Римские ветераны, вольноотпущенники и рабы времен Цезаря обнаружили, что можно неплохо наживаться, вскрывая могилы, и с удовольствием это делали. Поэт Кринагор с горечью клеймил за это коринфян и их город, который он предпочел бы видеть «пустыннее ливийских песков, чем отданным полностью во власть этих негодяев».
Здесь Павел не обнаружил представителей древних знатных родов, — только нуворишей или наследников разбогатевших первопоселенцев. Среди наиболее зажиточных новообращенных он называет Ераста, занимавшего должность коринфского казначея, Гаия, владевшего большим поместьем, и Стефана: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор 1:26–27).
В Коринфе, римской колонии, официальным языком оставалась латынь, но греческий, всплыв из глубин истории, распространялся все шире. Коринф снова завоевал имя «богатый Коринф», которым его когда-то наградил Гомер. Экономическая мощь основывалась на морской торговле. На верфях Коринфа строилось множество кораблей, именно здесь была изобретена галера с тремя рядами весел. Ковры и ткани всех видов изготовлялись в коринфских мастерских. Бронзовым коринфским доспехам не было равных в Европе. На плодородных землях вокруг города тысячи рабов выращивали богатые урожаи пшеницы, овощей, фруктов и ухаживали за виноградниками, где делалось вино, которое ценилось очень высоко.
Каждые четыре года в Коринф на Истмийские игры, возрожденные Цезарем и посвященные Нептуну, съезжались толпы гостей, легко тративших свои деньги. В Первом послании к коринфянам сохранились следы того, что Павел присутствовал на Истмийских играх в апреле-мае 51 года: его поразило зрелище людских толп, рядами занимавших стадион; увлекли поэты, соревновавшиеся перед зрителями в чтении своих стихов; впечатлила борьба атлетов, рвавшихся к рекордам. «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду?» Это сравнение сделано и еще раз: «Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы — нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух» (1 Кор 9:24–26)[32]. И, обращаясь к Тимофею, присутствовавшему на играх вместе с ним, Павел еще раз вспомнит об играх в Коринфе: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим 2:5).
Когда-то Коринф находился под покровительством Посейдона, который, потрясая трезубцем, напоминал о морском призвании города. Но его сменила Афродита Пандемос. Долгое время под сенью Акрокоринфа тысячи жриц-гиеродул, служивших богине, отдавались мужчинам в кельях, скрытых за кустами роз. И во времена Павла гиеродулы в Коринфе не исчезли совсем, что, конечно, омрачало душу человека, проповедовавшего аскезу и воздержание. В Коринфе Павел столкнулся с тем, что мы сегодня называем секс-туризмом.
Восхождение на Акрокоринф — были бы силы и деньги, чтобы заплатить за удовольствия, — влекло путешественников, которые только для этого и приезжали в этот город, город купцов, моряков, сластолюбивых горожан. Говорили, будто именно здесь появилась «коринфская болезнь», распространившаяся затем по всей империи. Репутация Коринфа была такова, что про девушку, утратившую девственность, говорили: она стала коринфянкой. Более того, словом corinthias обозначали сутенеров. «Non cuivis homini contingit adiré Corinthum»[33], — говорит пословица. Это означает, что жрицы требуют за себя больших денег. Дорогими были и злачные места вокруг порта, где рекой текло вино. Падение нравов в Коринфе, не встречавшееся больше ни в одном греческом городе, вдохновляло драматургов: первым запечатлел это Аристофан, а за ним — Гораций, Ювенал, Цицерон.
В атмосфере разгула, с которой давно сжились коринфяне, и предстояло действовать Павлу. Он не собирался отступать — трудность миссии только воспламеняла его сердце. Полтора года Павел провел в Коринфе, а в Антиохии последний раз оставался только на год. Четырежды ему пришлось менять место жительства.
И снова на его пути встретилась женщина, оказавшая решающее влияние на миссию Павла. Речь идет о некоей Фиве: она сама вела свои житейские дела, и успешно, обладала решительностью и сметкой, и ей приходилось много путешествовать. Она обратилась в христианство, а поскольку в городе ее многие знали, своим авторитетом могла поддержать деятельность Тарсянина, при необходимости представлять его в суде и, что важно, засвидетельствовать римское гражданство Павла. Христианская община в Кенхреях сложилась вокруг Фивы. Гораздо позднее Павел, обращаясь к римлянам, охарактеризует ее как «сестру нашу, диаконису церкви Кенхрейской». Он выразит пожелание: «Примите ее для Господа, как прилично святым, и помогите ей, в чем она будет иметь нужду у вас, ибо и она была помощницею многим и мне самому» (Рим 16:1–2).
А где же Сила и Тимофей? Неужели они забыли о Павле? Нет, они появились. Приветствия, дружеские объятия, их представляют новым членам общины. Лука утверждает, что с прибытием своих соратников Павел полностью отдался благовествованию. А сам Павел сообщает, что прибывшими из Македонии братьями ему были переданы средства.
После их появления Павел приступил к написанию Послания к фессалоникийцам, которое он давно задумал. Его мысли были столь быстры, обильны и так разумно складывались в текст, что ему было трудно записывать самому — рука не успевала за мыслью, да и писать не его профессия. Послание к фессалоникийцам и последующие он диктовал, а записывавшие укажут и свое имя. Это послание начинается так: «Павел и Силуан и Тимофей — церкви Фессалоникской…» (1 Фес 1:1).
Это неповторимое зрелище — вдохновение. Маленький человек, которому на улицах готовы подавать милостыню, закладывает основы христианства. Смиренный ремесленник преображается в пламенного пророка, создавая текст, который должен был вполне передать его мысли. Каждое слово, фраза, предложение, уже занесенные на папирус, подвергаются пересмотру — пока не наполнятся силой благодати. Иногда Павел впадает в долгое молчание, и слышно лишь жужжание мух. Вдруг его охватывает вдохновение — он говорит не останавливаясь, за ним не успевают записывать, пытаются протестовать, а он злится: мысли переполняют! Нам остается сожалеть, что мы не стали свидетелями этого творческого акта, побудителем которого выступает сам Христос.
Первая фраза послания, наполненная невероятной силой, убеждает нас в том, что Павел прекрасно осознавал, к чему приступает. Он адресовал послание «…церкви Фессалоникской в Боге Отце и Господе Иисусе Христе». Дитер Хильдебрандт сумел объяснить мощь этих слов: «Нет более раннего свидетельства употребления сочетания “Иисус Христос”, нет более древнего документа, где встречалось бы это имя Мессии. И ничто до этого не позволяет предугадать новую веру. Здесь христианство приветствует грядущие поколения».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
