Убийца покачнулся и сел в траву рядом с трупом.
– Кварус, забери мою душу… – простонал он и, обхватив голову руками, зажмурился.
Проклятая жажда вновь утолена. Труп, свежий, еще истекающий кровью, – рядом. Палаш попросту пригвоздил незадачливого стрелка к земле.
Джефри не было жалко убитого. В конце концов, мертвец сам покушался на его жизнь… когда еще не был мертвецом.
Но жнеца раздражали эти приступы, раздражало, что он не может управлять своим телом. Его нервировало, что у него нет выбора в ситуациях вроде этой. Если бы не эта мания, он бы мог либо просто не побежать за лучником, либо догнать его и расспросить хорошенько, кто он такой и почему в него стрелял – ведь, возможно, это не обычный разбойник, которых в каждом лесу близ дороги хватает. В конце концов, он мог бы и убить стрелка, но не для того, чтобы утолять эту проклятую жажду!
Силы вновь возвращались к нему. Джефри подполз к убитому, выдернул палаш, тот шел с трудом, будто неохотно. Наконец убийца перевернул труп на спину, посмотрел жертве в лицо…
…и побледнел.
Убитая была женщиной. Очень красивой, светловолосой, с большими голубыми глазами, пухлыми губками и тонким носиком.
Жнец дрожащей рукой закрыл ей глаза и, повинуясь странному желанию, провел тыльной стороной ладони по ее мягкой, еще теплой щеке.
Шнирхе его знает, зачем такая красавица отправилась с луком в лес и принялась стрелять в случайного путника. Джефри вдруг представил, что женщина эта – мать двух детей, мальчика и девочки, и что живут они в чаще, в какой-нибудь небольшой хибарке. Конечно же, всем им хочется есть. И мать каждый день ходит в лес на охоту…
Как-то так. У жнецов небогатая фантазия.
Непонятно, правда, зачем она стреляла в него. Но, с другой стороны, женщина могла принять Джефри за дикого зверя, а потом, разглядев его поближе, испугалась и бросилась наутек.
А он ее убил.
М-да…
С этой манией нужно что-то делать, причем срочно.
– Вот тебе и тема для разговора с изгоем, – сказал себе Джефри.
Лорд Лейзон наверняка должен знать об этой жажде. Возможно, он испытывал то же самое, когда был изгнан в Ваго. Но теперь он благородный рыцарь, а благородные рыцари вряд ли занимаются на досуге истреблением невинных.
Джефри поднялся на ноги, еще раз посмотрел на убитую им женщину.
Нет, нельзя оставлять ее так – волки пожрут, вороны поклюют. Закатав рукава, жнец принялся палашом рыть могилу для несчастной.
Через час работа была окончена, и он аккуратно положил тело в яму, потом засыпал землей и, постояв чуток, двинулся к месту своей стоянки.
Кроличьи тушки так и остались висеть над тлеющими углями. Есть после случившегося расхотелось.
Укутавшись в плащ, он закрыл глаза и попытался уснуть.
Но еще долго перед его внутренним взором стояло лицо убитой.
* * *
Отступление защитников Последнего Приюта больше напоминало бегство. Организованное, но – бегство.
И тому были свои объяснения. Как ни пытался успокоить воинов Ромс, они все равно старались идти быстрей, чтобы поскорей убраться от покинутой заставы.
Генерал их прекрасно понимал. Встретиться с ожившими мертвяками, которые, ко всему, еще вчера стояли рядом с тобой у орудий, делили напополам обед, травили байки в часы ночного дежурства… это поистине труднейшее испытание для психики.
Ромсу тоже было не по себе, но он, разумеется, не подавал и вида. От его спокойствия зависели судьбы сотен, и этот груз ответственности вытеснял любой страх.
Маги не показывали волнения. Для них встреча с мертвяками не была в диковинку, хотя они и не ждали ее именно в ту ночь.
Их, кстати, осталось всего двое – сам магистр да один из его подмастерьев, Кобс, что ли? Третий, Барри, сбежал.
Эрлендон заверял Ромса, что по прибытии в столицу маги всем высшим кругом возьмутся за поиски и обязательно найдут труса. А когда найдут, доставят его в Роузен и предадут собственному, магическому, суду. Со всей строгостью магического же закона.
Генерал слушал эти угрозы вполуха. Ему было совершенно наплевать, что там сотворят с волшебником-дезертиром. Гораздо больше старого вояку беспокоил вопрос, что можно противопоставить тем, кто приплыл на костяных кораблях.
И, конечно же, из-за своей неприязни к магии генерал брал в расчет только армию, но никак не «всех этих бородачей с горящими палками».
Хотя и отдавал себе отчет в том, что без них совладать с некромантами будет практически невозможно.
* * *
Проснулся Джефри с рассветом. Потянулся, зевнул, сел рывком. Огляделся.
Черныш еще дремал.
– Ну, хорош ты спать! – хмыкнул жнец, потрепав мерина за бок. – Давай, пора в дорогу!
Конь с явной неохотой открыл глаза и укоризненно посмотрел на Джефри.
– Это еще чего? Я тебя, братец, брал не для того, чтобы ты целыми днями дрых. Вот доберемся к лорду Лейзону…
«…и Шнирхе его знает, что будет дальше!» – закончил про себя жнец.
Забравшись в седло, он пришпорил коня, и тот пошел мелкой рысью по наезженному южному тракту.
Мимо проносились еще зеленые деревья, не успевшие к середине сентября прочувствовать осень. Слышалось пение птиц, каркали неподалеку вороны; где-то далеко в лесу ревел злобный медведь.
Жнец никогда не обращал особого внимания на жизнь леса. Для него лес был всего лишь несколькими сотнями или тысячами футов пути.
Но сейчас он неожиданно для себя ощутил в душе странное чувство. И это была не проклятая жажда крови, а всего лишь обычная для любого человека радость.
Люди умеют довольствоваться малым. Иногда им достаточно прислушаться к шуму леса, чтобы обрести спокойствие и душевный покой.
Вот и Джефри сейчас слушал. Слушал пение птиц, карканье ворон, шорохи в кустах, шум зеленых крон под порывом прохладного ветра…
И этот шум не настораживал, как раньше, а, наоборот, расслаблял.
Неужели этот мир теперь и его мир тоже? Живой, дышащий… полный красок и звуков. Не чета той могиле, миру Ночи, который он, по сути, и не видел ни разу.
«Счастливые люди, – думал Джефри, гладя Черныша между ушами. – Они и сами не подозревают, что у них есть. Иначе никогда не подумали б даже нанять жнеца, чтобы отнять эту чудесную жизнь у другого человека…»
А лес все тянулся и тянулся.
Еще два дня – и Джефри окажется у ворот рыцарского замка.
А пока кругом – лес.
* * *
Генерал явился к королю на третий день после ночи скелетов, как ее называли теперь все солдаты без исключения.
Джуан Первый восседал в своем кресле, как сыч на суку, и взирал на Ромса, как на ничтожную полевку, которая через секунду станет его добычей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
