Поскольку отец после смерти Анжелы крайне редко навещал меня в Лондоне, мне приходилось ездить к нему сюда, в Кингс-Саттон, за последние три года я навещал его раз шесть или пять. Надо признать, мы с отцом никогда не были особенно близки, даже когда я был совсем маленьким. Думаю, мы любили друг друга несколько по-другому, чем свойственно большинству детей и родителей; и, наверное, мне будет не хватать его после смерти, если, конечно, Джулиан Трент не разделается со мной первым. Но настоящей близости и особых, теплых родственных отношений не существовало между нами никогда.
Впрочем, в это воскресенье я прекрасно провел с ним время. Сидел в гостиной, с аппетитом поедая ростбиф, йоркширский пудинг и четыре вида разных овощей — словом, вкусный и сытный ленч, приготовленный отцом.
— Да, это было нечто, — сказал я, откладывая вилку и нож. — Вот уж не ожидал, что ты так хорошо готовишь.
— Тебе надо бы почаще приезжать, — с улыбкой заметил он.
За ленчем мы не обсуждали ни дела Митчелла, ни какие-либо другие судебные дела. Думаю, что, в конечном счете, он был все же рад, что я стал барристером, но за долгие годы мы успели наговорить друг другу столько гадостей, обсуждая мою профессию, что теперь оба сожалели об этом. И никогда не заводили разговора о моей работе и карьере.
— Сделаешь мне одно одолжение? — спросил я отца уже за кофе.
— Смотря какое одолжение, — ответил он.
— Сможешь уехать отсюда на пару недель?
— Это еще зачем? — спросил он.
Как мог я объяснить, что это необходимо для его же безопасности? Разве мог я сказать отцу, что его используют как рычаг давления на меня? Чтоб вынудить сделать то, чего я не хотел.
— Просто хочу устроить тебе хорошие каникулы, — ответил я.
— С чего это вдруг? — подозрительно спросил он. — И потом, куда я поеду?
— Да куда захочешь, — ответил я.
— Но я не хочу никуда ехать, — проворчал он. — Если и впрямь собираешься сделать мне подарок, лучше дай денег. И я перекрашу рамы окон, ставни и водосточные желоба.
— Будет безопасней, если ты уедешь, — выдавил я.
— Безопасней? — удивился он. — Это почему?
И мне пришлось объяснить, что кое-какие люди пытаются повлиять на исход процесса, заставить меня сделать то, что я не мог и не хотел.
— Ты должен пойти в полинию и все им рассказать.
— Знаю, — ответил я. — Так и сделаю. Но позже. А пока будет лучше, если эти самые люди не будут знать, где ты находишься.
—Не смеши меня, мальчик, — сказал он, подпустив в голос командные нотки. — Кому, черт по– 285 бери, есть дело до того, где я живу?
Я достал из кармана снимок, протянул ему. На нем отец в зеленом джемпере с дыркой на локте стоял у двери в дом.
Он долго изучал снимок, затем поднял на меня глаза.
—Хочешь сказать, это их рук дело? — спросил он. Я кивнул.
— Прислали в прошлом ноябре. Помнишь, я звонил и спрашивал тебя про дырку на локте?
— Припоминаю, — пробормотал он, продолжая разглядывать снимок.
— Ну и вот, я просто не хочу, чтоб эти люди приезжали сюда и беспокоили тебя снова, — сказал я. Мне не хотелось представлять всю эту историю в трагическом свете и пугать его.
—Но зачем это им? — продолжал недоумевать он.
—Да затем, — я выдавил смешок, — затем, что у меня нет ни малейшего намерения делать то, что они от меня требуют.
Процесс над Стивом Митчеллом начинался в понедельник, ровно в десять тридцать утра, в зале под номером один Оксфордского суда Короны, и с этой целью из Лондона «десантировали» судью из Высокого суда правосудия1 в красной мантии. Словом, процесс по делу об убийстве с участием знаменитости, пусть и не высшего разряда, где все должно было пройти как по маслу. (Высокий суд правосудия — высший суд первой инстанции, входит в состав Верховного суда.)
Как и следовало ожидать, в этот уик-энд королевский судья сэр Джеймс Хорли мне так и не позвонил и не просил об отсрочке; зато я получил электронное послание от Артура, где говорилось, что сэр Джеймс вряд ли сможет появиться в Оксфорде раньше четверга. Я еще тогда подумал, что судья должен сурово отчитать его за этот прогул, но затем решил, что они с сэром Джеймсом, должно быть, старые добрые приятели и регулярно играют в гольф, так что ничего такого уж особенно страшного нашему королевскому адвокату не грозит.
Первый час заседания был целиком посвящен судебным процедурам. Надо было выбрать членов жюри присяжных, затем каждый из них приносил присягу; судья знакомился с советом; секретарь суда радостно сообщил, что ответчик по делу на процесс прибыл, ну и так далее и тому подобное. В зале слышалось непрерывное шуршание — это сортировали и подбирали бумаги. Словом, все должно было быть в полном порядке, прежде чем судья вызовет сторону обвинения и потребует от них изложить суть дела — для начала в общих чертах.
Все без исключения криминальные слушания в английских судах Короны проходят от имени правящего монарха. А потому все бумаги на этом процессе были озаглавлены «R. V. Mitchell*, иными словами — Реджина, Королева, против Стива Митчелла.
Согласно английским законам, все криминальные процессы строятся на соревновательной основе или противоборстве двух сторон. Одна сторона — это обвинение, она представляет интересы Короны; вторая сторона, защиты, действует в пользу ответчика. Две стороны спорят друг с другом, а судья восседает между ними как независимое и нейтральное лицо. Судья один ответствен за четкое соблюдение закона и его процедур. Жюри присяжнъгх, выслушав все аргументы сторон, а также ответы свидетелей, которых допрашивают стороны защиты и обвинения, должно затем удалиться в совещательную комнату и втайне от всех решить, какие факты свидетельствуют в пользу виновности или же, напротив, невиновности ответчика. Если они выносят вердикт «виновен», судья определяет меру наказания — теоретически следуя при этом правилам, выработанным Комиссией по вынесению приговоров.
Именно таким образом работала вся эта система на протяжении нескольких столетий, и не только в метрополии, но и в многочисленных британских колониях, теперь в большинстве своем бывших. Подобная практика рассмотрения дел сохранилась до сих пор и в Соединенных Штатах.
Однако в большинстве стран континентальной Европы суды действуют по другой модели, известной под названием «инквизиционная система», где судья или группа судей рассматривают все факты по делу, допрашивают свидетелей, сами выносят вердикт, а затем оглашают приговор, без какого-либо участия жюри присяжных. Сторонники подобной практики утверждают, что она более эффективна для выявления истины, но нет ни одного реального доказательства того, что одна система чем-то лучше и точнее другой в достижении верного решения.
Зал под номером один в Оксфорде был приспособлен для осуществления именно соревновательного судебного процесса, для сторон обвинения и защиты отводились специальные места. В нашем конкретном случае сторону защиты представляли Брюс Лайджен, его секретарь и я. Секретаря попросил привести я, чтоб наша линия обороны выглядела более солидно. Если уж быть честным до конца, в нашем распоряжении имелась также Никки Пейн — молодая и очень напористая помощница солиситора из конторы Брюса. Но сегодня в за->
ле суда ее не было, она находилась в Лондоне и пыталась найти там ответы на вопросы, которые я перед ней поставил накануне вечером. i
А вот сторона обвинения предстала в полной своей красе и составе. Команду возглавлял знаменитый королевский адвокат из Лондона, в поддержку ему был придан барристер из местных. Эти двое сидели в первом ряду, справа от нас, а также чуть правее судейской скамьи, это если смотреть с нашей стороны. За спиной у них разместились два солиситора из ПСК, за спинами у них — еще два юриста-помощника, плюс еще независимый наблюдатель от парламента, сидевший в четвертом ряду между секретарем и помощником секретаря. Если они поставили перед собой задачу впечатлить и подавить сторону защиты численным превосходством, то вполне преуспели в этом.
— А они, похоже, здорово организованы, — шепотом заметил мне Брюс.
— Мы тоже, — ответил ему я. — И потом, внешность бывает обманчива.
Вот в зал впустили представителей общественности и прессу — все они разместились по правую руку от судьи. Пресса представлена была широко, тут находились репортеры ведущих газетных изданий, новостийных каналов и криминальной хроники из желтых газетенок — вся эта толпа мигом заполнила кресла с зеленой обивкой в ложе для прессы. Судебный процесс собирались освещать самым широким образом, разговоров вокруг него было много, и тридцать или около того мест для публики тоже заполнились моментально.
Мистер и миссис Барлоу, родители Скота, сидели в первом ряду — в отличие от залов Олд-Бейли, их места располагались не на возвышении, в специальной галерее, но внизу, на одном уровне с ложей для прессы.
