы и какая-то особая отметина кротости. Лишний он в мире айфонов. И просит помочь маме на лекарства, потому что у нее инсульт был, а врач выписал рецепт из двадцати наименований на семь с половиной тысяч рублей. А где их взять, он не знает. Я ему отдала рублей четыреста, которые у меня свободными были. Он долго говорил, что очень несчастный, недавно перенес инфаркт и ему хочется сдохнуть. Он мне оставил номер телефона, конечно, городского, потому что мобильного у него нет, и как им пользоваться, он не знает. Я звонила по этому номеру и действительно к телефону подошла старушка… Я собираюсь, может быть, не всей суммой, но помочь. Если кто-то хочет, может тоже поучаствовать. Тут действительно не подстава, я сама разговаривала с этими людьми. А еще ведь понятно, что существуют вот такие люди, они ни плохие и ни хорошие, они просто люди, и им надо помогать».
Прочтя это сообщение, я сразу позвонила подруге Марине Гетманской, директору рекламного агентства.
— Завтра утром к тебе придет курьер с деньгами, — сказала она.
22 января
Facebook. Чат
Марина Ахмедова: Оля, завтра встречаемся в аптеке на ул. 1905 года. Я передам тебе деньги. Наличных нет, надо снять с карты. Только позвони мне в двенадцать, разбуди меня.
Оля Фомина: Ага, хорошо. Ты и еще две девочки. Кажется, мы набираем сумму.
МА: Отлично. Но им надо помочь как-то в принципе. Как-то навсегда. Я могу написать о них репортаж.
ОФ: Да, и главное — вообще понять, кто помогает таким людям.
МА: Они ведь должны пенсию получать.
ОФ: Да, это надо выяснить.
МА: Им, наверное, не хватает. Все равно надо помогать.
23 января
Facebook. Чат. 12:37
ОФ: Привет, ты проснулась?
МА: И даже приняла душ. Сижу, сушу голову, пью кофе.
ОФ: Примерно то же самое. Скоро подъеду.
МА: Я думаю, это просто проблема нашего общества. Есть люди слабые, которые в условиях капиталистической России не выживают. Если бы города были устроены по-другому и вообще общество — по-другому, кто знает, кем они могли бы быть. Если бы они жили в процветающих деревнях, может быть, они были бы проповедниками. Да мало ли кем.
ОФ: Да. Именно. Причем они не просто не приспособлены. Им поздно. Их уже не обучишь работе на компьютере. Никак не впишешь их в эту жизнь.
МА: Да. Поэтому эту проблему городской бедности нужно обозначить и тупо им помогать. Ты знаешь, что сказала Марина, прислав сегодня деньги: «Не благодари меня, у меня тоже — свои старики». Я хочу сказать, что мы почему-то всегда сопереживаем по ассоциации, то есть перенося проблему на кого-то из своих близких. Это тоже — тема.
23 января
13:30
Я захожу в аптеку рядом с домом. Оля в пуховике прохаживается мимо стеллажей с шампунями, чаями, витаминами, средствами от простуды. Я снимаю в банкомате деньги.
— Мы набрали десять тысяч, — довольно говорит Оля. — Сейчас купим лекарство, и еще деньги останутся. Я ему их отдам.
Мы подходим к кассе. Оля диктует названия из блокнота. Они занимают целый лист и еще половину.
19:30
SMS от Оли: Марин, я встретилась с ним у метро и все ему передала.
24 января
Facebook. Сообщение в ленте
Оля Фомина
«Все, кто помогал Андрею (а это Марина Ахмедова и ее подруга, с которой я, к сожалению, не знакома, Anna Levinsky, Евгения Шевцова, Arina Ger, Наталья Жигилева), спасибо большое. Он обещал за нас молиться. Сейчас Марина напишет о нем репортаж, а пока надо подумать, как мы можем помочь ему системно».
28 января
Редакция «Русского Репортера»
Главный редактор Виталий Лейбин сидит за столом. Я на одном из стульев, стоящих напротив у стены.
